— У нее было две ноги или четыре? — Две. Она набросилась на оруженосцев с турнирным мечом, и они разбежались. Юноша был весь в синяках и в крови, и она отвела его в свое логово, где обмыла и перевязала его раны. Там он встретился со всей ее стаей: свирепым волком-вожаком, тихим волком и волчонком, самым младшим из них четверых. В тот вечер в Харренхолле давали пир, чтобы ознаменовать открытие турнира, и девушка-волчица настояла, чтобы юноша с болот тоже пошел туда. Он был высокого рода и имел такое же право получить место на скамье, как всякий другой. Ей было нелегко отказать. Волчонок подобрал юноше подобающий для королевского пира наряд, и тот отправился в великий замок. В замке Харрена он ел и пил вместе с волками и их вассалами: жителями курганов, лосями, медведями и водяными. Принц-дракон спел песню, столь печальную, что девушка-волчица прослезилась, но когда младший волчонок стал ее дразнить, она вылила вино ему на голову. Черный брат произнес речь, призывая рыцарей вступать в Ночной Дозор. Штормовой лорд победил рыцаря черепов и поцелуев в винопийственном поединке. Девушка с веселыми пурпурными глазами протанцевала с белым мечом, красным змеем, лордом грифонов, а напоследок с тихим волком — это волк-вожак попросил ее за брата, слишком застенчивого, чтобы встать со скамьи. И вот среди этого веселья юноша увидел трех оруженосцев, напавших на него. Один служил рыцарю с вилами, другой дикобразу, третий рыцарю с двумя башнями на камзоле — эмблемой, хорошо известной всем жителям болот. — Фреи, — вставил Бран. — Фреи с Переправы. — Да — как теперь, так и в те времена. Девушка-волчица тоже увидела их и указала на них своим братьям. «Я могу дать тебе коня и доспехи по твоему росту», — предложил волчонок. Юноша поблагодарил его, однако не дал ответа. Сердце у него разрывалось. Жители болот ростом меньше большинства людей, но не менее их горды. Он не был рыцарем — ведь на болотах они не водятся. Мы чаще садимся в лодку, чем на коня, и наши руки созданы для весел, а не для копий. Юноша очень хотел отомстить, но боялся, что только выставит себя дураком и посрамит свой народ. Тихий волк пригласил юношу ночевать в свой шатер, но перед сном тот опустился на колени у кромки озера, обратившись к Острову Ликов, и помолился старым богам Севера и Перешейка. — Неужели ты никогда не слышал эту сказку от своего отца? — спросил Жойен. — Сказки нам рассказывала только Нэн. Ты продолжай, Мира, не останавливайся. Ходор, придерживаясь, видно, того же мнения, произнес: — Ходор. Ходор ходор ходор ходор. — Ну, если ты правда хочешь услышать остальное… — Хочу. Рассказывай. — Турнир должен продолжаться пять дней. В него входили большая семисторонняя общая схватка, состязания стрелков, метание топоров, скачки и певческий турнир… — Да ну их всех. — Бран нетерпеливо поерзал в своей корзине. — Рассказывай про рыцарей. — Как моему принцу угодно. Королевой любви и красоты была дочь замка, и защищали ее четверо братьев и дядя, но все четверо сыновей замка потерпели поражение в первый же день. Победители недолго наслаждались славой и тоже покинули поле. Случилось так, что к концу первого дня в числе победителей оказался рыцарь-дикобраз, а утром второго дня рыцарь с вилами и рыцарь с башнями тоже одержали победу. Но к вечеру того же второго дня, когда тени стали длинными, на ристалище появился таинственный рыцарь. Бран довольно кивнул. На турнирах часто появляются таинственные рыцари в шлемах, скрывающих лица, и со щитами либо чистыми, либо носящими никому не известную эмблему. Иногда они оказываются прославленными бойцами. Рыцарь-Дракон однажды выиграл турнир под именем Рыцаря Слез, чтобы назвать свою сестру королевой любви и красоты вместо королевской фаворитки. А Барристан Смелый выступал переодетым дважды, и в первый раз ему было всего лишь десять лет. — Спорю, что это был юноша с болот. — Этого никто не знает, однако таинственный рыцарь был мал ростом, и доспехи, составленные из кусков и обрывков, плохо сидели на нем. Эмблема на его щите