Лет десять назад у меня в радиоэфире возник спор с киевским академиком, который, упрекая нас, всё время твердил: «Вот вы, россияне…» «Вы кого имеете в виду?» – уточнил я, не выдержав. «Вас, русских…» – «Тогда, так и говорите. Россиянин – это гражданин России, он может быть русским, башкиром, евреем, аварцем… Вот вы сами-то кто по национальности?» «Я… украинец…» – неуверенно ответил он. «Допустим, а если бы вы были русским, но при этом гражданином Украины, как вас называть в таком случае?» «Украинцем!» – с нарастающей обидой ответил мой визави. «Но так не бывает!» «Бывает!» – в его голосе послышалась угроза. «Зря! Запутаетесь. Возьмите пример с России, введите термин «украинянин», он будет обозначать гражданство, а «украинец» – национальность…» «Не хочем!» – взревел академик так, что ведущий испугался за целость студии. «Тогда у вас там всё плохо закончится…» – предостерёг я и, к сожалению, не ошибся. Казалось бы, плёвое дело, как себя называть. Может быть, вообще не стоит циклиться на племенной принадлежности. Такая точка зрения существует, особенно среди тех, кто затрудняется с национальной самоидентификацией, испытывая раздвоение этнического сознания. О таких людях я писал выше. Думаю, они и пролоббировали изъятие графы «национальность» из паспорта, считая её ненужной, даже вредной, усугубляющей межплемённую рознь. Но у подавляющего большинства, отчётливо сознающего, какого они роду-племени, эта графа затруднений не вызывает и даже предпочтительна, судя по тому, что в некоторых автономиях ввели вкладыши, куда по желанию гражданина вписывается его национальность, чтобы не забыть. Наша просвещённая власть, озабоченная формированием гражданского общества, изымая пресловутую графу из паспорта, рассуждала, видимо, так: для государства любой человек – прежде всего гражданин России независимо от разреза глаз, цвета волос, формы носа и языка, на котором говорили его предки, а возможно, продолжает говорить и он сам. Логично? Вполне. Скажем, судье, вершащему закон, не важна ваша племенная принадлежность, хотя этнические преступные сообщества существуют. Выходит, если гражданину лишний раз не напоминать о его национальности, то чаемая российская политическая нация сложится быстрее и будет прочнее. Так ли это? Не уверен… Но пока оттого, что из паспорта исчезла эта графа, а из анкет не раз осмеянный «пятый пункт», я не перестал ощущать себя русским, а мои друзья соответственно – татарами, евреями, аварцами, карелами и т. д. Национальность ведь не в графе, а в сердце или в голове. У кого как… В общем, налицо административный эксперимент, причём более гуманный, чем в иных европейских странах, где в анкетах появились вместо пап и мам, родитель-А и родитель-Б. Но возникает одна неувязочка. Как от родителей, чей пол теперь обозначают литерами, появляются дети, я ещё могу себе представить. Но на каких правовых основаниях у нас существуют автономии, носящие имена «Татарстан»», «Саха-Якутия», «Адыгея», «Калмыкия»? Нет, я понимаю, откуда, горячо, как говорится, поддерживаю, одобряю и желаю процветания именно в таком качестве. Но, согласитесь, если для государства не существует национальности граждан, то почему для него существуют национальные субъекты? Откуда они взялись? Откуда мы знаем, что в Калмыкии живут калмыки, если их этническая принадлежность нигде не зафиксирована. Ах, у них заметный разрез глаз? Ладно. А карела от русского сразу не отличишь, но Карельская АССР – вот она, на карте. Можно, конечно, сказать, мол, это – просто дань исторической традиции. Есть же во Франции Нормандия, Прованс, Шампань и даже Коньяк. Но, во-первых, такое сравнение очень не понравится титульным народам наших автономий, во-вторых, у этих провинций нет конституций, а в-третьих, там не говорят и не ведут делопроизводство на шампанском или коньячном языках. Более того, изначально смысл наших автономных субъектов в том и заключался, чтобы сохранять и развивать национальную самобытность того или иного этноса в многонациональном федеративном государстве. Плохо ли это? Замечательно. Благодаря такой политике в России не исчез ни один малый народ. Что же смущает? Скажу: абсурдистская логика и теоретическая беспомощность в деле государственного строительства. Абсурд интересен в искусстве, но опасен в политике. Помните, мы уже говорили про то, что в Конституции СССР тоже была одна маленькая неувязка: забыли прописать процедуру выхода из Союза. А чем всё кончилось? 