— Это правда? — Директор театра уставился на Таню немигающими глазами, в упор. — Она говорит правду? — Нет… да… я не знаю… — Таня совершенно растерялась и просто не понимала, что говорит. — Мы уже послали за полицией. Ждите в раздевалке. Возможно, с вами захотят поговорить. — Взгляд директора театра был тяжелым — не каждый день происходила подобная ситуация. — А сейчас все уходите! Уходите немедленно! До прихода полиции! Кто-то из тех, кто находился рядом с трупом, накинул на лицо Беликовой шелковый фиолетовый платок с набивными цветами. Стало похоже, словно ее голова находится в каком-то странном мешке, отчего зрелище было еще более неприятным. Любопытство собравшихся было полностью удовлетворено, и они стали расходиться, приглушенными голосами переговариваясь друг с другом. — Подождите, — директор театра остановил Таню за руку, — я передумал. Вам лучше подождать приезда полиции в соседней комнате вместе с нами всеми. — Это не мои цветы, — Таня попыталась взять себя в руки, хотя ее голос все еще дрожал. — Я не имею ко всему этому никакого отношения. — Но цветы у вас были. Такие же цветы… — Взгляд директора не предвещал Тане ничего хорошего. — Я свои выбросила. Несколько дней назад. — Все равно. Вам лучше дождаться полиции. Вас никто ни в чем не обвиняет. Мы разберемся и закончим со всем этим. — Взяв Таню под локоть, директор вывел ее в соседнюю комнату. Фира хотела последовать за ними, но ее остановили, захлопнув дверь прямо перед ее носом. Девушка осталась за порогом, и было слышно, как она проворчала: «Виолетта, гнусная сука». Таня поспешно опустилась в кресло возле стены, чувствуя, как из груди вырывается бешено бьющееся сердце. Их было трое, представителей полицейской власти, которые с чугунными лицами следили за тем, как выносят тело. Еще был отряд вооруженных солдат. Они оцепили коридор, и больше никто из любопытных артистов не смел проникнуть на место убийства. Перепуганные, они толпились этажом ниже, шепотом передавая друг другу страшные подробности. К счастью, руководители театра было точно такими же творческими личностями, как и артисты, то есть любопытными сплетниками, а потому не могли удержаться от того, чтобы не передать другим подробности информации, которую услышали от властей. Самым разговорчивым был дирижер. Его допрашивали первым, чтобы отпустить на репетицию — все-таки премьеру никто не собирался отменять, хотя режиссер и ломал голову, кем заменить Беликову. Сложный вопрос замены решился достаточно легко: у Ксении была дублерша, талантливая молодая балерина, отлично знавшая сольную партию. И хотя прима буквально съедала девушку и делала все, чтобы не допустить к участию в репетициях, дублерша отличалась сильным характером. Она подсматривала все репетиции из-за кулис, видела, как и что делала Беликова, и знала партию назубок. Теперь, к счастью, она могла повторить все и заменить солистку. Режиссер и директор театра решили на ходу, что премьеру отменять не будут, а на сцену выпустят дублершу. Так от дирижера, спешившего на репетицию, а потому отпущенного первым страшными, непонятными властями (там был и германец, и представитель УНР, а кто был третий, никто не мог разобрать), все узнали некие подробности о том, как произошло убийство. Ксению Беликову убили ночью, где-то между двумя и четырьмя часами ночи. И, по словам судебного медика, перед смертью она была настолько пьяна, что совершенно не могла сопротивляться. Это значит, что задушить ее могла и женщина. Сделать это было легко, если пьяная Беликова прилегла на диван и отключилась. В гримерной нашли шесть пустых бутылок из-под шампанского — все знали, что Беликова питает слабость именно к этому напитку. Разумеется, Ксения от такого количества сильно опьянела и почти потеряла над собой контроль. В любом случае, состояние ее было таким, что она не могла даже двигаться, чем и воспользовался убийца. Следов насилия как над женщиной обнаружено не было. Не было также следов другого насилия на теле — синяков, побоев, порезов. Очевидно, к убийце Беликова питала доверие, так как впустила его в свою гримерную сама и совершенно его не боялась. Учитывая, как была одета Ксения, убийцу она не стеснялась, и потому принимала его в откровенном пеньюаре. А значит, убийцей мог быть либо любовник, который видел ее в нижнем белье, либо близкая подруга или коллега, женщина, и ее тоже нечего было стесняться. На подругу-женщину указывало и то обстоятельство, что на лице Беликовой не было следов косметики, она полностью сняла грим. Кто-то из уголовных агентов высказал мнение, что для любовника, мужчины, Беликова, наоборот, постаралась бы накрасить лицо, чтобы выглядеть красивее. А вот женщину вполне можно было встретить и ненакрашенной. Чулок, которым ее задушили, был женским. Фильдеперсовый, но тонкий, не теплый, то есть как раз подходящий по сезону. В городе было полно таких чулок — их возили контрабандой, и местные модницы нарасхват раскупали этот товар. Немного озадачивал тот факт, что фильдеперсовый чулок был деликатным, тонким и мог порваться, если его сильно потянуть. Но убийца предусмотрел и это, так как несколько раз обмотал чулок вокруг горла жертвы. Следом за разговорчивым дирижером отпустили режиссера. Он добавил к рассказу деталь о том, что убийство Ксении Беликовой как две капли воды напоминало убийство Карины: там точно так же был обмотан вокруг горла чулок в несколько слоев, точно так же жертву захватили