Мы не торопясь шли по городу. «Серж» впереди с пустыми руками, мы, нагруженные мешками и винтовками, позади него. Трёхлинейки полицаев мы брать не стали, а странный немецкий автомат я, подумав, навесил на напарника – будет у меня ещё один в коллекции. Первый мы из Резекне притащили, когда доктора с семьёй вывозили, теперь попалось вот это немецкое старьё. Но бросить такой раритет я не смог. Ещё неизвестно, попадётся ли мне он ещё раз, да и из вредности. «Гном» нагрёб в депо столько инструментов для Виталика, что мы сгибаемся от тяжести, а этот пижон с одним «Вальтером» в кобуре рассекает. Ближе к центру стали попадаться редкие прохожие, но мы с «Сержем» недаром сидели весь день за картами города, прорабатывая и запоминая маршрут нашего передвижения. Разумеется, в самый центр города мы не полезли, а обогнув его, пришли к нужному адресу со стороны недалёких здесь окраин. Необходимый нам дом был двухэтажный, квартира на втором этаже, а у подъезда стояла грузовая машина, у которой добрый «Гном», походя, проколол колесо. Вообще «Гном», передвигаясь по городу, развлекался, как умел, прокалывая колёса у стоящих машин, перерезая все провода, до которых мог дотянуться, и развешивая оставшиеся листовки. Арье помогал ему по мере сил и возможностей, но энергии у него осталось значительно меньше, чем у его двужильного напарника. Войдя в просторный, но обшарпанный и грязный подъезд, по широкой мраморной лестнице мы поднялись на второй этаж и приготовили пистолеты. Впрочем, за массивными дубовыми дверями было тихо. Свалив у стены вещмешки и винтовки, мы с «Сержем» встали перед дверью, а «Гном» с Арье у стены. «Серж» протянул руку к большому позолоченному звонку, прозвучала мелодичная трель, послышались шаги за дверью, потом дверь открылась. Всклокоченный, заспанный и полуодетый мужик явно не ожидал увидеть на пороге офицера СС, да ещё и не одного. Не давая ему сказать ни слова, я, отстранив «Сержа», просто шагнул в квартиру, прямо на хозяина, заставляя его отшагнуть назад, и коротко ткнул его пальцем в кадык. После чего сразу, вскинув пистолет, двинулся через небольшой холл в квартиру, поочерёдно заглядывая в комнаты и светя в них фонарём. Пусто, пусто, пусто, кровать, на кровати кто-то лежит, прикрытый одеялом, я указал фонарём на комнату и двинулся дальше. В пятой комнате тоже никого не было. Я вернулся обратно и тщательней осмотрел квартиру. Курсанты уже упаковали хозяина и втащили в квартиру мешки, ранцы и винтовки, а «Серж» вырубил лежащую на кровати женщину. Вот за что я люблю местных полицаев, так это за любовь к оружию! Что бы я без местного упыря делал? Не квартира, а очередная пещера Аладдина. Честное слово, если бы Сара с «Феей» меня на базе не ждали, я здесь жить бы остался. – «Серж»! Вооружиться хотел? Миномёт не хочешь? Объясни мне, тупому, вот на кой полицаю миномёт? А пулемёт «Максим» зачем? Откуда такая страстная любовь к станкачам? – Так что мы достаточно быстро вооружились. Правда, правильный немецкий МП был только один, и я бесцеремонно отгрёб его себе, но остальным достались новенькие ППШ. «Шмайссер», правда, был грязен, как помойка, и вонял сгоревшим порохом, но это не страшно – буду стоять «на часах», вычищу. Провели и экспресс-допрос. Поняв, кто пожаловал к нему в гости, мужик помертвел. Оказывается, он был в том доме и в полной мере оценил наше посещение и стаканы с коньяком. Рассказывал он всё дрожащим голосом и очень подробно отвечал на все вопросы. Пленных почти всех поймали. Восемнадцать человек выловили и повесили в центре города, выбив из них показания о нас. Это были те, кто разбежался по городу. Сказать о нас они ничего не могли, а проблем себе огребли по полной программе. Специально же говорил, чтобы о нас не упоминали. Ещё пятерых обнаружили за городом и перебили. Сдаваться те ребята не стали, у них было оружие, и они понимали, что их ждёт. В группе, которая нашла тех пленных, был и наш упырь с братом. Привыкшие к безнаказанности полицаи