13. Инкубатор Фаберже Справедливости ради должен сказать, наша федерация с точки зрения поддержания и даже процветания этнического разнообразия выстроена образцово, можно мастер-классы проводить с лидерами многонациональных держав, а Украина прямо-таки напрашивается на проведение практических занятий с участием российского спецназа. У нас каждый, даже самый маленький народ имеет возможность учить детей на родном языке, развивать свои культуру, экономику, участвовать в управлении не только своим родным краем, но и выходить на федеральном уровне. Мэр Москвы Собянин – выходец аж из Ханты-Мансийского автономного округа. В российском правительстве, правда, пока маловато, как говорили прежде, национальных кадров. А «питерский» не запишешь в «пятый пункт», даже если его и вернут. Но ещё не вечер… Центральная власть делает всё возможное, чтобы показать и доказать автономиям: в единой семье российских народов им будет лучше, комфортнее, безопаснее, а повторять «парад суверенитетов» бессмысленно и опасно. Думаю, лучше других ощутила это на себе Чечня, возрождённая из разрухи и расцветшая после замирения. Что и говорить, не каждый автономный лидер – кунак Путина. Кстати, вы заметили, как незаметно, без шума президенты республик стали у нас, по крайней мере в информационном пространстве, именоваться просто руководителями и главами? В результате в стране остался один президент, что абсолютно правильно. Страна, в которой дюжина президентов, долго не простоит, разделившись в себе… Поддержка национальных регионов – это не только бюджетные вливания. Огромную роль играют символические действия и жесты. Ну где ещё столица государства добровольно уступит историческое старшинство региональному центру? Боже, как расцвела Казань к моменту празднования своего 1000-летия, хотя прежде была почти ровесницей Москвы. Благодаря сравнительно недавним археологическим открытиям дата основания города была уточнена и отошла в глубь веков. Думаю, и под кремлёвской брусчаткой тоже могли найти монетку или фибулу времён легендарных «мосхов», фигурирующих в Библии под именем «магогов». Но ведь не нашли! «Старшему брату» иногда полезно побыть младшим. А чтобы у казанцев голова не закружилась, через некоторое время очень широко отметили 2000-летие древнего Дербента. Я там был, мёд-пиво пил и запомнил золотые слова, сказанные тогдашним руководителем Дагестана Рамазаном Абдулатиповым. Звучали они примерно так: очень хорошо, что у нас заботятся о самочувствии и благополучии народов и народностей нашей страны, но нельзя забывать, что стабильность и развитие державы в первую очередь зависит от самочувствия самого большого – русского народа, а про это у нас порой забывают…» Продолжу мысль видного государственного деятеля. Если сверхзадача нашей федерации – обеспечить развитие и процветание каждого, «сущего в ней языка», то, полагаю, и мы, те, кто «от корня русского», в это число тоже входим. Но пройдите по любому областному центру, не говоря уже о Москве и Питере, много ли вы найдёте вывесок: «Дом русского народного творчества», «Центр традиционной русской культуры», курсы русской кулинарии «Демьянова уха», школа русской песни и пляски «Семёновна», «Беседа ревнителей русского языка», радиостанция «Русский голос», газета «Русский вестник»? Не найдёте. Более того, недавно на заседании Общественного совета Министерства культуры мы обсуждали конфликт вокруг знаменитого музыкального коллектива «Баян». Оказалось, в целях повышения творческого потенциала его решили переподчинить, реорганизовать и заодно… переименовать. Зачем? Кому мешало знаковое для каждого образованного человека название «Баян»? Внятно ответить никто не смог. Но те, кто взрывал в 1920–1930-е годы храмы, тоже потом несли какую-то околесицу. Каганович, тот на все вопросы мрачно повторял: «Проезду мешали…» Какому проезду мешал «Баян»? Или название слишком русское? А скажите, какие