В трубке воцарилась тишина. – Я, разумеется, знаю, о какой картине речь, – сказал наконец Квидинг, – но, к сожалению, не понимаю, что вы имеете в виду. Жанетт уловила в его голосе легкое раздражение, хотя тон все еще оставался дружелюбным. – Это картина, написанная в тысяча девятьсот восемьдесят девятом, – продолжила она. – Называется “Ложная утопия”, автор… – Жанетт посмотрела на экран, надеясь, что правильно списала имя, – художница Надя Ушакова. В дневнике есть очень подробное описание картины – без сомнения, той самой. Я поискала информацию в интернете и должна согласиться с автором письма. Это особый литературный прием? Картина как метафора? Вводя в повествование нарочитый анахронизм, вы позволяете читателю… – Нет-нет… Минуту. Такого не может быть. – Квидинг снова рассмеялся, но на этот раз смех прозвучал глухо. – Вы сказали, она не в себе? А что вы имели в виду, говоря, что у нее со мной особые отношения? – Простите… Зря я об этом заговорила. С моей стороны просто непрофессионально. – Ничего страшного, – заверил Квидинг. – Я же говорю – что касается поклонников, то тут я много чего повидал и выслушал, А что касается картины, то могу сообщить вам, что автор письма абсолютно не права. – Вы случайно не знаете, кто этот человек? – с неподдельным любопытством спросила Жанетт. – Понятия не имею, – тут же ответил Квидинг. – Но вы-то знаете, как ее зовут? Пора идти ва-банк, подумала Жанетт. – Да, письмо подписано… – Жанетт набрала воздуху в грудь и продолжила: – Эта женщина утверждает, что такая же картина висит у нее дома. – Что?! – Я говорила, письмо очень странное. У женщины, похоже, проблемы с восприятием реальности… – Я хотел бы увидеть это письмо, – со вздохом перебил Квидинг. – Это можно как-нибудь устроить? В голосе появились новые интонации, которые Жанетт не могла истолковать. Теперь Квидинг говорил монотонно и механически. – Простите, но зачем? – спросила она. Снова послышался вздох, а потом из трубки опять зазвучал столь узнаваемый голос Пера Квидинга. – Начинаю догадываться, кто может оказаться автором письма. Одна женщина, почти что сталкер, много лет докучала нам с Камиллой. Жалко ее. Ей нужна помощь, но помочь некому. Кстати, угроз в письме нет? – Прямых – нет… – Я все-таки был бы вам признателен, если бы вы переслали мне письмо или хотя бы назвали имя отправительницы. – Если вы скажете, как зовут сталкершу, и если она и отправительница окажутся одним и тем же человеком, я смогу подтвердить имя. Но на этом все. Я уже упоминала, что нашим подписчикам гарантируется анонимность. Как зовут сталкершу? Последовало долгое молчание. Жанетт вслушивалась в медленное дыхание. – Ее… Ее зовут Лола, – сказал наконец Квидинг. – Лола Юнгстранд. Глава 41 Больница Худдинге Выезжая на Бергсгатан, инспектор уголовной полиции Йимми Шварц решил, что гипс и костыли послужат ему в больнице отличной маскировкой. Разрешения у него не было, но он твердо намеревался найти самое удобное парковочное место; черед двадцать минут он уже загнал машину на стоянку для лиц с ограниченными возможностями, причем выбрал место поближе к главному входу в больницу. Беса Ундин уже оправилась после септического шока; ее, видимо, скоро должны были выписать. Стрептококком А, или как там он называется, она заразилась, сунув грязный шприц себе в промежность. По словам врача, с которым Шварц сегодня уже успел поговорить, девушку до сих пор не навестил ни один родственник. Ни один приятель. Ей восемнадцать лет, подумал Шварц. Вот черт. Шварц отметился в регистратуре и захромал по больничным коридорам к палате, где лежала Беса. По дороге он размышлял, каким было детство Бесы и какой после такого детства могла стать ее взрослая жизнь. Жанетт, явившаяся после обеда, усадила его просматривать книги, обнаруженные в квартире Лолы Юнгстранд. На столе у Шварца выросла целая стопка книг, написанных этим угодником, Пером Квидингом. Шварц просидел над ними несколько часов, и в отличие от последней книги Квидинга, которую Лола исписала комментариями, в других обнаружились лишь единичные подчеркивания. В одном месте Лола отметила абзац, где Квидинг-философ рассуждал о