Дело в том, что так называемые выпускные экзамены Вальтера представляют собой жёсткие проверки, максимально приближенные к боевым условиям. К примеру, из первого выпуска школы на экзаменах погибло двенадцать курсантов. Саму школу охраняют будущие курсанты школы численностью около взвода. На момент приезда Вальтера в школе помимо сорока семи человек выпускного курса находились шестьдесят два кандидата, составляющие взвод охраны. Система обучения построена так, что, кроме инструкторов, больше никто не видит курсантов в лицо. Взвод охраны проживает в отдельных помещениях и с выпускниками не пересекается. Двенадцатого сентября наблюдателями группы охраны было обнаружено скрытое наблюдение за особняком. Штурмбанфюрер Ранке посчитал, что это начало проверки Вальтера. Наблюдение обнаружили, но наблюдатели в ночь на тринадцатое сентября снялись и ушли. Группа наблюдения предположительно составляла два человека. Вальтер приехал двадцать четвёртого сентября и сразу затребовал личные дела курсантов. Двадцать пятого сентября опять было обнаружено наблюдение за школой. Наблюдатель был один, передвигался по лесу очень грамотно, был вооружён, но место наблюдения было обнаружено. После доклада Вальтер приказал действовать, согласно обстановке. В действия руководства школы он не вмешивался, оставив для себя роль стороннего наблюдателя. Вечером двадцать пятого сентября была выслана группа разведки из числа взвода охраны, которая заминировала лёжку наблюдателя. По возвращении, уже на рассвете, группа разведчиков попала на мины. Двое были убиты, один тяжело ранен. После того как рассвело, была обнаружена лёжка снайпера. – Я сказал, о чём ты думаешь, Курт? Не надо мне пересказывать доклад этого тупоголового кретина Ранке. Я читал доклады, меня интересует твоё мнение. То, о чём ты не написал в докладе. – Бригаденфюрер не был зол. Этот невысокий, полноватый, похожий на лавочника в провинциальном городишке лысеющий мужчина был замотан до последней крайности. Гибель уникального инструмента, а иначе как инструментами Штолька своих подчинённых он не называл, со всем его личным архивом отбрасывало бригаденфюрера на несколько лет назад, а попадание архива этого самовлюблённого кретина в чужие руки могло иметь абсолютно непредсказуемые последствия. Если личный архив вообще был у Вальтера с собой. – Хорошо, господин бригаденфюрер. – Гауптштурмфюрер помолчал, якобы собираясь с мыслями. Выдавать всю информацию патрону он не собирался. Бонке был неплохим аналитиком, умел вытягивать правдивые показания даже у полумёртвых подследственных и мог подать собранную им информацию в лучшем для себя свете, но сейчас говорить всю правду было смертельно опасно. За последние недели в нескольких районах Латгарии неизвестной диверсионной группой противника было совершено несколько нападений на военнослужащих Вермахта. Причём группа действовала крайне нагло, а главное – использовала в числе прочего оружия русские автоматические винтовки СВТ. Если связать нападение на Вальтера с нападениями диверсионной группы, то можно остаться в этих лесах до её уничтожения, а к этому Бонке не стремился. В том случае если документы захвачены русскими диверсантами, они уже почти наверняка переправлены за линию фронта. Диверсионную группу могут и не найти, и командующий местными ослами гауптштурмфюрер станет «козлом отпущения». Бригаденфюрер скор на расправу, и простой отправкой на Восточный фронт можно и не обойтись. Ко всему прочему гауптштурмфюрер очень не любил выскочку Ранке, продвигавшегося по службе с помощью своего высокопоставленного дяди. Ранке стал начальником разведшколы сразу после Нойманна, хотя талантами разведчика не блистал, предпочитая работать кулаками, а не головой. Новоиспечённый начальник разведывательно-диверсионной школы латвийского генерального штаба был конченым садистом и никогда не скрывал этого. К счастью, этот самонадеянный индюк Ранке вообще не читал оперативные сводки по району и не связал нападение на школу с диверсионной группой. Поэтому Бонке уверенно продолжил: – Это не русские. Это не их почерк. Да, использовались русская самозарядная винтовка и русские гранаты, но это не русские. Я бы мог предположить, что это англичане – на это указывают уровень подготовки диверсанта и безукоризненность исполнения операции в целом, но это было бы просто предположение, не основанное ни на каких фактах. Поэтому повторю: – Во-первых, очень высокий уровень подготовки диверсанта. Убить Вальтера ножом смогут единицы, а диверсант, я подчёркиваю, был один. Во-вторых. Идеальное время выхода диверсанта на позицию. Точно в то время, когда Вальтер