изображала сердце-дерево старых богов, белое чардрево с красным ликом. — Может быть, он приехал с Острова Ликов. Он был зеленый? — В сказках старой Нэн у хранителей острова была темно-зеленая кожа и листья вместо волос, а порой и оленьи рога, но вряд ли таинственный рыцарь смог бы надеть шлем, будь у него рога. — Спорю, что его послали старые боги. — Возможно. Таинственный рыцарь склонил копье перед королем и поскакал в конец поля, где стояли павильоны пятерых победителей. Ты, конечно, уже угадал тех троих, которых он вызвал. — Рыцаря-дикобраза, рыцаря с вилами и рыцаря с башнями. — Бран слышал слишком много сказок, чтобы не догадаться. — Говорю тебе, это юноша с болот. — Кто бы он ни был, древние боги дали силу его деснице. Сначала он одержал верх над рыцарем-дикобразом, потом над рыцарем с вилами и рыцарем с башнями. Никто из них особой любовью не пользовался, и простой народ громко приветствовал Рыцаря Смеющегося Древа, как прозвали нового победителя. Когда побежденные противники захотели выкупить у него своих коней и доспехи, он произнес громовым голосом: «Научите своих оруженосцев правилам чести, иного выкупа мне не нужно». Оруженосцев строго наказали, и рыцарям вернули коней и доспехи. Итак, молитва юноши не осталась без ответа, кто бы ему ни помог — зеленые люди, старые боги или Дети Леса. Подумав немного, Бран решил, что это хорошая сказка. — А что было потом? Рыцарь Смеющегося Древа выиграл турнир и женился на принцессе, да? — Нет. В ту ночь штормовой лорд и рыцарь черепов и поцелуев поклялись узнать, кто он, и сам король поощрял их вызвать его на поединок, говоря, что тот, кто скрывается под шлемом, ему не друг. Но на следующее утро, когда герольды затрубили в трубы и король занял свое место, на поле вышли только двое победителей. Рыцарь Смеющегося Древа исчез. Король разгневался и даже послал на его поиски своего сына, принца-дракона, но в итоге нашли только его щит, висящий на дереве. В конце концов победителем турнира стал принц-дракон. — О-о. — Бран подумал еще немного. — Хорошая сказка, только лучше бы его оскорбили рыцари, а не их оруженосцы. Тогда юноша с болот мог бы убить их всех, а то с этим выкупом как-то глупо получилось. И еще таинственный рыцарь должен был всех победить, выиграть турнир и объявить девушку-волчицу королевой любви и красоты. — Она стала ею, — сказала Мира, — но это опять-таки другая, печальная, история. — Ты уверен, что никогда не слышал эту сказку, Бран? — настаивал Жойен. — Твой лорд-отец тебе ее не рассказывал? Бран потряс головой. Уже вечерело, и длинные тени ползли вниз по горам, проталкивая черные пальцы между соснами. Если юноша с болот сумел побывать на Острове Ликов, то и он, может быть, сумеет. Все сказки сходятся на том, что зеленые люди владеют волшебной силой. Может быть, они вернут ему способность ходить и даже сделают его рыцарем. Сделали же они рыцарем юношу с болот, пусть всего на один день. Брану и дня хватило бы. Давос Тюрьма была куда более теплой, чем полагается быть тюрьме. Темнота, впрочем, соблюдалась. Сквозь решетку проникал мигающий оранжевый свет от факела на внешней стене, но задняя половина камеры тонула во мраке. Сырость тоже присутствовала — иначе и быть не могло на острове вроде Драконьего Камня, который море окружает со всех сторон. И крысы здесь водились, как во всякой тюрьме, если не в большем числе. Но на холод Давос не мог пожаловаться. В подземных каменных коридорах замка всегда тепло — Давос слышал, что чем ниже ты спускаешься, тем теплее становится. Он, насколько мог судить, находился довольно низко, и стена его камеры часто бывала теплой на ощупь. Быть может, старые сказки не лгут и замок в самом деле сложен из адского камня. Когда Давоса привели сюда, он был очень болен. Кашель, мучивший его со дня битвы, усилился, и лихорадка трясла его почем зря. На губах вздулись кровавые пузыри, и дрожь не проходила, хотя в темнице и было тепло. Давос думал, что долго не протянет и скоро умрет здесь, во мраке. Но вскоре он понял, что заблуждался в