Элинор была помолвлена с молодым оруженосцем, сыном лорда Амброза, и они собирались пожениться, как только он получит шпоры. Он имел на себе знак ее отличия в битве при Черноводной, где убил мирийского арбалетчика и латника Маллендоров. — Алин говорит, что ее лента сделала его бесстрашным, — рассказывала Мегга. — Он выкликал ее имя в бою — как это галантно! Я тоже хочу повязать свою ленту какому-нибудь воину, чтобы он убил сто человек. — Элинор велела Мегге замолчать, но видно было, что ей это приятно. Какие они еще дети, думала Санса. Глупые маленькие девочки — все, даже Элинор. Они ни разу не видели боя, не знают, как умирают люди, не знают ничего. Головы у них набиты песнями и сказками — она была такой же до того, как Джоффри отрубил голову ее отцу. Санса жалела их и завидовала им. А вот Маргери другая. Она мила и добра, но и от бабушки в ней тоже кое-что есть. Позавчера она взяла Сансу на соколиную охоту, и Санса впервые после битвы выехала за пределы города. Убитых уже похоронили или сожгли, но таран лорда Станниса разнес в щепки Грязные ворота, и вдоль обоих берегов Черноводной громоздились разбитые корабли; их сгоревшие мачты торчали вверх, как гигантские черные пальцы. По реке ходил только плоскодонный паром, перевезший их на тот берег, а Королевский лес превратился в пустыню из пепла, головешек и мертвых деревьев. Но болота близ залива по-прежнему изобиловали водяной птицей, и кречет Сансы сбил трех уток, а сокол Маргери — цаплю в полете. — Уиллас держит лучших охотничьих птиц в Семи Королевствах, — сказала Маргери, когда они ненадолго остались вдвоем. — Иногда он даже орла выпускает. — Маргери взяла руку Сансы и пожала ее. — Скоро сама увидишь, сестричка. Сестричка… Раньше Санса мечтала о такой сестре, как Маргери, — красивой, благовоспитанной и очаровательной. Арья ее в качестве сестры совершенно не удовлетворяла. Может ли она допустить, чтобы ее сестра вышла замуж за Джоффри? Глаза Сансы наполнились слезами, и она через силу проговорила: — Маргери, прошу тебя… не выходи за него. Он не такой, каким кажется с виду. Он будет тебя обижать. — Не думаю, — спокойно улыбнулась Маргери. — Ты поступаешь храбро, предупреждая меня, но тебе не нужно бояться. Джофф избалован, тщеславен, и я не сомневаюсь в твоих словах о его жестокости, но отец заставил его взять в Королевскую Гвардию Лораса еще до того, как согласился на этот брак. Меня днем и ночью будет охранять лучший рыцарь Семи Королевств, как принц Эйемон охранял Нейерис, и нашему львенку поневоле придется вести себя как следует! — Маргери засмеялась и предложила: — Давай поскачем обратно к реке наперегонки, сестричка. Пусть наша стража позлится! — И она, не дожидаясь ответа, ударила каблуками своего коня. Какая она храбрая, подумала Санса, скача за ней следом, но сомневаться все же не перестала. Сир Лорас, конечно, великий рыцарь, но у Джоффри есть и другие королевские гвардейцы, и золотые плащи, и красные плащи, а когда он подрастет, то будет командовать целыми армиями. Эйегон Недостойный ни разу пальцем не тронул Нейерис, опасаясь, вероятно, их брата, Рыцаря-Дракона, но когда другой королевский гвардеец влюбился в одну из фавориток Эйегона, король отрубил головы им обоим. Но сир Лорас — Тирелл, напоминала себе Санса, а тот рыцарь был всего лишь Тойн. У его братьев не было армии, и они могли мстить только собственными мечами. Но чем больше Санса думала об этом, тем больше ее одолевали сомнения. Положим, Джофф и будет сдерживаться с год или больше, но рано или поздно он покажет свои когти, и тогда… В стране может появиться новый Цареубийца, война на этот раз вспыхнет внутри городских стен, и кровь сторонников льва и сторонников розы побежит по сточным канавам. Сансу удивляло, как сама Маргери этого не понимает. Впрочем, она старше и должна быть умнее, а лорд Тирелл, ее отец, конечно же, знает, что делает. «Я просто глупа», — решила Санса. Она рассказала сиру Донтосу, что собирается замуж за Уилласа Тирелла, и думала, что он порадуется за нее, но он схватил ее за руку и вскричал во власти хмеля и ужаса: — Не делайте