нарвались на плотный огонь бывших пленных и сразу потеряли троих убитыми и одного раненым. Так что братца нашего упыря вчера зарыли на городском кладбище. Ещё восьмерых пленных так и не нашли, хотя искали очень тщательно, но пленные как сквозь землю провалились. Как я и предполагал, тотальная зачистка города и окрестностей длилась двое суток, а сегодня их отправили отдыхать. Мы очень удачно зашли. Квартира была большая, но неухоженная, но главное – она была тёплая. Сегодня на улице резко похолодало, и ночевать в промёрзшем пакгаузе было бы, мягко говоря, совсем не комфортно. Может быть, поэтому нас и не искали в холодных технических помещениях. Изнеженным европейцам, для которых температура в минус десять градусов – это национальная трагедия, в голову не могло прийти, что можно заныкаться прямо у них под ногами. Хотя даже для меня трое суток на продуваемом всеми ветрами чердаке стало настоящим испытанием, несмотря даже на шесть дополнительных шинелей, которые я снял с неудачливых полицаев и немецких часовых. Так что сейчас мы наслаждались теплом и горячим чаем, а хозяина с его женщинкой мы заперли в маленькой кладовке, выкинув из неё предварительно все вещи и бросив на пол пару матрасов и пяток лоскутных одеял. Полицай был нам даже благодарен, прекрасно понимая, что в этой кладовке мы спокойно могли бы положить их трупы. Я бы так и сделал, но, осматривая его вещи и оружие, я коротко хохотнул, чем привлёк внимание «Сержа». Подойдя ко мне, заржал и он, а наши курсанты развлекались минут пятнадцать. Дело в том, что все гранаты, модернизированные руками «Восьмого», были отмечены маленькой чёрточкой в условленном месте запала. Запал ведь можно выкрутить, поэтому условный знак ребята ставят на запал, а на самой гранате никаких следов. Так что упырь не врал о том, что он был в том доме. Именно он отмёл одну из гранат, оставленных нами. Пока я не торопясь рассматривал его многочисленный, но неухоженный арсенал, забрезжила у меня одна мыслишка по поводу этого полицая. Находясь пока где-то далеко на задворках моего извращённого контуженного мозга, она постепенно обрастала мелкими, но очень необходимыми детальками. Сама эта мыслишка показалась мне забавной, она решала сразу две небольшие проблемки: утилизацию местного гостеприимного хозяина и ликвидацию оставшейся в живых секретутки, на сегодняшний день пребывающей в местном немецком госпитале. За ужином я обрисовал план наших дальнейших действий, вызвав небольшое оживление. Всё же даже сидя здесь в тепле и относительном комфорте, мои спутники абсолютно не представляли, что им делать дальше. Я же, наоборот, попав в тепло и отогревшись, активизировался. Это в пакгаузе все мои мысли были о том, как не замёрзнуть и не заморозить своих бойцов. Поэтому даже на чердаке пакгауза мы спали не больше чем по три часа и всё время тренировались, делая «планку», отжимаясь или напрягая определённые группы мышц. Работающий организм человека замерзает много медленнее, а из-за опасения быть обнаруженными мы были вынуждены лежать практически без движения. Главное при таком времяпровождении – качественная и жирная еда, а никак не алкоголь, как думают многие. А уж с едой, а главное, с правильным и вкусным салом стараниями «Сержа» и «Старшины» у нас было всё путём. Ещё и осталось. После ужина, распределив дежурства, я отправил всех спать, а сам засел за картой. – Командир! Какие дежурства? Нормально же всё, дверь крепкая, засов накинем, и спи, сколько влезет, – возразил «Серж». – Сам не хочу, «Серж», но спать спокойно я буду дома, а сейчас мы на войне. Устав караульной службы написан кровью балбесов, решивших, что они в безопасности. Дежурства по три часа, чтобы привычный ритм не сбивать. Сам всё это прекрасно знаешь. Ещё что-нибудь такое от тебя услышу, по приходе домой четыре наряда отработаешь, а пока только два. – За что, командир? – удивлению «Сержа» не было предела. Не думал он, что простенькая шутка выльется в серьёзный разговор, а мне не