структуры или органы в нашем Отечестве отвечают или хотя бы контролируют на общефедеральном уровне проблемы русских как этноса, состояние его культуры, языка, демографии, уровня жизни? Кто отслеживает миграцию, изменение этнического состава населения, сохранность русских городов и сёл, склонных к исчезновению? Не будем забывать: русские перенесли в XX веке послереволюционный террор, Гражданскую войну, массовый голод, жуткие социально-экономические эксперименты, депортации, потеряли миллионы в войнах, в довершение после развала СССР оказались ещё и разделённым народом. При очевидной депопуляции и склонности к ассимиляции, объясняемой историко-культурными особенностями, должно вести речь о системном кризисе государствообразующего народа России, на что весьма прозрачно намекнул Абдулатипов. Повальное пьянство, особенно в деревне, – это лишь один из признаков неблагополучия: «пошла по жилам чарочка – и рассмеялась добрая крестьянская душа…» Так покажите мне тот «русский приказ» в украсно-украшенных теремах царя-батюшки, куда я, заботник-челобитник, могу принести, взыскуя справедливости, скорби и заботы о моём бедствующем племени? Нет, такого «приказа». Нигде. Ну хоть бы какой подотдельчик в администрации президента или в правительстве завели. Даже у коммунистов такой отдел имелся, а уже такие интернационалисты были – святых выноси. Наши центральные властные структуры принципиально надэтничны, и это, по сути, правильно. Федерация есть федерация. Но точно так же ведут себя губернские органы власти. Они-то почему? Ну, во-первых, они копируют Москву, во-вторых, правящий слой там традиционно состоит людей со стёртым или слишком глубоко спрятанным национальным сознанием: так работают карьерные лифты и фильтры. Эту строевую «безэтничность» прививают выдвиженцам в самом начале, и она особенно бросается в глаза на встречах со слушателями Академии государственной службы, особенно с тех пор, как её возглавил господин Мау. В-третьих, в любом городе бдят СМИ и активисты фондов, тщательно отслеживающие проявления великодержавности. Помню, как-то на последискуссионном фуршете рядом со мной закусывал активист московского антифашистского комитета Крошечкин, если не ошибаюсь. Выпив несколько рюмок, он глянул на меня с карательной усмешкой и молвил: «А мы к вам, господин Поляков, давно присматриваемся…» – «С чего бы это?» – «Уж очень вы любите слово «русский». Нехорошо. Подумайте об этом!» Я не сделал выводов из предостережения, а многие мои коллеги-писатели сделали и не нарадуются, ведь один из руководителей «Роспечати» мне так и заявил: пока он исполняет эту должность, никаких почвенников на книжных ярмарках и вообще не будет! Кого называют почвенниками в современной отечественной литературе, общеизвестно. Хорошо, что он не руководил этим направлением в XIX веке, а то бы не видать нам ни Достоевского, ни Писемского, ни Лескова. Однажды во Франкфурте после выступления официальной делегации российских литераторов, в которую я, конечно, не входил, кто-то из немецких русистов меня тихо спросил: – А что, разве русские писатели к нам больше не ездят? – С чего вы взяли, что эти-то не русские? – Русские свою страну так хают! Мне кажется, стёртость национального самосознания становится для нас серьёзной проблемой. Она ведёт к снижению чувства ответственности политиков, чиновников, бизнесменов, деятелей культуры перед своим народом. Выполняя завет, оставленный Гоголем писателям – «проездиться по России», я заметил такую особенность: наши автономии, особенно их столицы (не все, но большинство) выгодно отличаются от русских губернских центров, не говоря уже о районных городах, которые запоминаются лишь красотами, оставшимися от дореволюционных купцов и почётных граждан. Национальные регионы выглядят благополучнее, ухоженнее, богаче, чем русские. Отчасти так было уже при советской власти: помню, в начале 1980-х после Молдавии я сразу поехал в калужскую глубинку – в Людиново и оторопел от контрастов. Но теперь эти отличия просто режут глаза. Вряд ли бюджетные вливания в наши автономии (за известными исключениями) в разы превышают вложения в русские области, хотя без традиционного донорства дело