Прочитав про всемирно известного гипнотизера, Таня фыркнула. На что только не шел Туча, чтобы привлечь публику! И надо сказать, что ему это отлично удавалось. Но Таня не собиралась смотреть на гипнотизера: тайн человеческого мозга ей вполне хватало в реальной жизни. Она быстро миновала лабиринт внутренних коридоров и вышла в общий зал, где, как и в любой будний день, было не очень-то много посетителей. Тучи там не было. И Таня разочарованно остановилась, пытаясь лихорадочно понять, куда же он делся. В этот момент кто-то тронул ее за плечо. Таня резко обернулась. Это был Петр Инсаров. — Вы… — со злостью выдохнула она, — что вам нужно? — Я… я хотел просто поздороваться. Мы же с вами старые знакомые, не так ли? — Нет, не так, — веско ответила Таня. — И здороваться с вами я не собираюсь. — Жаль. Я думал, может, вы подумали над моими словами, и… — Инсаров испытующе смотрел на нее. — Вы издеваетесь? — закипела Таня. — Я… я… и вдруг она взорвалась: — Пошел к черту, сводник! — Ну, не надо горячиться, — ухмыльнулся Инсаров. — Мы снова можем все обсудить… Резко обернувшись, Таня пошла прочь, кипя от возмущения. Посмеиваясь, Петр смотрел ей вслед. В зале появился Туча и, увидев Таню, быстро увлек ее в дверь служебного помещения. — Что этот гад тут делает? — Она все еще была в ярости. — Какого черта ты его принимаешь? — В кабаре может прийти кто угодно, правда? К тому же именно он привез гипнотизера. И сам только вернулся из Москвы. — Кого привез? — переспросила Таня. — Гипнотизера. Афиши видела? Говорят, артист первоклассный. Такие опыты показывает… Но я хотел рассказать не о гипнотизере. Хорошо, что ты пришла. Только тут Таня заметила, что Туча непривычно взволнован. Его пухлое лицо даже пошло желтоватыми пятнами. — Вчера здесь была полиция, — сказал он, — расспрашивали о тебе. Таня обмерла. Что-то оборвалось в груди и с холодом рухнуло вниз. И вдруг с каким-то странным облегчением она поняла, что именно этого ждала все это время. И вот, когда это произошло — опять-таки очень странно, — она не могла нарадоваться своим предчувствиям. — Что они спрашивали? — Несмотря ни на что, голос ее задрожал. — О тебе. Кто ты, да откуда. Как давно выступаешь, — мрачно перечислял Туча, а затем выпалил: — Они думают, что ту балерину убила ты. — Я не убивала… — Таня прислонилась к стене, изо всех сил стараясь держать себя в руках. — Да знаю я, — отмахнулся от нее Туча, — и все в городе знают так! Но они думают… Теперь ты от них не отвяжешься. Пока сами не отстанут. — Что же мне делать? — Голос Тани дрожал, и она больше не собиралась это скрывать. — Иди к Японцу. Он поможет. Прямо сейчас и иди… Совет был хороший, и Таня вдруг осознала, что именно это она должна была сделать давно. А потому, сухо поблагодарив Тучу, быстро вышла из служебного помещения. Когда она проходила через общий зал, то увидела, что Инсаров все еще находится там. Он сидел за столиком в компании незнакомого темноволосого мужчины с военной выправкой, прямо-таки бросавшейся в глаза. Мужчину этого Таня не знала. Инсаров не видел, как она шла через зал. Увлеченный беседой с незнакомцем, он показывал ему какие-то бумаги. Но незнакомец на них не смотрел — он смотрел поверх бумаг, поверх Инсарова, и странный, неподвижно застывший взгляд его был нацелен в какую-то одну непонятную точку. Сидя за столом в своем кабинете, Японец рассматривал разложенную перед ним афишу. Тане сначала показалось, что это афиша гипнотизера, но, подойдя ближе, поняла, что ошиблась: та была яркой и красочной, а лежащая на столе перед Японцем была черно-белой и отчетливо выделялась своим белым светом на черной глянцевой поверхности стола. — Садись. — Японец был задумчив. В мыслях он находился далеко от этого места, и Таня никогда не видела, чтобы так заметно он витал в облаках. Она села на стул и замерла. Время шло. И прошло его немало, прежде чем Японец обернулся к ней. — Я пришла за помощью, — начала Таня, — меня