хватало ещё анархии на выходе. У меня двое курсантов, а они все мелочи впитывают. Один раз слабину дать – и летом не будем знать, где их закопали. Если вообще закопали, а не в назидание другим свиньям скормили или закопали в землю, но живыми. Слышал я и о таких умельцах, у меня целая стопка подобных показаний. – За то, что забыл, где мы находимся. Мы находимся в тылу врага и на враждебной территории, а не на базе под прикрытием группы «Дочки». Где бы мы ни находились на выходе, хоть у Христа за пазухой, мы на войне. Всё. Разговор закончен. Я дежурю первым, после меня ты, потом «Гном», крайним Арье. – Зря он думает, что это всё. Получит он у меня звездюлей, когда проснётся, пока курсанты спят. Совсем расслабился в тепле. 2 ноября 1941 года Утром, сразу после своего второго дежурства, я собрал всех на короткую беседу. Идея крутилась у меня в голове уже почти двенадцать часов, но озвучивать её я принялся только сейчас. Торопиться особенно было некуда – минимум сутки у нас ещё были, и провести их стоило с пользой. Так, как я это вижу. – Арье. «Гном». Остаётесь на хозяйстве. Старший Арье. Задача. Тщательно обыскать квартиру и допросить полицая с мерами физического воздействия. Поясню. Не калечить, не ломать кости, не бить по морде, но ваше общение он должен запомнить на всю оставшуюся жизнь. Выяснить не только всё, что он знает, но и то, что когда-то слышал или только догадывается. Имена, адреса, должности сослуживцев, произведённые аресты и расстрелы, всех участвовавших в них и прочие детали. Особое внимание обратите на немцев, работающих рядом с полицаями. Всё записать. Допросить сожительницу по той же схеме. «Серж». Мы с тобой погуляем по городу, но ближе ко второй половине дня. – Знаю я твои прогулки, командир. Опять придумал что-то? – угрюмо спросил «Серж». Возмущаться он и не пытался. Я его прекрасно понимал. В отличие от наших малолетних напарников, для него все наши действия – это беспредельно тяжёлая работа. Даже находясь в тепле и относительной безопасности, «Серж» был предельно напряжён, прекрасно осознавая, что с нами будет, если нас обнаружат в этой квартире, а вот Арье с «Гномом» ведут себя совершенно иначе. В отличие от «Сержа», они более непринуждённы и чувствуют себя значительно раскованней. Получая от меня и обучающих их инструкторов в течение последних недель чёткие и конкретные указания, они усвоили основное правило: чётко выполнять полученный приказ и делать это так, как их учили на занятиях. Именно поэтому у них нет никаких сомнений в полученном приказе и ни миллиграмма страха. Впрочем, страха как такового эти двое не испытывают вообще. Квартиру обыскать? Не вопрос – наизнанку её вывернут. Тем более что результат предсказуем. Полицая допросить? Никаких сомнений – полицай мало чем будет отличаться от обысканной квартиры. Выдоят из него всё вплоть до детского рукоблудия. Благо как допрашивать с пристрастием, они прошли на практике. – Прогуляемся почти в самый центр. К вокзалу. Спасибо нашему гостеприимному хозяину. Поделился бесценной информацией, сам того не желая. – На предварительном допросе полицая я действительно краем уха услышал очень интересную инфу, на которую «Серж» по своему обыкновению не обратил внимания. Ну как же! Небольшой праздник у тылового офицера – брательник из Франции приехал. Но небольшой праздник здесь – это минимум десяток офицеров с бабами и обслугой в хорошо охраняемом доме. Лезть вдвоём на этот праздник жизни – это быть самоубийцей. Как думает мой напарник. Вот только я считаю совершенно иначе. Поздравить подполковника просто необходимо, тем более что живёт он достаточно далеко от нашего временного пристанища. Почти на другом конце города. Заодно и прогуляемся по свежему воздуху. Нагуляем, так сказать, аппетит. «Серж» Вот уже несколько недель я находился в состоянии всё возрастающего с каждым прожитым мною днём изумления. Началось всё с того памятного для меня сентябрьского дня, когда командир размазал меня по горнице