вряд ли обходится. Но главная причина, думаю, в другом: управленческая и бизнес-элита, сформировавшаяся в национальных регионах на основе сначала «коренизации», а потом и «неокоренизации», гораздо серьёзнее относится к будущему своих народов, чем элита русских областей. Это не значит, что там, «у националов», не воруют, не берут взяток, не злоупотребляют. Без этого, видимо, нельзя, если не казнить и не конфисковать, и то всегда отыщутся отчаянные головы. Но, простите за кощунство, патриотизм иногда выражается в понимании того, сколько можно украсть, а сколько должно оставить на развод ближним – именно таким словом в Ветхом Завете именуются соплеменники. В какой-то момент просто щёлкает реле племенной солидарности. Так вот, у нашей политической, управленческой и бизнес-элиты такое реле (его ещё можно назвать «этнической совестью») не щёлкает или отсутствует отчасти потому, что значительная часть нашего верхнего класса не чувствует кровной связи со страной, она готова при случае сняться и улететь в тёплые края. Моя наделавшая шума статья так и называлась «Перелётная элита». «Перелётные» знают, в случае опасности или утраты выгод всегда можно укрыться там, откуда своих не выдают. Но к этой отчуждённости нам не привыкать, и выше говорилось, что русские никогда не преобладали в верхних слоях Российской империи. Однако на Руси всегда хватало благотворителей и искренних патриотов. Но, увы, сегодня безответственность перед своим народом стала характерной чертой даже самых истовых русских, чьи кабинеты и офисы заставлены иконами, как монастырские сувенирные лавки. Так они и сматываются из Отечества: одним самолётом вывозят чад и домочадцев, а другим, грузовым, иконы и яйца Фаберже. 14. Этноэтика Но ведь чувство долга перед соотечественниками – это не врождённое свойство, не прививка от гриппа. Чик – и готово. Его, это чувство, надо воспитывать, внушать, иногда пришивать суровыми нитками. А почему нет? Курить-то нас отучают по всей строгости карательного здравоохранения. Можно по-разному относиться к Белинскому, Писареву, Добролюбову, Чернышевскому, но так называемые революционеры-демократы, не говоря уже о славянофилах, отличались болезненным, гипертрофированным чувством долга, даже острой вины перед своим народом. Наша классическая литература воспитывала в гражданах ответственность, доходящую до жертвенности. Конечно, не все усваивали эти идеи. Некоторые прибегали к двойным стандартам: так, Гер-цен, проклиная крепостное право, с выгодой продал своих крестьян, чтобы без помех заниматься революцией. Кстати, на самом дорогом кладбище Ниццы у автора «Былого и дум» самое обширное, говоря по-нынешнему, «могило-место». Но это другой вопрос. В СССР литература, кино, театр занимались тем же самым, в особо опасных случаях аккуратно именуя народ «трудящимися». Без этих чувств – вины и долга – невозможно понять Платонова, Шолохова, Бондарева, Распутина, Астафьева… А вот из современной российской литературы, которую окормляет почему-то Министерство цифрового развития, связи и массовых коммуникаций, даже тень сочувствия к народу выветрилась, осталось в лучшем случае брезгливое снисхождение. Подумаешь, нищеброды! Вот если бы человеку при советской власти дважды отказали в выезде на ПМЖ за границу – это настоящая трагедия. А когда в одночасье учителя, врачи, инженеры рухнувшей страны оказались нищими, а рабочие – безработными, разве ж это катастрофа? Это реформы. К тому же в лесу полно грибов и ягод. Более того, презрение к стране, к людям, к российской государственности, а то и русофобия стали своего рода маркерами премиальной литературы. В одном романе, помню, автор сообщал в первой же главе, что гимн с детства ассоциируется у него с испражнениями, так как в 6 часов утра его будило радио, всегда начинавшее вещание с гимна, и он брёл в туалет. Надо ли объяснять, что книга получила, кажется, «Букера» и автор вошёл в состав агитбригады, которую за казённый счёт постоянно вывозят на книжные ярмарки. Мало того, Институт перевода за казённый счёт активно продвигает подобные сочинения за рубеж. В другом романе неграмотная татарка ужасается, видя на карте страшный силуэт СССР, и этот монстр