этого! Тиреллы — те же Ланнистеры, только убранные цветами. Молю вас, забудьте об этой безумной затее, поцелуйте своего Флориана и обещайте, что поступите согласно нашему плану. До свадьбы Джоффри осталось недолго — вы наденете свою серебряную сетку для волос, и мы убежим. Он попытался чмокнуть ее в щеку, но Санса освободилась и сказала: — Нет, я не могу. Вдруг у нас ничего не получится? Когда я хотела бежать, вы не соглашались, а теперь мне это больше не нужно. Донтос уставился на нее с глупым видом. — Но ведь все уже готово, дорогая. Корабль, чтобы отвезти вас домой, и лодка, чтобы доставить вас на корабль. Ваш Флориан все подготовил для своей милой Джонквиль. — Мне жаль, что я доставила вам столько хлопот, но ни корабли, ни лодки не нужны мне больше. — Но ведь побег задуман ради вашей безопасности. — В Хайгардене мне ничего не будет грозить. Уиллас обо мне позаботится. — Он вас не знает и не будет любить вас. Джонквиль, Джонквиль, раскройте свои ясные глазки: Тиреллам нужны не вы, а то, что вы можете унаследовать. — Унаследовать? — растерялась Санса. — Дорогая, вы теперь наследница Винтерфелла. — Он снова схватил ее и стал умолять отказаться от мысли о замужестве, но Санса вырвалась и ушла, а он остался, пошатываясь, стоять под сердце-деревом. С тех пор она в богороще не бывала. Однако его слов она забыть не могла. «Наследница Винтерфелла, — думала она в часы бессонницы. — Вот что им нужно, а не я». У Сансы было трое братьев, и ей не приходило в голову, что наследницей может стать она, но теперь, после смерти Брана и Рикона… Все равно, ведь есть Робб, и он теперь взрослый мужчина — скоро он женится, и у него родится сын. Притом Уиллас Тирелл наследует Хайгарден — зачем ему Винтерфелл? Иногда она шептала его имя в подушку, просто чтобы послушать, как оно звучит. Уиллас, Уиллас, Уиллас. Почти так же красиво, как Лорас, и даже немного похоже. Что ей за дело до его ноги? Он будет лордом Хайгардена, а она — его леди. Она воображала, как они сидят вдвоем в саду со щенятами на коленях или плавают по Мандеру, слушая пение под звуки лютни. Если я подарю ему сыновей, он, быть может, полюбит меня. Она назовет их Эддардом, Брандоном и Риконом и воспитает такими же отважными, как сир Лорас. И научит ненавидеть Ланнистеров. В мечтах Сансы ее дети походили на братьев, которых она потеряла. Иногда ей виделась даже девочка, похожая на Арью. Но образ Уилласа недолго держался у нее в голове — ее воображение неизменно возвращалось к сиру Лорасу, юному и прекрасному. «Ты не должна так думать о нем, — говорила она себе. — Уиллас может заметить разочарование в твоих глазах — как же он тогда женится на тебе, зная, что ты любишь его брата?» Она напоминала себе, что Уиллас вдвое старше ее, притом он хромой и, может быть, такой же толстый и краснолицый, как его отец. Но хорош он или дурен, другого заступника у нее не будет. Однажды ей приснилось, что за Джоффа вышла все-таки она, а не Маргери, и что в свадебную ночь он превратился в палача Илина Пейна. Она проснулась, вся дрожа. Она не хотела, чтобы Маргери страдала так, как она, но боялась, что Тиреллы могут отказаться от свадьбы. «Я предупредила ее. Я рассказала ей правду. Но ведь Маргери могла и не поверить. С ней Джофф всегда изображает себя безупречным рыцарем, как раньше с Сансой. Впрочем, скоро ей откроется его истинная натура — сразу после свадьбы, если не раньше». Санса решила поставить свечу Матери в следующий раз, как пойдет в септу, и попросить ее оградить Маргери от Джоффри. И Воину тоже — за Лораса. На церемонию в Великой Септе Бейелора она наденет свое новое платье. Должно быть, Серсея потому и заказала его, чтобы Санса на свадьбе не казалась замарашкой. Надо бы сшить еще одно, для свадебного пира, но туда можно надеть и что-нибудь старое. Новое, чего доброго, можно испачкать едой или вином. Она возьмет его с собой в Хайгарден, чтобы Уиллас Тирелл нашел ее красивой. Даже если Донтос прав и ему нужен Винтерфелл, а не Санса, он все-таки может полюбить ее ради ее самой. Санса крепко обхватила себя руками. Когда же платье будет готово? Скорее