деревенского дома сразу после своего возвращения из разведки загородного дома княгини Елецкой – моей родной тёти. Размазал и тут же, ни секунды не сомневаясь, протянул мне руку помощи. Это было первое ошеломление, и в течение последующих недель оно нарастало как снежный ком. Следующий удар я получил на показательной тренировке по, как он сказал, «рукопашному бою». Название этого вида борьбы было необычным для меня, но то, что он творил, было потрясающе. То, с какой лёгкостью командир валял меня и «Старшину» на утоптанной нашими ногами земле, поразило меня, но это было не главное. Главным было то, что то, чему он стал учить наших курсантов, было не разрозненными убойными приёмами, а выверенной и в высшей степени эффективной системой подготовки простого необученного человека и превращением его в крайне опасного и абсолютно непредсказуемого в бою бойца. Эффективными были не только разнообразные боевые приёмы, но и вся система общефизической подготовки, не применяемая нигде и никем в нашей стране. И мы не учили наших курсантов строевой подготовке никогда. Никогда! Не проводили политинформации, а когда я заикнулся об этом, он устало, наш разговор был уже поздно вечером, сказал: «Нет времени, «Серж». Просто нет времени. Я понимаю, что строевая подготовка учит новобранцев дисциплине и сплачивает их, но им надо научиться ещё такому количеству дисциплин, чтобы не погибнуть следующим летом, что всем им спать будет некогда. А политинформация нашим бойцам просто не нужна. Никакая политинформация, никакая идеологическая накачка и никакой политрук не научит бойца сильнее любить свою Родину и мстить за погибших родных. Вместо «шагистики» проще выработать внутренние правила уважительного обращения к командирам и инструкторам в различной обстановке, в том числе и правила жестового общения на боевых выходах, а вместо политинформации необходимо проводить еженедельные занятия по изучению знаков различия и структуры Вермахта, гражданских организаций Германии, работающих в оккупированных областях и местной полиции. События последних двух недель вообще убили во мне понимание окружающей действительности и моего места на этой войне. Удобная экипировка, оружие с глушителями и необычная диверсионная тактика. Порознь это не бросалось бы в глаза, но всё вместе это выглядело как отработанная многими годами войны система. И далеко не одной войны. Это я осознал неожиданно даже для себя самого. Но какие это были войны? В Африке? Австралии? Америке? Китае? Где командир научился всему этому? Я видел глушители «БраМит» под «Наган» и трёхлинейную винтовку и даже стрелял из «Наганов» с ними, но глушители, что сделал «Третий», были много компактнее и эффективнее. Звук выстрела был значительно тише, а конструкция самого глушителя была совершенно иная. В то же время умения и знания «Третьего» были просто поразительными, и это касалось всего – от конструирования и шитья разгрузок и рейдовых ранцев до строительства землянок и изготовления глушителей. У этого неприметного и тихого человека были воистину золотые руки. Экипировка. Сам маскхалат «Третьего» не был бы чем-то необычным, кроме разве что расцветки, но его дополняли наколенники, налокотники, удобная подвесная система, названная командиром «разгрузкой», и вместительный ранец, названный им же «трёхдневкой». Всё вместе это выглядело просто потрясающе удобно, и… командир пользовался всем этим явно не первый год. Настолько совершенно всё вместе это выглядело. Диверсионная тактика. Для меня это было нечто невообразимое. Рейд в Резекне. Безумная поездка на площадке «теплушки» была воспринята им обыденно, как нечто само собой разумеющееся. Удобно сидящий на площадке теплушки командир перехватил меня за шкирку и, усмехаясь, затащил меня к себе. Как будто он знал, что я промахнусь по поручню и судорожно буду цепляться за ступеньки, медленно, но неотвратимо сползая под колёса вагона. Щелчок «Вальтера», лязг затвора, вылетевшая гильза – и убитый в голову часовой. Пуля