– Похоже, к нашему имассу подмога. Появились волки – «аю» на языке имассов – и выстроились за спиной Онрака, опустив головы и не сводя глаз с огромной кошки. Внезапное появление еще семерых противников явно не понравилось эмлаве. Он согнул передние лапы, пока грудь не коснулась земли, и подобрал задние. Снова раскрыл пасть и издал гулкое шипение. – Что ж, думаю, нам лучше не мешать, – с явным облегчением произнес Быстрый Бен и сделал шаг назад. – Интересно, а не так ли человек одомашнил псов? – предположил Трулл, наблюдая за противостоянием. – Не в ходе совместной охоты, а истребляя других хищников? Онрак взял копье на изготовку, но не для того, чтобы встретить прыжок, а чтобы метнуть его с помощью рогового атлатля с каменным противовесом. Волки веером рассыпались за его спиной, обнажая зубы. – Никто не рычит, – заметил Быстрый Бен. – Отчего-то так даже страшнее. – Рычат в знак угрозы, – отозвался Трулл. – За рычанием кроется страх, как и за шипением этой кошки. Шипение наконец затихло. Эмлава набрал в легкие еще воздуха и снова издал звук. Онрак сделал выпад, копье вылетело у него из руки и вошло глубоко в грудь кошке, прямо под ключицу. Она завопила, и в тот же миг на нее бросились волки. Рана была смертельной, но эмлаву она не остановила. Двумя судорожными взмахами передних лап он атаковал ближайшего волка. Первым ударом он вонзил когти ему в спину и подтащил поближе, вторым – прижал к земле. Волк завопил, а кошка сомкнула на его шее массивные челюсти. Раздались хруст и чавканье. Потом эмлава навалился всем весом на умирающего волка и, кажется, переломал ему все кости. Оставшиеся хищники кинулись к его брюху, разодрали острыми клыками мягкую плоть, а затем отскочили, когда эмлава, развернувшись, с воплем попытался их отшвырнуть. И подставил шею. Онрак молниеносным движением вонзил свой клинок в горло кошке. Она дернулась в сторону, задев подвернувшегося волка, потом поднялась на задние лапы, как будто пытаясь закатиться в пещеру, но тут силы оставили ее. Эмлава грузно рухнул наземь и затих. Оставшиеся шестеро волков попятились от троицы, один ощутимо хромал. Через несколько секунд они скрылись из виду. Онрак подошел к эмлаве и выдернул заляпанное внутренностями копье, а затем опустился на колени рядом с трупом. – Прощения просишь? – поинтересовался Быстрый Бен с легким оттенком иронии. Имасс посмотрел на спутников. – Нет, чародей, это было бы бесчестно. – И то верно. Рад, что ты не ударяешься в болтовню о священности душ и прочей ерунде. Всем известно, что войны шли еще до того, как начали воевать народы. Каждому приходилось избавляться от тех, кто охотится на его добычу. – Это правда. Мы даже находили союзников. Если желаешь увидеть иронию, Быстрый Бен, то знай: избавившись от охотников, мы затем истребляли почти всю добычу и оставляли союзников – тех, кто не желал идти под нашу опеку, – погибать от голода. – Едва ли это свойственно только имассам, – возразил Трулл Сэнгар. Быстрый Бен фыркнул. – Мягко сказано, Трулл. И все-таки, Онрак, что такого ты нашел в этой туше? – Я совершил промах, – ответил имасс. Он поднялся и уставился в проем пещеры. – Как по мне, удар был вполне точным. – Удар – да, Быстрый Бен. Но я о том, что эта эмлава – самка. Маг вздохнул, глаз у него как будто бы дернулся. – Хочешь сказать, самец где-то рядом? – Не знаю. Иногда они… уходят. – Онрак опустил взгляд на окровавленное копье. – Друзья, признаюсь… я в смятении. Давным-давно, возможно, я бы не размышлял: ты верно сказал, чародей, мы воевали за место под солнцем. Но этот мир – дар. Все, что мы безжалостно уничтожили, снова живет. Вот оно. Неужели все еще можно исправить? Ответом ему стало молчание, и в тишине они услышали, как из пещеры донесся первый жалобный крик. – Удинаас, приходилось ли тебе жалеть, что ты не можешь провалиться в камень и всколыхнуть его память… Бывший раб взглянул на Сушеного – темное пятно в сумерках – и ухмыльнулся. – Чтобы увидеть то, что видели они? Проклятый дух, у камней нет глаз! – Верно. Зато они умеют впитывать звук и удерживать его внутри. Они беседуют с холодом и жарой. Их кожа крошится от речей ветра и журчания воды. В их плоти живут тьма и свет, и каждый камень несет в себе отзвуки того, как его