терзает другие страны. Не важно, что тёмная женщина вряд ли могла разбираться в политической карте мира (у нас не каждый старшеклассник это умеет), главное – правильная позиция автора, за что была выдана премия «Большая книга», а графоманский роман переведён на десяток языков. Нормально? Вот ещё типичное, увы, наблюдение. На замечательный Грушинский фестиваль бардовской песни приехал один из старейших «любимовцев» с молодёжной труппой и привёз спектакль по стихам Евгения Евтушенко. Я слушал, недоумевая: из всего наследия этого сложного и переменчивого в настроениях поэта с ювелирной точностью были вычленены только те стихи, где автор порицал Россию или предъявлял ей претензии, связанные в основном со сталинизмом. А что, разве нельзя? Ну почему же… Можно, например, поставить спектакль «Пушкин и Христос», где прозвучит только безбожная, но дьявольски талантливая «Гавриилиада». Но разве же этой, по сути, кощунственной поэмой исчерпывается отношение великого поэта к Вере? Нет, конечно… И хочется спросить: зачем? Зачем замалчивать или просто купировать, как непородистые щенячьи уши, замечательные патриотические стихи Евтушенко? А затем, полагаю, чтобы молодой слушатель, не знающий метаний автора «Братской ГЭС», по окончании спектакля встал в полной уверенности, что один их самых громких русских поэтов XX века своё Отечество не любил и другим не советовал. В своё время я долго убеждал руководителей разных каналов – вернуть поэтическое слово в эфир, ставя в пример «Стихоборье», которое вёл на канале «Народные университеты» в 1995–1996 годах. Наконец, это случилось: такая передача появилась на канале «Культура», называлась она «Вслух», а вести её поручили длинноволосому телевьюноше, манерой говорить напоминавшему лимонадный фонтанчик. Замысел был прост: молодые и не очень молодые поэты, состязаясь, читали в эфире стихи, а мэтры, в основном самопровозглашённые, их оценивали. Но за несколько сезонов существования проекта я не услышал в эфире ни строчки о Родине, о России, о любви к Отечеству, хотя, как главный редактор, читающий кипы присланных в ЛГ стихотворений, отлично знал: патриотическая, в том числе русская тема, весьма распространены в современной отечественной поэзии. Вопрос: кто и зачем устанавливает фильтры, не допускающие в эфир патриотическую тему, присущую отечественной поэзии? Если изготовители «контента» почему-то не любят Россию, им вообще не стоит доверять эфир, как педофилов нельзя пускать в пионерский лагерь. Кстати, те же самые фильтры в той же самой передаче почему-то не пропускали и поэзию, написанную на языках наших автономий. Странное совпадение, не так ли? А возьмём важнейшее из искусств – кино, чьё влияние на формирование стереотипов поведения и шкалы ценностей общеизвестно. Достаточно сказать, что кинематограф – главное орудие агрессивной американизации, а точнее, голливудизации жизни. Так вот, если и появляется в отечественном кино персонаж, настроенный патриотически да ещё озабоченный русским вопросом, в итоге он оказывается или мерзким расистом, или политическим авантюристом, или вором, прикрывающим риторикой свои махинации. Но чаще – и первым, и вторым, и третьим в одном флаконе. А ведь среди татар, якутов, адыгов, евреев тоже есть люди, болезненно озабоченные прежде всего судьбой своих народов, но я ни разу не видел, чтобы их представляли на экране в таком отвратительном виде, как русских. Характерна концовка фильма Андрея Звягинцева «Нелюбовь». Там героиня, чьё материнское равнодушие погубило ребёнка, появляется в последних кадрах, облачённая в красный спортивный костюм с белой надписью «Россия». Неверная жена и преступная мать равнодушно крутит педали стационарного тренажёра, бессмысленно глядя вдаль. «Куда мчишься, птица-тройка?» Не даёт ответа… «Русский вопрос» на нашем ТВ заслуживает отдельного и подробного разговора. Пока приведу лишь один пример. Смотрю очередную передачу из цикла «Нерусские русские» – фильм о моём любимом актёре Василии Меркурьеве и его жене Ирине Мейерхольд. Авторы передачи с каким-то утробным удовольствием доносят зрителям, что Василий-то Васильевич, создавший на экране классические образы русских удальцов и