— Стало быть, как луна взойдет. Позаботься, чтобы здесь стояло вино и две чаши. — Слушаюсь, милорд, — поклонился Варис. До конца дня время ползло, словно червь в патоке. Тирион поднялся в замковую библиотеку и попытался отвлечься, читая «Историю ройнарских войн» Бельдекара, но вместо слонов на картинках ему виделась улыбка Шаи. Ближе к вечеру он оставил чтение и приказал налить себе ванну. Он скреб себя, пока вода не остыла, и даже велел Поду подстричь ему бакенбарды. Эта пегая поросль, составленная из бело-желто-черных жестких и скрученных волос, вряд ли могла порадовать глаз, но закрывала часть его лица и тем выполняла свое назначение. Чистый, розовый и подстриженный, Тирион выбрал в своем гардеробе пару тугих атласных бриджей, окрашенных в багряный цвет Ланнистеров, и свой лучший дублет из черного бархата с заклепками в виде львиных голов. Сюда хорошо подошла бы его цепь из золотых рук, но отец украл ее у него, пока он лежал на смертном одре. Только одевшись, Тирион осознал всю глубину своего безумия. Седьмое пекло, карлик, неужто ты и рассудок утратил заодно с носом? Всякий, кто увидит тебя, непременно полюбопытствует, с чего это ты так вырядился, идя к евнуху. Тирион выругался и переоделся в черные шерстяные бриджи, белую рубашку и потертый кожаный камзол. Ничего, говорил он себе, дожидаясь восхода луны. Что бы ты на себя ни надел, все равно останешься карликом. Все равно не станешь таким, как тот рыцарь на лестнице, длинноногим и широкоплечим, с твердым мускулистым животом. Как только луна выглянула из-за стен замка, он сказал Подрику, что идет к Варису. — Надолго, милорд? — спросил мальчик. — Надеюсь. Красный Замок теперь был перенаселен, и он не мог пройти незамеченным. У дверей на часах стоял сир Бейлон Сванн, у подъемного моста — сир Лорас Тирелл. Тирион обменялся любезностями с обоими. Странно было видеть Рыцаря Цветов в белом — прежде он всегда блистал всеми цветами радуги. — Сколько вам лет, сир Лорас? — спросил Тирион. — Семнадцать, милорд. Ему семнадцать, он красив и успел уже сделаться легендой. Половина девушек Семи Королевств мечтает лечь с ним в постель, и все мальчишки мечтают стать такими, как он. — Простите, что я спрашиваю, сир, — но зачем молодому человеку семнадцати лет вступать в Королевскую Гвардию? — Эйемон, Драконий Рыцарь, тоже принес обет в семнадцать, а ваш брат Джейме и того раньше. — Их мотивы мне известны, но ваши? Честь служить рядом с такими образцами рыцарства, как Меррин Трант и Борос Блаунт? Ради того, чтобы охранять жизнь короля, вы жертвуете собственной жизнью. Отказываетесь от земель и титулов, от надежды иметь жену, детей… — Род Тиреллов продолжат мои братья. Третьему сыну нет нужды жениться и обзаводиться потомством. — Нужды нет, это верно, но многие находят это приятным. И как же быть с любовью? — Когда солнце закатилось, ни одна свеча его не заменит. — Это строка из песни? — Тирион с улыбкой склонил голову набок. — Теперь я вижу, что вам семнадцать. — Вы смеетесь надо мной? — напрягся сир Лорас. Экий щепетильный юноша. — Нет-нет. Простите меня, если я вас обидел. Я тоже любил когда-то, и у нас была своя песня. «Была моя любовь прекрасна, словно лето, и локоны ее — как солнца свет». — Тирион пожелал сиру Лорасу доброго вечера и пошел дальше. Около псарни латники стравливали пару собак. Тирион посмотрел, как более мелкий отгрыз полморды большому, и заслужил несколько смешков, заметив, что побежденный теперь похож на Сандора Клигана. Затем, надеясь, что усыпил все подозрения, он дошел до северной стены и спустился по короткой лестнице в комнаты евнуха. Дверь отворилась, не успел он постучать. — Варис? — Тирион скользнул внутрь. — Ты здесь? — В комнате горела одинокая свеча, насыщая воздух ароматом жасмина. — Милорд. — На свет вышла дородная женщина с розовым лунообразным лицом и тяжелыми темными локонами. Тирион попятился. — Что-то не так? — спросила она. Варис, раздраженно сообразил Тирион. — На один жуткий миг я подумал, что ты привел мне Лоллис вместо Шаи. Где она? — Здесь, милорд. — Она закрыла ему глаза руками сзади. — Угадай, что на мне надето. — Ничего. — Ишь какой прыткий, — надулась она и убрала руки. — Как ты узнал? — Ты очень красива без ничего. — Правда? — Правда. — Тогда нечего болтать — пора делом заняться. — Сначала надо избавиться от леди Варис. Я не из тех карликов, что ломаются на публике. — Он уже ушел. Тирион оглянулся. Евнух и правда исчез, вместе с юбками и прочими финтифлюшками. Значит, тут потайная дверь имеется. Он не успел додумать эту мысль, потому что Шая повернула его голову обратно и поцеловала его. Рот у нее был мокрый и жадный, и она как будто даже не замечала его шрама и урезанного наполовину носа. Ее кожа под его пальцами напоминала теплый шелк. Когда Тирион задел ее левый сосок, тот сразу отвердел. — Скорей, — прошептала она между поцелуями, пока он развязывал свои тесемки, — скорей. Хочу тебя, хочу, хочу. — Он не успел даже раздеться как следует — Шая выдернула его член из штанов, кинула Тириона на пол и оседлала. Она вскрикнула, когда