бы. Арья Дожди прошли, но небо чаще было серым, чем голубым, и ручьи сильно раздулись. Утром третьего дня Арья заметила, что мох растет не на той стороне деревьев. — Мы не туда едем, — сказала она Джендри, проезжая мимо особенно мшистого вяза. — Мы едем на юг. Видишь, как мох растет на стволе? Он откинул с глаз свои густые черные волосы. — Мы едем по дороге — стало быть, она здесь сворачивает к югу. Мы весь день едем на юг, хотела сказать она. И вчера, когда мы ехали вдоль ручья, было то же самое. Правда, вчера она не уделяла этому такого внимания и потому не могла быть уверена. — По-моему, мы заблудились, — сказала она вполголоса. — Не надо было сворачивать в сторону от реки. Ехали бы по берегу, и все тут. — Река все время извивается, а так, думаю, короче, — сказал Джендри. — Может, это тайная разбойничья дорога. Лим, Том и прочие здесь уже долго живут, им и знать. Да, это верно. Арья прикусила губу. — Но мох… — От таких дождей он и у нас на ушах скоро вырастет. — Только если они на юг смотрят, — стояла на своем Арья. Ну, да Быку разве что втолкуешь. Все равно он ее единственный настоящий друг теперь, когда Пирожок их бросил. «Шарна говорит, чтобы я остался и пек ей хлеб, — сказал он Арье в день отъезда. — Да мне и самому надоели дожди и седельные болячки, и бояться тоже надоело. Тут есть эль и крольчатина, а хлеб станет лучше, когда им буду заниматься я. Сама увидишь, когда вернешься. Ты ведь вернешься, правда? Когда война кончится? — Тут он вспомнил, кто она, покраснел и добавил: — Миледи». Арья не знала, кончится ли война когда-нибудь, но кивнула. — Ты извини, что я тогда побила тебя, — сказала она. Пирожок, конечно, глуп и трусоват, но он проделал с ней весь путь от Королевской Гавани, и она к нему привыкла. — И нос тебе сломала. — Лиму ты его тоже сломала, — ухмыльнулся Пирожок. — Здорово это ты. — Лим так не думает, — мрачно сказала Арья, и тут настало время уезжать. Пирожок спросил, может ли он поцеловать миледи руку, и Арья двинула его кулаком в плечо. — Не называй меня так. Ты Пирожок, а я Арри. — Тут я больше не Пирожок. Шарна меня зовет просто Мальчик, как и того, другого. Как бы путаницы не вышло. Арья скучала по нему больше, чем ожидала, только Харвин немного ее утешал. Она рассказала ему про его отца, Халлена, о том, как нашла его умирающим у конюшен Красного Замка в день своего побега. — Он всегда говорил, что умрет на конюшне, — сказал Харвин, — только мы думали, что его убьет какой-нибудь злонравный жеребец, а не стая львов. — Арья рассказала ему также о Йорене и их отъезде из Королевской Гавани, и почти обо всем, что случилось потом — умолчала только о конюшонке, которого заколола Иглой, и о стражнике, которому перерезала горло в Харренхолле. Сказать об этом Харвину было почти все равно что сказать отцу, а она не вынесла бы, если б отец узнал о ней кое-какие вещи. Арья умолчала также о Якене Хгаре и о трех смертях, которые он задолжал и выплатил ей. Железную монетку, подаренную им, она прятала в поясе и вынимала только по ночам, вспоминая, как изменилось его лицо, когда он провел по нему рукой. «Валор моргулис, — шептала она при этом. — Сир Григор, Дансен, Полливер, Рафф-Красавчик, Щекотун и Пес. Сир Илин, сир Меррин, королева Серсея, король Джоффри». Харвин сказал, что из двадцати винтерфеллцев, которых ее отец послал с Бериком Дондаррионом, осталось только шестеро, да и те разобщены. — Это была ловушка, миледи. Лорд Тайвин послал своего Гору через Красный Зубец с огнем и мечом, чтобы заманить туда вашего лорда-отца. Он полагал, что лорд Эддард сам отправится на запад, чтобы разделаться с Григором Клиганом. Если бы так и вышло, его убили бы или взяли бы в плен и обменяли на Беса, который в ту пору был в плену у вашей леди-матери. Но Цареубийца ничего не знал о планах лорда Тайвина, и когда он услышал, что его брат попал в плен, он напал на вашего отца прямо на улицах Королевской Гавани. — Я помню, — сказала Арья. — Он убил Джори. — Джори всегда улыбался ей, если только не велел не путаться под ногами. — Верно, а вашего отца придавил собственный конь и