хлебосолов, сам-то, оказывается, из немцев. Ну и что? По мне, хоть последний из удэге, был бы актёр хороший. А его тесть, продолжают нас просвещать авторы, великий Мейерхольд – невинная жертва Большого террора. Минуточку, коллеги, зачем же лепить горбатого? Общеизвестно, что именно великий Всеволод Эмильевич, увы, сильно постарался, чтобы в советском искусстве репрессии стали одним из главных способов разрешения идейно-эстетических споров. И опять хочется спросить: зачем? Вы хотите нас убедить, что русским по духу человека делает не кровь? Мы знаем без вас. В этом и состоит сила нашей цивилизации. Или же вы стараетесь исподволь внушить нам мысль, что русская культура стала великой лишь потому, что её создавали люди нерусские? Вопрос весьма спорный. Что ж, запускайте передачу «Русские русские», посчитаем и разберёмся. Не забудьте прихватить циркуль – черепа мерить. Но ведь никогда на нашем ТВ не будет передачи «Русские русские». Ни-ког-да! И тут мы вступаем в область этнической этики, о которой наша медийная публика даже представления не имеет… Несколько раз мне доводилось подвизаться ведущим на разных телеканалах, и я обратил внимание на странное обстоятельство: эфирный персонал, чаще всего редактора, нередко страдают странной ментальной болезнью с тремя симптомами: антисоветизм, отчизноедство и русоплюйство. Причём этот недуг служит своего рода признаком интеллигентности, даже избранности. А что? Считали же в XIX веке, что сифилис обостряет талант и что без бледной спирохеты на Монмартре делать нечего. В последнее время к триаде добавился новый симптом – путинофобия. Неприязнь к «бессрочному», как они считают, президенту сегодня сплачивает нашу либеральную интеллигенцию (даже ту, что с выгодой работает на правительство) покрепче, чем монархистов объединяло желание взять Царьград и проливы. Став ведущим передачи «Дата» на ТВЦ, я сначала никак не мог понять, почему в сценарии фигурируют исключительно имена и события зарубежной истории и культуры, в крайнем случае российские эмигранты, преимущественно третьей волны. Стал выяснять. Оказалось, в редакции есть только энциклопедия заграничных знаменательных дат. Купил им отечественный справочник. Результат тот же самый. Тогда в прямом эфире я понёс отсебятину про низкопоклонство перед Западом и Клавдию Шульженко, юбилей которой мы якобы прошляпили из-за Клаудии Шиффер. Вышел скандал. Наябедничали Олегу Попцову, тогдашнему начальнику ТВЦ. Он разобрался, навалял западникам и обязал их не менее половины сюжетов посвящать отечественным именам и датам. Потом я перешёл на работу в ЛГ и через месяц, увидев передачу «Дата» с другим ведущим, оторопел: всё вернулось на круги своя. Купленный мной справочник, видимо, на радостях сожгли, возможно, в ритуальных целях. И на других каналах, где мне приходилось работать, я замечал такую же особинку: юбилейные или скорбные даты, связанные с «нерусскими русскими», как-то сами собой попадают в эфирную сетку, точно по выделенной полосе. А вот про «русских русских» приходится напоминать, убеждать, давить. Мы даже в своё время в ЛГ открытое письмо публиковали, когда все каналы дружно «не заметили» смерть крупнейшего русского поэта Юрия Кузнецова. Помню, как пробивал в эфир сюжет о премии имени Аркадия Пластова, знаковой фигуры для русской реалистической живописи XX века. Но его вытеснил из сетки фестиваль то ли Шагала, то ли Кандинского. Я возмутился – мне клятвенно обещали: через год непременно исправим ошибку. Год пролетел, как молодость. Вот сижу я, подгримированный, в студии и, пока выставляют свет, листаю сценарий: – А где же премия Пластова? – Какого Пластова? – Того самого. – Камера у нас сломалась, – отводя глаза, объясняет руководитель программы. – Тогда считайте, что и ведущий у вас сломался, – отвечаю я, отстёгивая «петличку», и встаю. – Ну что вы, Юрий Михайлович, так нельзя! Мы же интеллигентные люди… – Неужели? И всё сразу нашлось: и камера, и машина, и место в эфире… И ещё я заметил: когда борешься за место для «русских русских» в информационном пространстве, на тебя как-то странно смотрят, мол, вроде нормальный с виду, хорошо одетый и причёсанный гражданин, не пьяный, а