— Ладушка, маленькая, я пошутил. Здесь хорошая приточная вентиляция — я отлично знаю эту модель лифтов, — голос Воронова стал еще тревожнее. — Откуда ты знаешь? — промямлила я, жадно хватая пахнущий Максом воздух. — Моя компания была поставщиком. Все лифты, установленные в этом здании, я лично притащил из Америки. — Ты притащил?! — от удивления у меня даже дурнота начала проходить — он же раньше другим занимался. Когда мы были с ним…В глазах начало проясняться, и воздуха вокруг как будто стало побольше. Я глубоко вздохнула, приходя в себя. — Моя компания притащила — я поставляю лифты и эскалаторы строительным подрядчикам, — Макс еще раз тряхнул меня и внимательно всмотрелся в мое лицо. Растянул губы в ядовитой улыбочке: — Ну что, будешь приходить в себя Адеева? — Я в полном порядке. Так что, убери лапы! — я выпрямилась и дернулась, чтобы вырваться из его объятий. Чуть помедлив, Макс все-таки отпустил мою талию. Шагнул назад, прислонился к стенке и достал телефон. Словно забыв о моем присутствии, одной рукой принялся нажимать кнопки. Во второй так и держал свой букет. Я тоже оперлась лопатками на стенку и, прикрыв глаза, украдкой его рассматривала. За два года он почти не изменился. Все такой же широкоплечий, подтянутый и смазливый. Только в уголках глаз появились маленькие морщинки, да между бровей залегла складка. Еще волосы стали длиннее. Раньше он стригся довольно коротко, а сейчас отрастил так, что они лежали мягкой волной от лба к затылку. «Наверное, это тоже нравится его девушке, как и дурацкая щетина!» — подумала я с непонятным раздражением. Сама себя одернула — какая мне разница, что там в Воронове кому нравится. Он сам по себе, я сама по себе. Без вариантов! Настроение опять стремительно поползло вниз. Я переступила с ноги на ногу и ядовито проскрипела: — Может все-таки позвонишь насчет поломки, а, Воронов? Раз уж именно твоя компания поставила этот некачественный лифт, может твои подчиненные и вытащат нас отсюда? — Не вытащат. Мне уже написали, что во всем районе отключили электричество. Авария. — И ты молчал? Ничего мне не сказал! — ахнула я и даже руками всплеснула от возмущения. — Во-первых, что бы это изменило? А во-вторых, я узнал об этом секунды четыре назад. Узнал и сказал, — Макс быстро глянул на меня и спрятал телефон в карман. Встал, перекрестив ноги и откинув затылок на стенку. В руках все так же бережно держал конус из крафтовой бумаги. — Кому цветочки? — поинтересовалась я после паузы как можно небрежнее. И лицо сделала такое скучающее, чтобы сразу стало понятно, что спрашиваю исключительно, чтобы поддержать разговор. А так-то мне совершенно однофигственно, кому он веник тащит. Темная вороновская бровь насмешливо приподнялась. Зеленые глаза сверкнули и с любопытством пробежались по моему лицу. На красивых губах снова расцвела довольная улыбочка. Макс отлепился от стены, качнулся ко мне, и в тесном помещении лифта вдруг стало ужасно жарко. Наклонил голову набок и насмешливо поинтересовался: — Что за нескромный вопрос, Адеева? Я поджала губы, а Воронов хохотнул и издевательски протянул: — Ну ладно, чтобы ты не лопнула от любопытства, отвечу — эти цветы женщине. Красивой, умной и доброй. Идеальной. И она меня очень любит, а я её. — О как! И что, когда свадьба? — еще небрежнее, чтобы скрыть, как меня уязвили его слова, поинтересовалась я. Презрительно фыркнула: — Только прости, поздравлять с будущим счастьем не стану. Скорее, посочувствую твоей избраннице. — С чего бы тебе кому-то сочувствовать? — в зеленых глазах вспыхнул издевательский огонек. Уголок рта зло дернулся. — Это, скорее, тебя можно пожалеть, Адеева. Не удержала ты свое счастье. — Что?! — взвизгнула я, отлепляясь от стены. В горле от его слов мгновенно пересохло, а в глазах, наоборот, стало влажно. — Меня пожалеть?! Я не удержала счастье?! В висках больно застучали острые молоточки. От обиды меня затрясло и даже защемило сердце. — Ты, Воронов… Ты подлый, бессовестный, лживый…, — я умолкла, не находя подходящих