этом, как и во многом другом. Ему смутно вспоминались мягкие руки, твердый голос и устремленный на него взгляд молодого мейстера Милоса. Мейстер поил его горячим чесночным отваром и маковым молоком. Мак погружал Давоса в сон, и пока он спал, ему ставили пиявки, чтобы вытянуть дурную кровь. Так он, во всяком случае, предполагал по следам, которые находил у себя на руках, когда просыпался. Недолгое время спустя кашель прекратился, волдыри на губах пропали, а в отваре стали появляться кусочки белой рыбы, морковка и лук. В конце концов Давос почувствовал себя крепче, чем когда-либо с тех пор, как «Черная Бета» развалилась под ним, скинув его в реку. Его охраняли попеременно двое тюремщиков. Один был коренастый, с могучими плечами и громадными сильными руками. Он всегда носил кожаный нагрудник с железными заклепками и раз в день приносил Давосу миску овсянки, порой подслащивая ее медом или добавляя немного молока. Другой тюремщик, постарше, был сутул и желт, с немытыми волосами и бугристой кожей, носивший белый дублет с вышитым на груди золотой нитью кольцом из звезд. Дублет, слишком короткий и широкий для него, был к тому же грязным и рваным. Этот приносил мясо или рыбу, а однажды даже половину пирога с угрями. Это блюдо оказалось таким жирным, что Давос не удержал его в себе, но все равно, узникам такое нечасто перепадает. В толстых стенах не было окон, и в темницу не проникали ни солнце, ни луна. День или ночь Давос различал только по тюремщикам. Они не разговаривали с ним, хотя и не были немыми — он знал это по отрывочным словам, которыми они порой перебрасывались при смене караула. Они даже имен своих ему не назвали, поэтому он сам придумал им имена, назвав коренастого Овсянкой, а сутулого Угрем. Он отличал день от ночи по пище, которую они ему приносили, и по смене факелов снаружи. В темноте начинаешь чувствовать себя одиноким и тоскуешь по звуку человеческого голоса. Давос заговаривал с тюремщиками всякий раз, как они входили к нему — принести ему еду или вынести ведро с нечистотами. Он знал, что они останутся глухи к мольбам о свободе и милосердии, и просто задавал им вопросы, надеясь, что когда-нибудь они ответят. Что слышно о войне? Здоров ли король? Он спрашивал о своем сыне Деване, о принцессе Ширен, о Салладоре Саане. Какая теперь погода? Начались ли уже осенние штормы? Ходят ли еще корабли по Узкому морю? О чем бы он ни спрашивал, они все равно не отвечали, хотя Овсянка иногда смотрел так, что Давосу казалось, будто он вот-вот заговорит. С Угрем даже и этого не случалось. «Я для него не человек, — думал Давос, — я камень, который ест, гадит и разговаривает». Со временем он решил, что Овсянка ему куда больше по душе. Тот по крайней мере признавал, что Давос живой, и в этом проявлял своего рода доброту. Давос подозревал, что он и крыс подкармливает, потому их и расплодилось так много. Однажды ему послышалось, что тюремщик разговаривает с ними, как с детьми, — или, может быть, просто приснилось. Одно было ясно: уморить его здесь не собираются. Им зачем-то нужно сохранить ему жизнь. Давосу не хотелось думать о том, что это может означать. Лорда Сангласса и сыновей сира Губарда Рамбтона тоже некоторое время держали в темнице, чтобы потом сжечь их на костре. Надо было уступить морю, думал Давос, глядя на факел за прутьями решетки. Или дать парусу пройти мимо и умереть на своей скале. Лучше бы меня пожрали крабы, чем огонь. Однажды ночью, доедая свой ужин, он вдруг ощутил, как на него пахнуло жаром. Он посмотрел через решетку и увидел ее — в алом платье, с большим рубином на шее, с красными глазами, горящими столь же ярко, как освещающий ее факел. — Мелисандра, — произнес он со спокойствием, которого не чувствовал. — Луковый Рыцарь, — ответила она столь же спокойно, как будто они повстречались на лестнице или во дворе. — Как ваше здоровье? — Лучше, чем прежде. — Вы в чем-то нуждаетесь? — Да. Мне нужны мой король и мой сын. — Он отставил миску и встал. — Вы пришли, чтобы сжечь меня? Ее странные красные глаза