попала точно в переносицу. В полутьме, навскидку, с восьми метров. Удар в основание шеи второму часовому, и молча рушащееся на землю тело. Удар – труп. Взорванная станция. Надо бежать как можно дальше, но он остаётся в доме полицаев. Хозяйка схватилась за «Наган» и тут же умерла, удивлённо распахнув глаза, – моментальный и неожиданный для всех удар ножом. Мгновенный расстрел не выполнивших его приказ бойцов и тут же ласковое обращение с оставшимся в живых. И постоянное участие в его экипировке, вооружении, питании. И обыденное включение его в работу на базе. Без каких-либо сомнений и колебаний. Как будто командир уж всё знает об этом случайно попавшем в отряд человеке. Рейд в Даугавпилс меня просто раздавил, и, даже двигаясь с ним по заснеженному городу и машинально отвечая на приветствия проходящих мимо солдат противника, я пребывал в каком-то ступоре. Вот зачем? Зачем он, надменно усмехаясь и страшно коверкая русские слова, позвал за собой двух латвийских полицейских в полуразрушенный тяжёлым снарядом дом? Я даже зайти в заметённую снегом подворотню не успел, а он уже обыскивал два трупа мгновенно и как-то буднично зарезанных им латышей. Причём он взял только документы, дрянные немецкие сигареты, несколько оккупационных марок и снял затворы с винтовок, выкинув их далеко в снег. Какой смысл в убийстве этих двух латвийских полицейских? Но ответ на этот вопрос пришёл сразу же. В рот одного из убитых командир засунул одну из листовок, спешно написанных Арье. И только ради этого он рисковал нашими жизнями? Мы опять двигались по городу. Я в своём шикарном кожаном пальто с меховой подстёжкой и лисьим воротником, щегольских сапогах и фуражке с высокой тульей отчаянно мёрз на пронизывающем ветру, и он в каске, десантном костюме и коротких немецких сапогах, с небрежно повешенным на левое плечо автоматом. В этот костюм и униформу немецкого десантника был обряжен ординарец убитого мною начальника концлагеря, но на командире эта форма выглядела не менее буднично, чем на кадровом немецком унтер-офицере. Вот только кроме неизменных запасных магазинов к автомату на стандартной немецкой подвесной системе у него висело целых четыре штык-ножа от немецких винтовок. Два спереди и два сзади. Впрочем, у командира и в рукавах есть по парочке коротких метательных ножей, и на ранце в специальном кармашке, и за воротником на спине, и в сапоге, и где-то ещё. Мы подошли к цели нашего путешествия – монументальному трёхэтажному дому, стоящему на небольшом отдалении от остальных домов, в глубине небольшого сквера. Я небрежно козырнул вытянувшемуся часовому, топтавшемуся на небольшом пятачке у въездных ворот, и пошёл по очищенной от снега дорожке к подъезду. Командир, отставая на полшага, двигался следом. Перед подъездом, на небольшой площадке, стояли три легковые машины, и прохаживался ещё один отчаянно мёрзнущий часовой. В этом доме жили в основном немецкие офицеры и полицейские чиновники, а сами квартиры были огромны. Именно здесь, на втором этаже этого шикарного особняка, жил подполковник тылового управления Люфтваффе, только вчера приехавший из отпуска, который он проводил во Франции. На службу он вернулся со своим братом – начальником Гестапо одного из французских городов. Так сказать, брат приехал с ответным визитом – ведь для него это была экскурсия на победоносный Восточный фронт. Перед самой дверью в подъезд командир обогнал меня и решительно распахнул её предо мной, почтительно пропуская меня вперёд. Я ступил в тёмный подъезд – и тут же в его руках вспыхнул фонарь, освещая грязный мраморный пол, обшарпанные стены и небольшую дверь в углу обширного холла. Видимо, в дворницкую. – Не торопись, – чуть слышно прошептал командир и перенаправил меня в дальний угол холла. – Я работаю. Ты добиваешь раненых и держишь боковые комнаты. – Говоря это, командир раздевался – прямо на пол скинул автомат, каску, подвесную систему с подсумками и ремень с ножами. Одним движением сбросил ранец. Снял