обвиняют… — Я знаю, зачем ты пришла, — прервал ее Японец и кивнул с понимающим видом, — слухами земля полнится. Но почему ты так хипишуешь за это? Это же пустота, яйца выеденного не стоит! Что же ты за так? — Полиция… — Ой, поверь, им скоро будет не до тебя! Нужна ты им будешь, как прыщ на заднице, — усмехнулся он. — Сегодня ночью мои ребята подожгут оружейные склады… Малость подсобят кому надо… А пока там все запылает, сделают ноги до гостиницы «Версаль». Вчера поезд московский приехал. Улов богатый. Так шо той полиции будет… Не хватит на твою долю. — Они говорят: я убила, — тупо повторила Таня. — Но я не убивала. Я не могу никого убить, — ей вдруг захотелось кричать, в истерике заломить руки, но Японец на нее не смотрел. И у Тани вдруг мелькнула шальная мысль: а видит ли он ее вообще? Она не помнила его таким… — Скоро все изменится. Ходют тревожные слухи, — задумчивый, как никогда, Японец словно говорил сам с собой, — если германцы уйдут, а заместь них высадятся французы, житья никому не будет, это уж точно. А ты говоришь полиция! Да не будет той полиции! Нихто тебя и пальцем не тронет, так шо не наматывай на нервы сопли и расслабься, как клоп в горячей ванне. Говорют до тебя шо-то — та нехай! — А если вдруг тронут? — Голос Тани дрогнул. — Если до французов они меня в Тюремный замок? — В тюрьму? — Японец задумался. — Не-а! Если б им до тебе было, они бы уже за тебе взяли! Ничего у них нет. Так что не скворчи ушками за такой дешевый гембель… Не тронут они тебя. А если вдруг шо — помогу слинять, залечь на дно. Ты же знаешь — за все новости в Одессе первыми приходят до меня… Это было правдой. Огромная армия людей Мишки Япончика проникала во все сферы города, и не было той информации, о которой он не узнал бы первым. Могущество Япончика с каждым днем росло все больше и больше. Армия его людей увеличивалась, и Таня уже давно потеряла счет тому, сколько людей было под его началом. Тем более, эта армия не бездействовала — она грабила и вносила хаос во все уголки города. — Хорошо, — кивнула она, — значит, дашь слинять. А дальше что? — А дальше будут французы. И им будет не до тебя, — взгляд Японца был необычно жестким. Таня изо всех сил уговаривала себя успокоиться, но почему-то не могла. Мысли ее метались. — Что это за афиша? — внезапно спросила она. — Что ты смотришь? Гипнотизер Тучи? — Гипнотизер Тучи? — Японец, не поняв, вскинул на нее удивленные глаза. — Какой гипнотизер? Это концерт Веры Холодной. В театре «Гротеск». — Веры Холодной? Разве она приехала сюда? — Тут уже Таня не смогла сдержать удивления. — Вчера утром. Будет сниматься на кинофабрике «Мирограф» и проживет в Одессе некоторое время. Ну и концерты, конечно. Как не пойти на такой концерт? Она ведь королева. Самая настоящая. Никогда подобной не видел. Вот, афишу только что мне принесли, — Японец, как ребенок, улыбнулся и погладил плакат. Только тут Таня поняла, что, погруженная в свои переживания, даже не обратила внимания на афиши о концерте знаменитой артистки. Приезд актрисы такого уровня в Одессу действительно был событием, и о нем говорили все. И все равно Тане показалось странным, что о нем заговорил Мишка Япончик: для него это было нехарактерно. Он словно приоткрывал новые грани своей личности, с которыми не встречалась не только Таня, но и остальные его люди. Глава 7 Налет во время бала Городской управы. Таинственное возвращение колье. Цветы от Мишки Япончика. Пропажа алмазной броши мадам Франже Шустрый уличный мальчишка выскользнул буквально из-под ног, на ходу подхватив мелкую монету, брошенную актрисой. И так же быстро, как появился, растворился в лабиринте городских улиц, свистом подзывая своих. — Вы должны быть осторожнее, — мягко пожурил ее Харитонов, — в следующий раз это может быть ваш ридикюль. В смысле — уплывет вместе с монетой. Исчезнет. — О чем вы говорите, — Вера Холодная пожала плечами, — это всего лишь ребенок. Несчастный маленький