разглядывали его сквозь прутья. — Это плохое место, правда? Темное и скверное. Благое солнце и яркая луна не заглядывают сюда. Между вами и тьмой стоит только это, Луковый Рыцарь. — Она указала на факел. — Этот маленький огонь, этот дар Рглора. Может быть, мне его погасить? — Нет. — Он подался к решетке. — Не надо. — Он просто не выдержит, если останется в полном мраке, в обществе одних только крыс. Красная женщина искривила губы в улыбке. — Я вижу, вы начинаете любить огонь. — Мне нужен этот факел. — Давос сжал кулаки. Не станет он ее умолять. Не станет. — Я тоже как этот факел, сир Давос. Мы оба с ним орудия Рглора и созданы с единственной целью — разгонять тьму. Вы мне верите? — Нет. — Пожалуй, надо было солгать и сказать ей то, что она хотела услышать, но Давос слишком привык говорить правду. — Вы сама порождаете тьму. Я видел это в подземелье Штормового Предела, когда вы разродились у меня на глазах. — Неужто храбрый Луковый Рыцарь так испугался мимолетной тени? Позвольте приободрить вас. Тени рождаются только от света, а королевский огонь стал так слаб, что я не смею больше черпать из него, чтобы зачать еще одного сына. Это могло бы убить отца. — Мелисандра подошла поближе. — Возможно, с другим мужчиной… чье пламя пылает высоко и ярко… если вы взаправду хотите послужить делу своего короля, приходите ночью ко мне в спальню. Я доставила бы вам удовольствие, которого вы еще не знали, и зачала бы от вашего жизненного огня… — …исчадие тьмы. — Давос попятился. — Я не желаю иметь никакого дела ни с вами, миледи, ни с вашим богом. Да сохранят меня Семеро. — Гансера Сангласса они не сохранили, — вздохнула Мелисандра. — Он молился трижды на дню и носил на щите семь семиконечных звезд, но когда Рглор простер к нему руку, его молитвы превратились в вопли, и он сгорел. К чему цепляться за этих ложных богов? — Я поклонялся им всю свою жизнь. — Всю жизнь, Давос Сиворт? Почему бы не добавить «прошлую жизнь»? — Мелисандра с грустью покачала головой. — Вы не боялись говорить правду королям, отчего же вы лжете себе? Раскройте глаза, сир рыцарь. — И что же я должен увидеть, когда их раскрою? — То, как устроен мир. Истина повсюду, стоит только посмотреть. Ночь темна и полна ужасов, день ярок, прекрасен и полон надежд. Одна черна, другой бел. Есть лед и есть огонь, любовь и ненависть, горькое и сладкое, мужчина и женщина, боль и удовольствие, зима и лето, добро и зло. — Она сделала еще шаг в его сторону. — Жизнь и смерть. Повсюду противоположности, повсюду война. — Война? — Да. Сторон две, Луковый Рыцарь. Не семь, не одна, не сто и не тысяча. Две. Думаете, я проехала полмира для того, чтобы посадить какого-то тщеславного короля на пустой трон? Война идет от начала времен, и прежде чем она закончится, каждый человек должен выбрать одну из сторон. На одной стоит Рглор, Владыка Света, Огненное Сердце, Бог Пламени и Тени. Ему противостоит Великий Иной, чье имя запретно, Владыка Тьмы, Ледяная Душа, Бог Ночи и Ужаса. Мы должны выбирать не между Баратеоном и Ланнистером, Старком и Грейджоем, но между жизнью и смертью. Между тьмой и светом. — Она стиснула прутья его решетки тонкими белыми пальцами, и казалось, что рубин у нее на горле пульсирует собственным светом. — Скажите же правду, сир Давос Сиворт: горит ваше сердце огнем Рглора или в нем властвуют мрак, холод и черви? — Она протянула руку сквозь решетку и приложила к его груди, как бы нащупывая истину через слои плоти, кожи и шерстяной ткани. — Мое сердце полно сомнений, — медленно ответил Давос. — Ах, Давос, — вздохнула Мелисадра. — Хороший рыцарь честен во всем, даже и в свой черный день. Хорошо, что вы не стали мне лгать — я бы все равно узнала. Слуги Иного часто скрывают черные сердца за веселыми огнями, и поэтому Рглор дает своим жрецам силу видеть правду сквозь обман. — Мелисандра немного отошла от решетки. — Зачем вы хотели убить меня? — Я вам скажу, если и вы скажете, кто меня выдал. — Это мог быть только Салладор Саан, но Давос и теперь молился, чтобы это оказалось неправдой.