Гальт посмотрел на нее, кивнул и, распахнув дверь, вышел в коридор. – Так-так, – протянул он по-летерийски с жутким акцентом, – это у нас капитан и ее первый помощник. Деньги кончаются так быстро? Зачем это вы приносят сюда эль? – Чего-то он там сказал, капитан? – пророкотало из-за двери. – Не важно, все равно неправильно. Женщина. И голос… Бруллиг нахмурился. Он уже его слышал. Кончик кинжала впился больнее. – Мы принесли эль для шайха Бруллига, – продолжала женщина. – Хорошо очень, – ответил Гальт. – Вы оставляете, мы делаем, что он его получает. – Мы с шайхом Бруллигом старые друзья. Я хочу с ним поговорить. – Он занятый. – Чем? – Думает. – Это Бруллиг-то? Что-то не верится. Да и ты еще кто такой, Странник тебя побери? Не летериец и не из местных заключенных, насколько можно судить по твоим приятелям, что рассиживают в таверне. Я поспрашивала: ты с того корабля, который бросил якорь в бухте. – Это очень просто, капитан. Мы приходим, весь лед уходит. И Бруллиг – он нас платит. Гости. Королевский прием. Теперь мы вместе. Он всегда нас улыбается, добрый. Мы добрые тоже. – Дураки, один другого добротнее, – прорычал мужской голос за дверью, принадлежавший, по всей видимости, старшему помощнику. – Уйди с дороги, дай бочонок поставить. У меня уже рука затекла. Гальт оглянулся на Масан Гилани. – Чего тебе? – спросила она по-малазански. – Мое дело маленькое – следить, чтобы у нашего приятеля все мысли были ниже пояса. Бруллиг облизнул влажные губы. Я это знаю, она это знает – так почему я все еще поддаюсь? Неужели я настолько туп? – Пропустите, – тихо сказал он. – Я их успокою, а потом выпровожу. Гальт опять посмотрел на Масан Гилани. Та ничего не ответила, но они явно о чем-то договорились. Солдат пожал плечами и сделал шаг в сторону. – Заносят эль. Вошли двое: Скорген Кабан по прозвищу Красавчик и следом за ним… верно, она. – Шурк Элаль, какая встреча. – Будущий король улыбнулся. – Не постарела ни на день. Скорген, опускай бочонок, а то вывихнешь плечо, и к твоим болячкам добавится еще кособокость. Вбей краник и налей всем по кружке. Кстати, – добавил он, когда пираты увидели остальных военных (Скорген чуть не подскочил, заметив в углу Лоуба с арбалетом), – разрешите представить моих почетных гостей. Тот, что у двери, – Гальт, в углу – Лоуб, а красавицу у меня за спиной зовут Масан Гилани. Шурк Элаль взяла стул, стоявший у двери, и поставила напротив кресла, в котором расположился Бруллиг. Села, закинула ногу на ногу и сцепила пальцы. – Подлый обманщик и прижимистая сволочь, чтоб тебя. Будь ты один, я бы без промедления свернула твою жирную шею. – Меня не удивляет твоя враждебность, – ответил Бруллиг, испытывая внезапную радость от того, что его стерегут малазанцы. – Однако твои обвинения ошибочны. Всё не так, как ты думаешь. Если бы ты дала мне возможность объяснить… Шурк улыбнулась очаровательно и мрачно одновременно. – Ты бы – и объяснил? Бруллиг, на тебя это не похоже. – Люди меняются. – Впервые слышу, чтобы это касалось мужчин. Бруллиг хотел пожать плечами, но тогда острие кинжала распороло бы ему спину. Поэтому он лишь всплеснул ладонями. – Давай просто забудем обо всем. Твоя «Бессмертная благодарность» здесь, в гавани, целая и невредимая. Товар разгружен, ты в немалом барыше. Уверен, тебе не терпится поскорее оставить наш славный остров за кормой. – В этом ты прав, – подтвердила Шурк. – Но вот беда: нас, как бы сказать, не пускают. Выход из бухты перегородил какой-то гигантский корабль – я таких никогда не видела, – а у главной пристани пришвартовалась необычной формы боевая галера. Такое впечатление, что остров… – она мимолетно ухмыльнулась, – берут в блокаду. Бруллиг вдруг перестал чувствовать кинжал. Масан