ребенок, обездоленный этой ужасной войной. — Он уже не ребенок, мадам, — Харитонов пытался говорить убедительно, — именно такие составляют потом костяк уличных банд. Воровство у него в крови. Он вырос на улице. Очень скоро станет взрослым бандитом. Грозой ночных улиц. — Никто не рождается бандитом, — в глазах актрисы блеснула печаль, — он не виноват, что так жестоко с ним поступила жизнь. — Скажете то же самое потом, когда он вас ограбит. — Пускай. Мне не жаль. Может, это будет для него единственный способ купить хлеба… Харитонов искоса взглянул на столичную знаменитость, совсем не похожую на избалованных звезд. В ее глазах была глубокая печаль, совсем не свойственная известной всем кинодиве, и в очередной раз Харитонов подумал о том, что реальность не всегда совпадает с образом с киноэкрана. Женщина, стоящая рядом с ним, была доброй, понимающей, удивительно милой, и глубокая человечность в ее лице в тот момент, когда она смотрела на уличного мальчишку, не была поддельной. Она умела сочувствовать всем сердцем. А раз так, ее сердце было хрупким. С таким очень сложно жить. В этой женщине не было ничего рокового, несмотря на оглушительно громкую славу. Она была настоящей звездой, но как же не похожей на прочих претенциозных актрис! Так, видя, как она смотрит на уличного мальчишку в светлых сумерках уходящего летнего дня, Харитонов вдруг понял одну простую вещь: слава была вызвана ее искренностью, той искренностью чувств, которую полюбили все зрители. Все в ней было настоящим, не поддельным, и ее глубокие чувства выделялись на фоне прочих киноподделок так, как настоящий алмаз выделяется на фоне дешевых поддельных камней. Задумавшись об этой причине ее славы, Харитонов залюбовался тонким профилем актрисы и печалью в ее глазах. — Я хотела бы съехать отсюда, — вдруг сказала она, подняв глаза вверх и мрачно взглянув на красоты одесского отеля «Бристоль». — Мне не нравится здесь. — Но это лучшая гостиница в Одессе! — удивился Харитонов. — Вас кто-то побеспокоил? — Не о том речь! — Вера Холодная нахмурилась и опустила глаза, теперь глядя на гладкие булыжники мостовой. — Мне не по душе этот роскошный, претенциозный отель, мне не по душе люди, которые живут здесь… Я не привыкла быть грубой. Но иногда постояльцы отеля бывают очень навязчивы… Послушайте, мне было бы спокойней, если бы вы сумели найти для нас квартиру. Для работы над ролью в первую очередь требуется покой. Это возможно сделать? — Ну конечно, я займусь этим сегодня же, — пробормотал Харитонов. — На самом деле я догадывался, что вам может быть некомфортно в отеле, — улыбнулся он через минуту. — Поэтому я уже нашел одну квартиру — в доме Попудова на Соборной площади, рядом с отелем. Квартира большая, просторная, комнаты с отдельными ходами, с каминами. Прекрасная мраморная ванна. И есть комната для прислуги. Если вам угодно взглянуть… — он запнулся. — Конечно, и чем скорее, тем лучше! — воскликнула Вера. — О… — она вдруг нахмурилась, — я совсем забыла об этом приглашении сегодня вечером. На бал… Что ж, придется отложить до утра. Но утром мы посмотрим квартиру, и, если мне понравится, я хотела бы сразу переехать. — Как вам будет угодно. Квартира пуста, — склонил голову Харитонов. Разговаривая так, они вошли в вестибюль гостиницы, где на знаменитую актрису сразу же абсолютно неприлично уставились несколько постояльцев. Было похоже, что она — животное какого-то зверинца, не меньше, и Харитонов понял, почему Вера хочет уехать отсюда. Жить в центре всеобщего внимания, не имея ни малейшей секунды для личной свободы, было невыносимо. В сверкающем бальном зале особняка Одесского литературно-артистического общества на Ланжероновской (в бывшем дворце князя Гагарина) находились все сливки общества. Благотворительный бал Городской управы был ежегодным. Там собирались пожертвования для приютских детей, и самые знатные и богатые семьи города считали делом чести получить пригласительный на бал.