сломал ему ногу — поэтому лорд Эддард не смог выехать на запад сам. Вместо себя он послал лорда Берика с двадцатью его людьми и двадцать человек из Винтерфелла, в том числе и меня. С нами были и другие: Торос и сир Реймен Дарри, сир Глэдден Уайлд и лорд Лотар Маллери, все со своими людьми. Но Григор устроил нам засаду у Скоморошьего брода, на обоих берегах. Когда мы стали переправляться, он напал на нас и спереди, и сзади. Я видел, как Гора убил Реймена Дарри единственным страшным ударом, который отсек рыцарю руку по локоть и убил коня под ним. Глэдден Уайлд погиб тоже, лорд Маллери свалился с коня и утонул. Львы окружили нас со всех сторон, и я уж думал, что и мне пришел конец, но Элин, выкрикнув приказ, восстановил порядок в наших рядах. Те из нас, кто еще оставался в седле, собрались вокруг Тороса и пробились на свободу. Утром нас было сто двадцать человек, а к вечеру осталось не более сорока, и лорд Берик получил тяжелую рану. В ту ночь Торос вытащил из его груди кусок копья длиною в фут и залил дыру кипящим вином. Каждый из нас был уверен, что его милость к рассвету умрет, но Торос всю ночь молился о нем у костра, и когда настал рассвет, лорд был еще жив и ему даже полегчало немного. Прошло две недели, прежде чем он смог сесть на коня, но его мужество придавало сил нам всем. Он сказал, что наша война не закончилась у Скоморошьего брода, а лишь началась там, и что каждый наш павший боец будет отомщен десятикратно. В ту пору мы остались в стороне от военных действий. Люди Горы были только авангардом войска лорда Тайвина. Они перешли через Красный Зубец всей своей силой и двинулись по речным землям, сжигая все на своем пути. Мы своим малым числом только и могли, что нападать на них сзади, но говорили себе, что скоро соединимся с войском короля Роберта, когда он выступит на запад, чтобы подавить мятеж лорда Тайвина. Но затем мы услышали, что Роберт мертв и лорд Эддард тоже, а на Железном Троне сидит отродье Серсеи Ланнистер. Это известие поставило мир с ног на голову. Нас послал десница короля, чтобы мы разделались с разбойниками, теперь же мы сами сделались разбойниками, а десницей короля стал лорд Тайвин. Некоторые из нас тогда захотели сдаться, но лорд Берик об этом и слышать не хотел. Мы остаемся людьми короля, сказал он, и должны защищать подданных короля, которых терзают львы. Если уж мы не можем сражаться за Роберта, то будем сражаться за его народ, пока последний из нас не падет мертвым. Мы и сражались, а потом стали твориться странные вещи. На каждого потерянного нами человека прибывало двое. Иногда это были рыцари и оруженосцы, но в основном к нам шел простой люд — батраки, музыканты, трактирщики, слуги, сапожники, даже двое септонов явились. Шли мужчины, женщины, дети, собаки… — Собаки? — Ага. Один наш парень держит целую свору, и вы таких плохих тварей еще не видывали. — Вот бы и мне такую собаку. Чтобы умела охотиться на львов. — Раньше у Арьи была лютоволчица, Нимерия, но Арья прогнала ее, швыряя в нее камнями, — иначе королева убила бы ее. Любопытно, может ли лютоволк убить льва? Днем снова пошел дождь и лил до самого вечера. К счастью, у разбойников повсюду были тайные друзья, и им не нужно было ночевать под открытым небом или в каком-нибудь протекающем сарае, как Арье с ребятами, когда они путешествовали одни. Этой ночью они нашли приют в сожженной покинутой деревне. Вернее, она казалась покинутой, пока Джек-Счастливчик не протрубил в свой охотничий рог — два раза коротко и два длинно. Тогда из руин и погребов стали вылезать люди. У них имелся эль, сушеные яблоки и черствый ячменный хлеб, а разбойники привезли гуся, подстреленного по дороге Энги, так что ужин получился на славу. Арья обгладывала крылышко, когда один из деревенских жителей сказал Лиму: — Два дня назад тут проезжали какие-то люди — они искали Цареубийцу. — Пусть поищут его в Риверране, — фыркнул Лим. — В самой глубокой темнице, славной и сырой. — Его красный распухший нос походил на расквашенное яблоко, и настроение оставляло желать лучшего. — Да нет, он сбежал, — сказал другой местный житель.