врасплох. Правда, Карина не была пьяна, но ведь и она не вздумала сопротивляться. Единственным отличием стали цветы. Если на трупе Карины было много разных цветов — орхидеи, гвоздики, лилии, гардении, розы, и все они были свежие, то на теле Ксении Беликовой были исключительно орхидеи, да и то уже увядшие, словно они не один день стояли в воде, источавшие довольно неприятный, гнилостный запах. Это различие явно что-то означало, но никто из агентов не понимал что. Тем не менее, об этом говорилось, а потому режиссер, выйдя после допроса, не замедлил распространить информацию дальше. После них был приглашен директор театра. Но он вышел быстрее, чем все остальные, в таком состоянии, что никто не осмелился приставать к нему с вопросами. Он ничего и не рассказывал. Следующей в кабинет, временно занятый следственными органами, пригласили Таню. Она вошла не очень уверенно, и с несвойственной ей робостью притворила за собой дверь. Затем тревожными глазами оглядела комнату. За письменным столом сидел военный в форме УНР, и Таня догадалась, что это он будет писать протокол допроса. Еще один, гайдамак, расположился за столом напротив. О подоконник окна облокотился человек в немецкой форме — Таня сразу узнала ее. Ей велели сесть на стул, стоящий посередине комнаты. Она села и стала диктовать свои данные, которые быстро заносились в протокол: имя, фамилия, дата рождения, подданство, домашний адрес, должность на службе… Пока Таня говорила свои данные, немец закурил вонючую сигарету и что-то скомандовал лающим голосом. — Офицер велит объяснить, в каких отношениях вы состояли с убитой, — перевел гайдамак, сидящий напротив того, кто писал протокол, и Таня поняла, что это переводчик. — Ни в каких. Мы служили в одном театре. Но она была звездой, а я — статистка. Она даже не знала моего имени, — скучным голосом ответила Таня. — Вы были подругами? — перевел вопрос переводчик. — Нет. Мы почти не были знакомы, — она отвечала очень четко. — Тогда почему вы подарили ей цветы? — Я не дарила ей никаких цветов, — услышав этот вопрос, Таня ответила совершенно спокойно. — Нам сказали, что цветы ваши. — Это ошибка. Цветы не мои. — Вы убили ее? — не выдержав, рявкнул немец, и, услышав перевод, Таня все же вздрогнула. — Нет. Я ее не убивала. — Вы были ночью в Оперном театре? — Нет, не была. — А у нас есть информация, что ночью вас видели в театре. — Кто видел? Это ошибка. Я была ночью в своей квартире. В театре меня не было. — Значит, вы не были знакомы с убитой? — Нет, близко не была. Только виделись на совместных репетициях, но никогда не разговаривали. — А у нас есть информация, что вы поссорились с ней на кинофабрике. — Это была случайная размолвка насчет костюма. — Вы угрожали ее убить. Задушить. — Ничего такого я не говорила. — У нас есть свидетели. — Допрос продолжался, как по протоколу: вопрос — ответ. И никто пока не уходил в сторону. — Я ничего подобного не говорила. Мы просто поссорились из-за костюма, и я обругала ее в пылу гнева. Но я не угрожала ее убить. — У вас есть любовник? — Нет. — Вы знали, с кем встречается убитая, кто ее любовник? — Нет. Откуда? Мы не были подругами. — Может, вами заинтересовался мужчина, с которым встречалась убитая? — Ничего подобного не было. — У вас есть фильдеперсовые чулки? — Да. — Тут Таня не смогла сдержать удивления. И это ясно прозвучало в ее голосе. — Есть. Одна пара. Статистки зарабатывают мало. Они и сейчас на мне. Хотите посмотреть? — Она подвернула юбку и кокетливо показала на бедре подвязку чулка. При этом писарь оторвался от протокола и выпучил глаза, а переводчик похотливо ухмыльнулся. Лицо немца пошло красными пятнами, и он что-то заорал, словно закаркал, произнося непонятные для слуха Тани ругательства. И потом вдруг перешел на сносный русский: — Немедленно прекратите эту мерзость! Здесь вам не бордель! Что за наглость вести себя так с представителем власти! — Переводчик включился не сразу, ухмыляясь он просто повторял уже прозвучавшие слова. Было ясно, что Таня произвела на него впечатление. — Отвечать по существу, иначе будете арестованы за убийство! — Последнее предложение прозвучало в абсолютной тишине — переводчик понял, что и без него все ясно. — Вы не можете меня арестовать, — Таня старалась говорить спокойно. — У вас нет доказательств. Я ее не убивала. — Вы ругались с ней на кинофабрике. — Так же, как и все остальные девушки. Она ссорилась со всеми, и все девушки с ней ругались. Вы хотите арестовать всех, — она сделала ударение на слове всех, — статисток? Тогда имейте в виду, что у покойной был ужасный характер. Ее ненавидели все, особенно те, кто был знаком с ней ближе, чем я. — У нас есть сведения, что у вас были синие орхидеи. Куда делся ваш букет? — Я его выбросила. Цветы завяли, и я выбросила их три дня назад. Ксения Беликова была тогда еще жива и здорова. — То ли от страха, то ли из-за упрямства Таня говорила громко и уверенно. — Учтите, вы находитесь под подозрением. Сейчас мы вас отпускаем, но вы обязаны не менять места жительства и по первому требованию властей явиться в полицию… Тане сунули бумажку, где было все это написано, и велели подписать. Она подписала, чувствуя, как дрожат ее руки. Когда Таня вышла, ее тут же окружила толпа любопытных. — Ничего страшного. Это просто пустая формальность. Они знают, что цветы были не мои, — машинально говорила она, поворачиваясь во все стороны и, похоже, не понимая, что происходит.