он вонзился в нее, и понеслась вскачь, стеная: — Мой гигант, мой гигант, мой гигант. — Тирион так изголодался, что взорвался уже на пятом ее возгласе, но Шая не стала его укорять, только улыбнулась с озорством и поцеловала его потный лоб. — Мой гигант Ланнистер. Останься во мне — мне нравится чувствовать тебя там. Тирион обнял ее и остался. Как это хорошо — обниматься. Неужели это можно счесть преступлением, достойным казни через повешение? — Шая, милая, — сказал он, — это наша последняя встреча. Опасность слишком велика. Если мой лорд-отец узнает о твоем существовании… — Мне нравится твой шрам. — Она провела по нему пальцем. — Ты с ним такой свирепый и сильный. — Страшный, ты хочешь сказать, — засмеялся он. — Милорд мне никогда не покажется страшным. — Она поцеловала обрубок его носа. — Тебя должны беспокоить не мои шрамы, а мой отец… — Я его не боюсь. Милорд отдаст мне мои драгоценности и шелка? Я просила Вариса, когда тебя ранили, но он не отдал. Что было бы с ними, если б ты умер? — Но я же не умер — вот он я. — Это верно. — Шая с улыбкой поерзала на нем. — Ты там, где тебе и положено быть. — Ее рот капризно скривился. — Но долго ли мне еще маяться у Лоллис теперь, когда ты поправился? — Ты что, не слышала? Ты можешь остаться у Лоллис, но лучше будет, если ты уедешь из города. — Не хочу я никуда уезжать. Ты обещал, что после битвы снова поселишь меня в моем доме. — Ее плоть легонько сжала его внизу, и он почувствовал, что снова твердеет. — Ты говорил, что Ланнистеры всегда платят свои долги. — Шая, проклятие богам, перестань. Послушай меня. Ты должна уехать. В городе полно Тиреллов, и с меня не спускают глаз. Ты не понимаешь, как это опасно. — А можно мне пойти на королевскую свадьбу? Лоллис не пойдет. Я ей толкую, что в тронном зале короля ее никто насиловать не станет, но она такая глупая. — Шая скатилась с него, и их тела с чмоканьем разъединились. — Саймон говорит, там будет состязание певцов, и акробаты, и дурацкий турнир. Тирион совсем позабыл об этом трижды проклятом певце, развлекавшем Шаю. — Где ты с ним встретилась? — Я рассказала о нем леди Танде, и она наняла его играть для Лоллис. Музыка успокаивает ее, когда ребенок брыкается. Саймон говорит, там будет ученый медведь и борские вина. Я никогда не видела, как медведь пляшет. — Он это делает еще хуже, чем я. — Его заботил певец, а не медведь. Одно неосторожное слово, попавшее не в то ухо, — и Шаю повесят. — Саймон говорит, на пиру будет семьдесят семь блюд и большой пирог, в который запекут сто голубей. Когда пирог разрежут, они вылетят. — А потом усядутся на стропилах и будут гадить на головы гостям. — Тирион уже имел дело с подобного рода свадебными пирогами и подозревал, что его голуби предпочитают всем остальным. — Можно, я наряжусь в шелк и бархат и пойду как леди, а не как служанка? Никто и не узнает, кто я такая. Еще как узнают, подумал Тирион. — Леди Танда может удивиться, откуда на горничной ее дочери столько драгоценностей. — Саймон говорит, гостей будет целая тысяча. Она меня и не увидит. Я найду себе место в темном уголке ниже солонки, а когда ты выйдешь по нужде, улизну и встречусь с тобой. — Она взяла его член в ладони. — Под платье я ничего надевать не стану, и милорду даже развязывать ничего не придется. — Ее пальцы дразнили его, двигаясь вверх и вниз. — А если захочешь, я сделаю вот так. — Она охватила его плоть губами. На этот раз он продержался подольше. Шая свернулась калачиком рядом с ним. — Ты ведь позволишь мне пойти, правда? — Шая, — простонал он, — это опасно. Она замолчала. Тирион пытался говорить о другом, но каждый раз натыкался на стену надутой учтивости, столь же ледяную и неподатливую, как та Стена, которую он посетил на севере. Боги праведные, устало думал он, следя, как догорает свеча, — как я мог допустить такое снова, после Тиши? Или я в самом деле такой дурак, каким считает меня отец? Он охотно пообещал бы ей все, что она хочет, и ввел бы ее в свою опочивальню, и одел бы в шелк и бархат, которые она так любит. Будь его воля, на свадьбе у Джоффри она сидела бы рядом с ним и плясала со всеми медведями подряд. Но если бы ее повесили, он бы этого не вынес. Когда свеча догорела, Тирион освободился из объятий Шаи и зажег другую, а потом принялся простукивать стены, ища потайную дверь. Шая, сидевшая, поджав ноги и охватив себя руками, долго смотрела на него и наконец сказала: — Это под кроватью. Люк и ступеньки. — Под кроватью? — недоверчиво повторил он. — Да ведь она каменная. Сто пудов весит. — Варис на что-то нажимает, и она поднимается в воздух. Я спросила, как он это делает, а он говорит — это волшебство. — Угу, — не сдержал усмешки Тирион. — Такое волшебство называется «противовес». — Мне надо идти, — сказала Шая и встала. — Иногда, если ребенок сильно брыкается, Лоллис просыпается и зовет меня. — Варис вот-вот вернется. Он, думаю, слушает все, о чем мы тут говорим. — Тирион поставил свечу. На бриджах спереди виднелось мокрое пятно, но авось в темноте его никто не заметит. Шае он велел одеться и ждать евнуха.