Гилани, убирая оружие в ножны, отошла в сторону, затем заговорила, но на каком-то совершенно незнакомом языке. Лоуб снова вскинул арбалет, навел его на шайха и ответил Гилани на том же наречии. Скорген стоял на коленях у бочонка и вбивал в него краник. – Во имя Странника, Бруллиг, что тут творится? – спросил он, поднимаясь. – Ничего особенного, – ответили ему из дверей. – Твой капитан прав. Мы дождались. У косяка, сложив руки на груди, стоял солдат по имени Горлорез. – Отличная новость, а? – улыбаясь, обратился он к Масан Гилани. – Так что ты со своими прелестями и округлостями можешь отправляться на пристань. Уверен, Урб и прочие смертельно по ним истосковались. Шурк Элаль осталась сидеть и, громко вздохнув, произнесла: – Что ж, Красавчик, похоже, мы тут задержимся на какое-то время. Будь добр, разыщи кружки и налей всем эля. – Мы теперь пленники? – Нет, что ты, – ответила капитан. – Гости. Масан Гилани, преувеличенно виляя отменными бедрами, освободила покои. Бруллиг еле слышно застонал. – Как я и говорила, – сказала Шурк вполголоса, – мужчины не меняются. – Гальт тем временем пододвинул еще один стул. – А ты здесь, я так понимаю, чтобы не дать мне придушить этого богомерзкого червяка? – Увы. – Солдат мимолетно улыбнулся. – По крайней мере, пока. – Так что за «друзья» там в гавани? – Скажу по секрету, капитан, – Гальт подмигнул, – мы тут по делу, а этот остров – прекрасное место для штаба. – Твой летерийский стал заметно лучше, я погляжу. – Вы благотворно на меня влияете, капитан. Горлорез всё еще стоял в дверях. – Не распинайся, – сказал он. – Глаза тебя обманывают. Смрад говорит, она уже давно по ту сторону Худовых врат. Кровь отхлынула от лица Гальта. – Не понимаю, о чем он, – проговорила Шурк Элаль, обращая на солдата полный страсти взор. – Моих аппетитов это нисколько не умерило. – Фу… как мерзко. – И ты поэтому так напрягся, да? Гальт поспешно утер пот со лба. – А я еще на Гилани жаловался, – проворчал он. Бруллиг заерзал в кресле. Одно к одному. Как у этих треклятых малазанцев всё ладится! Свободы страшно не хватает. – Эй, Красавчик, нельзя ли поживее с бочонком? Один, оторванный от дома, среди своры недовольных солдат – худшего кошмара для командира не придумаешь. А когда ты посреди океана и гонишь всех вперед незнамо куда, добром это не кончится. Какое-то время армия держалась на злости. А потом, будто личинки оводов под кожей, зашевелилось осознание: родина желает своим воинам смерти. Близких – мать с отцом, жену или мужа – больше не увидеть. Сына или дочку не понянчить, гадая, от кого из соседей им достались глаза. Ни с кем не помириться, ни перед кем не загладить вину. Все, кого ты знаешь и любишь, всё равно что мертвы. Это даже хуже, чем лишить армию добычи и жалованья. Так и до бунта недолго. Мы служили империи. Взамен наших родных освобождали от налогов, они жили на наше жалованье, компенсации и пенсии. Многие из нас еще молоды, им не поздно уволиться и начать новую жизнь: без воплей, мечей и головорезов, жаждущих разрубить тебя пополам. Другим же всё равно, они просто страшно устали. Так почему мы до сих пор не разбежались? Видно, корабли не плавают в одиночку. Впрочем, Кулак Блистиг знал, что дело не только в этом. Запекшаяся кровь скрепляет надежнее клея. Прибавьте к тому ожоги от предательства, боль ярости. И командующего, который ради спасения армии пожертвовал своей любовью. Блистиг денно и нощно стоял на палубе «Пенного волка», буквально в пяти шагах от адъюнкта, пока та всматривалась в суровые волны. Она ничем не выказывала, что у нее на душе, но есть чувства, которые человеку скрыть не под силу: например, горе. Глядя на напряженную спину адъюнкта, Блистиг задавался вопросом: сдюжит или нет?