вместо галстука повязал на шею змею. Как ни странно, в нашей многоплемённой державе практически не разработана такая важная дисциплина, как этническая этика, а ведь её азы наряду с религиозными основами надо преподавать в школе и в расширенном формате в среднеспециальных и, конечно, высших учебных заведениях. В вузах, готовящих учителей, медийный персонал, чиновников, будущих деятелей культуры, офицеров, – этноэтика вообще должна стать одной из основных дисциплин и опираться на последние достижения науки. Точнее, на достижения наук, ведь «народоведение» – это и история, и археология, и генетика, и этнография, и психология, и фольклористика, и социология, религиоведение… Люди, которые принимают политические решения, учат, воспитывают, оглашают эфир, снимают фильмы, пишут книги и школят нашу многонациональную армию, должны понимать: национальное чувство хоть и гнездится в голове – это объективная реальность. Оттого, что ты сам вырос на Арбате и считаешь себя по национальности москвичом, эта объективная реальность никуда не исчезает, а порой набухает кровью. Лет десять-двенадцать назад меня попросили слетать в Баку на конференцию вместе с одним чиновником из администрации президента. Когда самолёт набрал высоту, этот симпатичный молодой человек, прежде занимавшийся оптовой торговлей, хлебнув аэрофлотовского виски, попросил меня: – А теперь расскажи мне по ходу, что там азеры и хачики не поделили? 15. Дайте руку верную! На протяжении этих затянувшихся заметок я не раз утверждал, что русские в России как этнос пребывают в некоем странном межумочном положении, являясь в известной степени народом по умолчанию, или своего рода «этническим эфиром», неразличимой субстанцией, в которой идут процессы формирования и развития других этносов, населяющих нашу страну. Некоторые титульные этнические группы, территориально сформировавшись в недрах СССР, в начале 1990-х обрели самостоятельность, упорно именуя её независимостью, и превратились в национальные, по сути, государства. Сейчас они с помощью «национальной идеологии» делают всё, чтобы население как можно быстрее забыло общее имперское и советское прошлое. «Русский след» в истории старательно зачищается. Ситуация же с русским населением в РФ печально напоминает мне «османский синдром». О том, к чему он привёл в конце концов блистательную Порту, шла речь выше. Более того, ныне в федеральных центрах, особенно среди чиновничества, бизнесменов, творческой, научной и медийной публики укоренилась поощряемая ещё с советских времён мода на «безэтничность». «Желание быть русским» тихо, но последовательно не одобряется, даже осмеивается, как нечто нелепое, недостойное современного человека. Помните, у незабвенного Козьмы Пруткова есть пародийное стихотворение «Желание быть испанцем»? Дайте мне мантилью, Дайте мне гитару. Дайте Инезилью, Кастаньетов пару. Дайте руку верную, Два вершка булату, Ревность непомерную, Чашку шоколату… Примерно так же нынешние потомственные иронисты относятся к нашему с вами стремлению быть русскими. Но если стремление русского стать испанцем действительно забавно, то желание русского быть русским – совершенно естественное чувство, более того, оно просто необходимо для дальнейшего существования крупнейшего народа нашей страны. Только одно это обстоятельство требует коренного пересмотра «русского вопроса» на общегосударственном уровне и создания специальных властных органов в центре и на местах, своего рода «Русского приказа», ведающего нашими этническими интересами, проблемами и перспективами. Но можно взглянуть на проблему и с точки зрения перспективной целостности всего нашего многоплемённого Отечества. Напомню, отсутствие структурированных русских общин и организаций в союзных республиках роковым образом сказалось на судьбе СССР. Мы хотим повторить этот печальный опыт? А ведь тогда в силу конституционного советского интернационализма и атеизма этноконфессиональный фактор ещё не вошёл в такую силу, как сейчас. Теперь всё иначе, а на что способен этот фактор, мы видели на примере ИГИЛ[1]. Зря, что ли, было принято решение уничтожить или хотя бы радикально ослабить это зло ещё за порогом нашего общего дома?