детях, которые, несмотря на тяжелое детство, выросли полноценными членами общества. Квидинг сообщал, что такие дети растут, подобно одуванчикам, пробиваясь сквозь асфальт, часто становятся представителями так называемых помогающих профессий и служат обществу. Самого Шварца воспитывал отец-одиночка, тративший деньги в основном на вино, сигареты и лотерейные билеты. Детство Оливии, насколько знал Шварц, тоже не тянуло на счастливое: она росла в семье алкоголиков, у которых были проблемы с психикой. Но вот они с Оливией выросли и теперь служат обществу. Каждый такой ребенок-одуванчик выжил лишь потому, что рядом оказывался человек, с которым он чувствовал себя в безопасности. Хотя бы один, но к которому можно прислониться. Для Шварца таким человеком был дед с отцовской стороны. “Покойся с миром”, – подумал Шварц, вспоминая запах просмоленного дуба, вкус леденцов от кашля и звуки аккордеона летним вечером. Лучше всего, если в такие вечера отец не бывал пьяным. Потом Шварц вспомнил, что завтра канун Мидсоммара, что он взял выходной, но еще не решил, чем займется. Компания, с которой он обычно отмечал праздник, собралась, как всегда, в шхеры, но Шварц отказался ехать по причине порванного сухожилия. Не хотелось чувствовать себя обузой. Лучше отпраздновать Мидсоммар, сидя на диване с пакетом чипсов. В программе также значились несколько фильмов. Шварц попрыгал на костылях дальше, к отделению Бесы. У которой, наверное, не было взрослого, к которому можно прислониться. Все-таки этот мир устроен черт знает как. Шварц отметился еще в одной регистратуре, и врач, женщина лет пятидесяти, объяснила ему, как добраться до палаты. В палате Шварца встретил поразительный запах – смесь химического и телесного. Сюда как будто принесли ворох грязной одежды, пропитанной ацетоном. На большой больничной кровати Беса Ундин казалась совсем маленькой. – Это вы из полиции? Глаза Бесы казались странно настороженными, что не вязалось со слабым сиплым голосом и бледным, слегка угловатым лицом. “Где-то за этим взглядом может таиться девочка-одуванчик”, – пронеслось в голове у Шварца. Он кивнул Бесе и взглядом поискал, куда сесть. У стены стоял стул, и Шварц поволок его к кровати. Стул пронзительно заскрежетал по полу. – Две недели назад к вам в фургон приходил какой-то человек, – начал он, садясь и прислоняя костыли к кровати. – Человек, который потом стрелял в Йонни, вашего приятеля. – Да не сказать чтобы приятель. Я с ним не жила. – Ну… А кто он вам был? – Так, трахались иногда. Шварц снова кивнул. – Значит, вы получили от Йонни наркотики, а бонусом – заражение крови. Как вы себя чувствуете? Беса взглянула на него как на слабоумного. На вопрос она не ответила, но сказала: – Этот, про кого вы спрашиваете, хотел увезти Клару. Но я вовремя поняла, в чем дело. – Ладно, хорошо. – Шварц вывел на экран телефона фотографию Владимира. – Вот он… Как все было? Расскажите с самого начала. Беса взяла телефон и посмотрела на фотографию бородатого мужчины, личность которого полиция так и не установила. – Он просто появился возле трейлера, и все, – сказала она. – Я сидела за столом, дверь была открыта, но он меня не видел. Клара играла на улице, и он сказал ей: “Ну вот, снова увиделись”. – “Ну вот, снова увиделись”? Они что, уже встречались? – Наверняка. Он спросил Клару, помнит ли она его, и она сказала, что помнит. – Он еще что-нибудь говорил? Беса потянулась за стаканом, стоявшим на тумбочке у кровати. – Что-то вроде того, что если Клара пойдет с ним, то он ее покатает. “Помнишь тот автобус?” – Беса отпила воды, но проглотила с трудом. – “Помнишь тот автобус”? – удивился Шварц. Беса откашлялась, но голос остался таким же тонким и сиплым. – Да… Я поняла, что тут что-то не так, и спросила, какого он тут делает. А он повернулся и пошел, и Клару за руку ведет… Я давай кричать, Йонни тут же прибежал, отнял у него Клару, они стали ругаться, а я вернулась в трейлер… Беса поставила стакан на стол. В недопитой воде Шварц заметил тонкую, как нитка, петлю крови. – Вы вернулись в трейлер, чтобы получить то, что вам причиталось? Беса пожала плечами. – Когда этот человек пришел, вы уже были под кайфом?