били, ломали, насильно изменяли… – Да умолкни ты! – рявкнул Удинаас и ткнул палкой в костер. – Сам иди и растворяйся в этих руинах, сколько захочешь. – Кроме тебя, все спят, друг мой. А что до сих руин, то я уже в них бывал. – Подобные игры доведут до безумия. Молчание. – Ты знаешь то, что не должен знать. – Хочешь, поделюсь? Провалиться в камень легко, а вот выбраться из него… Там, в лабиринтах, легко потеряться, а воспоминания подомнут тебя и раздавят. – Это ты во сне узнаешь, ведь так? Кто говорит с тобой? Назови мне своего зловещего наставника! Удинаас рассмеялся. – Как же ты глуп, Сушеный. Какой наставник? Это все лишь мое воображение! – Не верю. Спорить не имело смысла, и Удинаас уставился в костер, вслушиваясь в убаюкивающий треск. Он устал и хотел спать. Лихорадка прошла, кошмарные видения, питавшие бред, растворились – ушли, как моча в мох. Сила, которую я ощутил в тех мирах, – иллюзия. Ясность – обман. Все пути через грядущее ведут в тупик. Следовало догадаться. – Эти развалины принадлежат к’чейн на’рукам. – Ты все еще здесь, Сушеный? Чего тебе надо? – Когда-то здесь было плато, на котором стоял город Короткохвостых. Теперь, как видишь, оно расколото и не осталось ничего, кроме ужасных плит, наваленных друг на друга, сколько бы мы ни спускались вглубь. Ты почувствовал? Скоро мы дойдем до центра кратера и там увидим, от чего погибло это место. – Руины помнят холодную тень, – сказал Удинаас. – Затем – удар. Тень нахлынула на них, Сушеный, предвещая конец света. А удар последовал из тени, так? – Ты знаешь то… – Глупый дух, ты будешь меня слушать или нет?! Мы поднялись на это плато, думали, что дальше пойдем по ровному, а оно оказалось как замерзшая лужа, в которую бросили тяжелый камень. Вот так – плюх! – и края завалены внутрь. Мне не нужны никакие тайные знания, Сушеный, чтобы это понять. Что-то упало сюда с неба – метеорит ли, летающая крепость ли, неважно. Мы вот уже несколько дней бредем по пепелищу, под которым скрываются древние снега. Пепел и пыль разъедают снег, как кислота. А в руинах все развалено, взорвано и опрокинуто. Сначала наружу, потом – внутрь. Как будто земля под ними вдохнула, а затем выдохнула. И чтобы все это понять, Сушеный, достаточно посмотреть. Просто посмотреть – и все. Так что хватит нести эту мистическую околесицу, ладно? Эта гневная речь разбудила остальных. Плохо. Могли бы поспать еще чуть-чуть. Удинаас послушал, как спутники шевелятся; кто-то закашлял, отхаркался. Кто? Сэрен? Кубышка? Бывший раб едва заметно усмехнулся. – Твоя беда, Сушеный, в том, что ты невесть что себе надумал. Вот уже многие месяцы ты преследуешь меня, а теперь думаешь, что пора бы выжать из всего этого пользу, и поэтому пичкаешь сломленного раба мудрыми откровениями. Однако я сказал тебе тогда, повторю и сейчас: я никто, и звать меня никак. Понимаешь? Я просто человек, у которого есть голова на плечах, и иногда я ею думаю. Представь себе, думаю, потому что мне не нравится быть дураком. В отличие, пожалуй, от большинства – большинства летери, во всяком случае. «Я дурак и горжусь этим» – девиз, достойный имперской печати. Неудивительно, что я оказался таким никчемным для них. Сэрен Педак перебралась к костру и села погреть руки. – Никчемным в чем, Удинаас? – Да во всем, аквитор. Нет нужды уточнять. – Насколько я помню, – раздался из-за спины голос Фира Сэнгара, – ты добротно чинил сети. Удинаас не стал оглядываться. – Да, возможно, это я заслужил, – кивнул он с улыбкой. – Со мной говорит мой благонамеренный мучитель. Хотя… благонамеренный? Пожалуй, что нет. Безразличный? Возможно. До тех пор, пока я не совершил промашку. Плохо починил сеть и – а-ай! Снять дурню кожу со спины! Конечно, для моей же пользы. Ну, или для чьей-нибудь еще. – Опять не спал всю ночь, Удинаас? Он посмотрел на Сэрен, но та внимательно наблюдала, как пляшут огоньки костра, словно не ожидала ответа. – Вижу свои кости, – проговорила она, помолчав. – Это не настоящие кости, – отозвалась Кубышка и уселась, поджав под себя ноги. – Больше похожи на сучки. – Спасибо, дорогая. – Кости твердые, как камень. – Девочка положила ладони на колени и стала растирать. – Холодный камень. – Удинаас, – сказала Сэрен, – я вижу золотые лужицы в золе.