– Ш-ш-што с ним? Лэкингтон улыбнулся злобно. – Он потерялся, теперь он нашелся, не так ли? Пьяный старик кивнул два или три раза; тогда мысль, казалось, осенила его, и он медленно двинулся к Хью, по-дурацки грозя пальцем. – Эт-та не п-пра-авильно, – икнул он, – ш-шта вы ник – к-когда не спрашивали моего согласия. Вы д-д-должны б-были спросить с-согласие отца. От-ца! Или ов-ца? Хи-хи. Разве вы не согласитесь со мной, миш-штер Петерсон? – Выпивка в столовой, – холодно сказал Петерсон. – Идите нажритесь и не путайтесь под ногами! – Ш-ш-то за люди! – Обиженно несчастный человек обратился дочери: – Филлис, ты слышала? Человек эт-тот-т гово-рит, шта я пьяница! Пья – н-ница… – Отец, отец! Черт возьми, уйдите! Вы причинили достаточно вреда! – она закрыла лицо руками от ужаса, боли и стыда. Господин Бентон отошел к двери, где, качаясь, провозгласил: – С-с-стыд и с-с-срам! Никакого ув-важения к с-стар-чес-ским с-сединам! Валяй! Выпори их, Л-лэк-кингт-тон! – Его голос затих, и, после отважной попытки прислониться к двери, которая осталась позади, он рухнул на пол и захрапел. – Скотина! Это все твоих рук дело! – процедила девушка, глядя на Лэкингтона. – Когда мы поженимся, мы поместим его в хороший приют для алкоголиков, – глумливо ухмыльнулся Генри. – Поженимся! Тварь! Змея подколодная, я убью себя, прежде чем выйти за тебя! – Превосходный финал для третьего акта мелодрамы. Несомненно, мы можем продолжить позже. Тем временем… – тут Лэкингтон посмотрел на часы. – Мне пора. Не могу обойтись без анонса дальнейшей программы, капитан Драммонд. К сожалению, и господин Петерсон, и я должны оставить вас сегодня вечером; но мы вернемся завтра утром – или, во всяком случае, я вернусь. Вас оставят на попечительство Генриха – того приятного немца, которого вы как-то назвали грязным бошем. Как вы можете ожидать, он испытывает чувства большой дружбы и привязанности к вам. Вам не должно недоставать никаких физических удобств. А завтра, когда я вернусь, мы займемся научными экспериментами, и, хотя я боюсь, что вы найдете их болезненными, это большая честь – пострадать во имя науки… И не беспокойтесь, о дорогой маленькой Филлис всегда будут хорошо заботиться. Внезапно он схватил девушку и поцеловал ее, прежде чем она поняла его намерение. Веревка, стягивающая тело Драммонда, заскрипела, но не поддалась ни на миллиметр. Все пространство, казалось, наполнило багровое пламя, из которого выступила мерзкая харя Лэкингтона. – Как это мужественно – поцеловать леди против ее воли и бить связанных… – процедил Хью. Дождь ударов обрушился на лицо Драммонда, девушка со стоном рухнула в обморок. – Уймитесь, Лэкингтон, – сказал Петерсон, вмешавшись еще раз. – Отнесите девчонку наверх и пошлите за Генрихом. Время выдвигаться. Лэкигтон недовольно бросил кнут. – Возможно, пока этого хватит. Но день за днем, капитан Драммонд, вы будете взывать к Небесам о милосердии, пока я не вырву ваш язык, и вы не сможете больше кричать от боли. – Он повернулся, поскольку немец вошел в комнату. – Я оставляю их вам, Генрих. Используйте кнут, если они закричат, и заткните им рот. – Они не пудуть кричать дфажды, Йа! Грязный бош проследить! – Нас ожидает веселая ночка, – спокойно заметил Хью. Немец куда-то вышел, и три связанных пленника остались одни. – Как они захватили тебя, Тоби? – Полдюжины этих громил появились внезапно, – ответил Синклер. – Дали мне по башке, очнулся я уже здесь. – Это тогда тебе попортили лицо? – спросил Хью. – Нет, – ответил Тоби мрачным голосом. – Мы коллеги по части того, что касается лиц, старик. – Лэкингтон? Небеса! Если бы хотя бы одна рука у меня была свободна… – Он прервался и рассмеялся. – А ты, Алджи, как тут оказался? – Шел и споткнулся, и какой-то гад запинал куда-то мой монокль. Сослепу я никого не мог убить и оказался в этом чудном местечке, предварительно получив по затылку. Хью рассмеялся, затем внезапно стал серьезным. – Вы не видали жевателя жвачек? Проныра с мордашкой зверюшки-талисмана? – Господь миловал! – заявил Алджи. – Хорошо! Он, вероятно, сумел от них уйти, и он не дурак. А то я думал, остался только Питер… Он замолчал на полуслове. Потом продолжил: – Джерри во Франции все еще получает гербовую бумагу на свою машину. Тед поехал выхаживать старину Поттса. – И мы здесь, сидим, как три экспоната в чертовом музее, – вклинился Алджи с истеричным смехом. – Что они сделают с нами, Хью? Но Драммонд не ответил, и, посмотрев на его лицо, Алджи не стал переспрашивать. Медленно тянулись часы, пока последний луч дневного света не исчез из окна в крыше, тогда зажглись тусклые электрические лампы. Периодически Генрих входил, чтобы посмотреть, что они были все еще здесь. Но по звукам