десантную куртку и прямые брюки цвета фельдграу. Оставшись в одном мундире, очень похожем на мундир Люфтваффе, он снова подпоясался ремнём со своими четырьмя штыками. И только после этого достал из ранца все три «Вальтера» и принялся наворачивать на них глушители. Внутри меня сжалась пружина. То, что командир предложил в квартире полицая, было очередным безумием, но он опять действовал без каких-либо раздумий и колебаний. Навернув глушители на пистолеты, он передал их мне, достал из ранца пузатую бутылку французского коньяка, прихваченную им в доме переводчицы, и, фальшиво насвистывая и подсвечивая себе в ноги фонарём, направился вверх по лестнице. Мне пришлось собрать все его вещи и двинуться следом. Ни о каком прикрытии командира и речи не шло – я был нагружен как мул. Впрочем, сейчас это было и не нужно. На площадке второго этажа было светло. Не так, как днем, конечно же. Свет проникал из квартиры, из которой доносились нестройные мужские голоса, женский смех и музыка. И тут я с удивлением понял, что командир насвистывает ту самую мелодию, что доносится из патефона. Как она там? Лили Марлен? В это время дверь квартиры распахнулась шире и из квартиры, громко разговаривая, вышли сразу три немецких офицера. Я не успел их разглядеть и не успел ничего сделать. – О! Нашим проще! Подержи-ка! – вполголоса по-русски сказал командир и протянул крайнему к нему офицеру бутылку коньяка. Тот машинально взял её. Неожиданно луч фонаря метнулся вверх, в упор осветил лица всех трёх нетрезвых немецких лётчиков, ослепляя их, и тут же опять наступила полутьма. Взмах рукой, другой и, кажется, третий. Мне показалось, что мелькнули крылья гигантской летучей мыши. – Мерси. – И командир забирает у уже мёртвого, но ещё не понявшего этого немецкого офицера свою бутылку, аккуратно ставит её на пол и, повернувшись ко мне, берёт у меня два пистолета. Рядом с бутылкой с тихим шелестом сползает по стенке мёртвый майор Люфтваффе с железным крестом на расстёгнутом форменном кителе. Из груди его, прямо из сердца торчит рукоятка ножа. – Это мы удачно зашли. Через две минуты затащишь их в квартиру, – как сквозь вату слышу я, глядя, как командир, выдернув нож, вытирает его о мундир убитого им немецкого офицера. – Очнись, «Серж»! Работай. Спину мне прикрывай. – Злой шёпот командира приводит меня в себя, но самого его рядом со мной уже нет. Не знаю, сколько прошло времени, но пока я затаскивал в квартиру убитых им немецких офицеров, слышались только глухие хлопки «Вальтеров» и звон вылетающих и раскатывающихся по натёртому паркету гильз. Лишь раз уже в самом конце этого безумия взвизгнула женщина и удивлённо воскликнул мужчина. И воцарилась тишина. Нет. Музыка ещё играла. Патефон старательно крутил пластинку, и из его раструба доносились последние аккорды популярной в Германии песни, но нестройные голоса как по мановению волшебной палочки утихли. Командир вышел в коридор из одной из боковых комнат, а не из гостиной, как ожидал я. Пистолет, почему-то один, он держал в обеих руках. Нет, не вышел. Вытек. Плавно, одним движением вытек из комнаты и тут же наставил на меня толстую трубу глушителя. – Тьфу, чёрт! Чего вылупился? Дверь закрой, разденься и пойдём квартиру ещё раз проверим. Ранец мой возьми. Помощничек, мля. – Негромкий голос командира выдернул меня из оцепенения. Я машинально снял кожаное пальто, повесил его на заполненную форменными шинелями вешалку, пристроил рядом фуражку и, прихватив ранец, пошёл за ним. Что увидел я в огромной гостиной? Бойню. Пять офицеров Люфтваффе, офицер Гестапо, две молодые девушки в форме вспомогательной полиции и три в нарядных платьях. В некогда нарядных платьях, залитых сейчас их собственной кровью. У красивой статной блондинки в крепдешиновом платье прямо из левой глазницы торчала самая обыкновенная вилка. Причём из глазницы торчали именно зубья серебряной вилки, а прямо рядом с ней на столе лежал второй «Вальтер» с глушителем. Я машинально отметил – осечка.