слов. Только в ярости смотрела в наглые зеленые глаза и беззвучно открывала и закрывала рот. — Ты не смеешь мне такое говорить! — Не тебе предъявлять мне претензии, Адеева! Тем более, обвинять в подлости, — рявкнул Макс и опасно сузил глаза. — Два года назад ты вильнула хвостом и исчезла. Свинтила, даже не потрудившись что-то объяснить! От возмущения я начала задыхаться. Зашипела: — Я свинтила?! Я застукала тебя в постели с другой женщиной! — Что?! — Макс посмотрел на меня с таким изумлением, что я даже растерялась. Вот актёр! Это же надо, так изобразить невинность! — Ладка, я никогда не изменял тебе, — вдруг произнёс он тихо и растерянно. Шагнул ещё ближе, так что в тесном пространстве лифта стало совсем жарко. — Никогда. Ты совсем, что ли?! Я ведь тогда только о тебе думал… Одной тобой дышал… «Ну да, обо мне ты думал!» — хотела я выплюнуть презрительно. Но заглянула в его потемневшие, с расширенными зрачками глаза, и передумала. Вместо этого неуверенно повторила: — Ты был с другой. У себя дома… Скажешь, мне это приснилось…? 7 Мы тогда не жили вместе. Хотя я часто оставалась у Макса ночевать, и ключ от его квартиры у меня был, но о том, чтобы к нему переехать разговора не было. Да и квартира была не его. — Я здесь временно, — объяснил Макс, когда первый раз привел меня в огромную сталинскую двушку с четырехметровыми потолками, заставленную старой темной мебелью. В большой комнате жил круглый стол, застеленный белой кружевной скатертью. В углу скромно жалась горка с посудой, рядом черное пианино с пожелтевшими клавишами из слоновой кости. Еще был огромный кожаный диван. Старинный монстр, словно украденный из музея, но на деле оказавшийся очень удобным. Крепким, достойно выдержавшим все бесчинства, которые мы с Максом на нем устраивали. А мы устраивали… Такое, что даже сейчас, глядя в лживые зеленые глаза я начала краснеть, вспомнив, что Макс со мной проделывал на этом диване. Еще в спальне, на тоже старинной кровати… И в кухне… В ванной… Ой, мамочки, нашла о чем вспоминать! — Лад, ты о чем говоришь? — вырвал меня из прошлого недовольный голос. Воронов подался вперед и ладонью обхватил сзади мою шею. Потянул к себе, так что наши лица оказались почти вплотную друг к другу. Прищурился: — Объясни, в чем ты меня обвиняешь? — В измене, Воронов, — проскрипела я. Горло сдавило спазмами, а в груди стыл лед и одновременно что-то горело. Обида и ненависть, которые, оказывается, никуда не делись. Вот ведь, а я была уверена, что за два года все остыло и растаяло! Ну а мой День Вселенской Скорби — он вовсе не про Макса Воронова. Он про всех мужчин этого мира, предателей и изменщиков. Тем более, что для моей Катюни двадцать восьмое декабря тоже был днем скорби. Пять лет назад ее тогдашний парень повернулся и молча ушел в снежную пелену, когда Катя сказала ему, что беременна. Ушел и больше не вернулся. Наверное, это просто день такой, когда недостойные нас мужчины уходят из нашей жизни. Без меня Катюня эту дату никак не отмечала. Да и некогда ей было — на следующий год у нее уже был четырехмесячный Мишка, не дающий ей ни скучать, ни праздновать. Но когда два года назад и со мной двадцать восьмого декабря случилось мужское предательство, мы с Катюней решили, что это знак. Назвали этот день каждая по своему, и стали отмечать. Два раза отметили, сегодня собирались третий. Правда, Клара мне с утра накаркала, что на «попойку» я не попаду, потому что с ангелом на седьмом небе застряну… — Ты мне изменил с какой-то… Я вас видела вместе в постели, — я вскинула голову и с силой закусив губу уставилась в недоверчиво глядящие на меня глаза. — У тебя дома. Как раз в этот день, ровно два года назад. Недоумения в устремленном на меня взгляде стало еще больше. Макс покачал головой и засмеялся: — Ты что-то путаешь, Лад. Не было такого. — Не было?! Я набрала побольше воздуха в грудь, подняла руки и толкнула его в грудь: — Отодвинься, Воронов, мне противно с тобой рядом стоять! Врун и трус, боящийся признаться в своей подлости.