хриплого смеха, доносившимся из-за дверей, было ясно, что немец нашел себе более приятную компанию. Потом он принес поднос с хлебом и водой, поставив на стол возле Хью. – Еда для тебя, английская свинья, – сообщил он, злорадно посмотрев на каждого из пленных. – Герр Лэкингтон приказаль так, штобы фы быль здороф-ф завтра утром. Пригодный для пытки! Он приблизил свое багровое лицо к лицу Драммонда и затем плюнул. Алджи Лонгуорт ругнулся сквозь зубы, но Драммонд не заметил. В течение прошлого получаса он был погружен в мысли, так что другие поверили, что он спит. Теперь с тихой улыбкой он посмотрел на немца. – Сколько, мой друг, вы получаете за свою службу? Немец искоса посмотрел на него. – Достаточно, чтобы увидеть, что ты завтра здесь, – сказал он. – Я всегда полагал, что вы деловой человек. Вы бедный дурак, у меня есть тысяча фунтов ассигнациями в портсигаре. На мгновение немец уставился на капитана. Пламя жадности вспыхнуло в его поросячьих глазках. – Вы не врат-ть? Тогда грязный бош будет о них заботиться. Хью посмотрел на него сердито. – Если вам они нужны, вы должны освободить меня. Немец лукаво ухмыльнулся. – Natürlich. Ви должны из дома сразу идти! Он подошел к Драммонду и принялся развязывать его. Конечно, Хью не предполагал, что свинья действительно позволит ему уйти. Немец просто взял бы деньги. Друзья услышали их разговор, и внезапный свет понимания озарил их лица. – Вам придется снять хотя бы верхнюю веревку, мой друг, прежде чем вы сможете добраться до портсигара, – спокойно заметил Хью. На мгновение немец заколебался. Он осмотрел тщательно веревки; та, которая связала руки и верхнюю часть тела, была отдельной от веревки, затянутой вокруг ног. Даже если он действительно развяжет его, глупый англичанин будет все еще беспомощен и разоружен. Не его ли револьвер лежит в холле? Он рискует, в конце концов? Кроме того, если бы он позвал кого-то еще, пришлось бы делить деньги. Наблюдая нерешительность немца, Хью аж вспотел… Освободит ли его глупость и жадность врага? Наконец бош решился и начал развязывать узел сзади. Хью чувствовал, как немец возится с веревкой, и подмигнул друзьям, чтобы те соблюдали осторожность. – Вы должны быть осторожным, Генрих, – заметил он, – этих денег слишком мало, чтобы делить их на несколько человек! Немец покончил с узлом и проворчал что-то вроде того, что и у английской свиньи бывали умные мысли. В итоге он закрыл дверь. Тогда он возобновил операцию развязывания веревки. И, так как он стоял за спиной Хью, он не мог видеть лицо Драммонда. А друзья видели и затаили дыхание. Они знали, что у капитана был план, но они даже не могли предположить, какой именно. Наконец веревка упала, и немец отпрыгнул назад. – Руки на стол, – закричал он, не имея ни малейшего намерения попасть под руку капитана. – Конечно, нет, пока вы не развяжете мне ноги. Тогда у вас будут деньги. Портсигар капитан держал в руке. Друзья, наблюдая за ним, видели, что он был напряженным и сосредоточенным. – Сначала я долшен фидеть ассигнаций! – немец подобрался поближе. – Тогда я буду осфободить фас! Крик Алджи прозвучал одновременно со змеиным броском боша. Тот схватил портсигар и стал выкручивать плечо Драммонда. И тут Драммонд рассмеялся низким, триумфальным смехом. Это было движение, на которое он надеялся. Мгновение, и запястье немца оказалось в его мертвой хватке. Его план достиг цели. И Лонгуорт и Синклер, которые видели немало того, о чем будут помнить до последнего дня, такого не видали ни до, ни после. Медленно, непреклонно, рука немца сгибалась, пока он хрипел и бессильно колотил по голове Драммонда свободной рукой. С глухим треском рука немца сломалась, и он завопил от боли, рухнув перед солдатом, который все еще держал портсигар в левой руке. Они видели, что Драммонд открыл портсигар и достал оттуда какую-то трубку. Потом он нащупал что-то в кармане и вынул спичечную коробку, содержащую много длинных тонких шипов. И, поместив один из шипов в трубку, он поместил другой ее конец в рот. Швырнув вопящего немца на колени перед собой, Хью нацелил на него трубку. В глазах капитана пылал беспощадный огонь. C тихим свистом шип вонзился немцу в щеку. Тот замотал головой, но не мог избавиться от коварной занозы. – Я сломал тебе руку, бош, – спокойно сказал Драммонд. – А теперь я убил тебя. Жаль. Я не особенно хотел покончить именно с тобой. Но так вышло. Немец, сходя с ума от боли, отчаянно пинал ноги англичанина, все еще привязанные к стулу; но железная хватка не отпускала его руку ни на миг. И затем внезапно настал конец. С ужасными конвульсиями немец повалился на пол и вскоре затих. Он был мертв. – Мой Бог! Бедная скотина, – пробормотал Хью, вытирая лоб.