приехал в школу, а этой информацией достоверно не располагал никто даже из нашего окружения или руководства школы. Подобное поведение характерно для Нойманна. В-третьих. Это сделал тот, кто знал, что Вальтер при возникновении внештатной ситуации пойдёт в лес один, и тот, кто знал, что он всегда носит свои досье с собой. В-четвёртых. Практически все курсанты были ранены. Погибли лишь трое, и среди них, по удивительному стечению обстоятельств, заместитель Ранке, обер-лейтенант Карл Витт, приказавший курсантам пойти в атаку. И наконец, последнее. То, о чём умолчал Ранке. Что сделают русские диверсанты после нападения? Побегут в лес, он же рядом, и это очень большой лес, уходящий в другой район. У русских не было бы никаких проблем с проводником, но была превосходная возможность уйти через лес, и ко всему прочему они никогда не работают по одному. Подвести по лесу большой отряд, захватить всю школу целиком и уничтожить всех, кто в ней находился, было достаточно просто, но в лесу не было обнаружено никаких следов присутствия большого количества людей. Были лишь старые следы предположительно двух человек, но это с большой вероятностью следы тех двух наблюдателей, которые были обнаружены ранее. Диверсант же, напротив, вышел на дорогу, не особенно скрываясь, дошёл до перекрёстка. После чего мастерски сбил след кайенской смесью и, вот это самое главное, целый день просидел в поле, наблюдая за перекрёстком. Лёжку наблюдателя обнаружили через три дня при детальном прочёсывании территории. То есть диверсант или его напарник видел всех, кто вышел на дорогу, и не стрелял. Более того, при осмотре места не было обнаружено вообще никаких следов присутствия там человека, кроме двух маленьких деталей: следов от сошек ручного пулемёта и небольших примятостей на траве на месте самой лёжки. Что само по себе означает, что это человек, прошедший специальную диверсионную подготовку и умеющий передвигаться и маскироваться в лесной местности. Объяснение всего этого простое – у него были наши документы. Это не русские, это ребята одного из разведывательно-диверсионных подразделений Вермахта. Если начинать с конца, тогда все логично. К тому же Вальтера раздели практически догола, забрали даже нижнее бельё, что может означать только одно. То, что человек, делающий это, имел информацию о потайных карманах в одежде Вальтера. Если предположить, что перед своим приездом Вальтер встречался со своим агентом, работающим ещё и с нашей спецслужбой, тогда объясняется точное время выхода диверсанта на позицию. Другого объяснения этому не существует. Утверждение штурмбанфюрера Ранке, что это русские, основано только на типе оружия, но винтовками СВТ и русскими гранатами вооружены и финны, и «Советы», и наши войска. Привязка к оружию в данном случае – это неумение оперировать фактами. С большой вероятностью можно предположить, что это агент, прошедший подготовку в одной из наших школ, либо агент, прошедший подготовку у самого Нойманна. У меня есть обоснованное предположение, что Вальтер оставил для собственного использования некоторое количество людей из числа якобы погибших курсантов из первого выпуска, таких мною отмечено четверо, и из последующих выпусков, общее количество которых по известным причинам пока неизвестно. Вполне возможно, что кто-то из них решил таким образом обрубить все концы. Поимённый список предположительно живых курсантов всех выпусков с моими дополнениями и выписками из досье вот в этой папке. Кроме того, неизменный и незаменимый помощник Вальтера Нойманна, русский дворянин и бывший капитан латвийского генерального штаба Елагин Алексей Петрович, который мог бы прояснить очень многие детали по курсантам, так как большинство курсантов школы и личных агентов Вальтера проходили через его руки, выполняя приказ обер-лейтенанта Карла Витта, был ранен. Днём позже по непонятной причине сам Ранке применил к нему методы специального допроса, отчего состояние его в настоящую минуту критическое. Сейчас он прооперирован и находится в госпитале под круглосуточной охраной, но в сознание до сих пор Елагин так и не пришёл. Сам же штурмбанфюрер Ранке на вопрос о причине допроса отвечать отказался. – Бригаденфюрер по-прежнему невыразительно смотрел на подчинённого. На его лице не отразилось никаких эмоций. Это была его ошибка. Это он, поговорив с Ранке по телефону, приказал допросить русского дворянина. Бригаденфюрер не учёл одного, того, что Ранке жутко ненавидит любимчика Вальтера. Расчёт был на то, что в течение суток Ранке в достаточной мере подогреет русского офицера и тот к приезду Бонке будет готов на всё что угодно, но когда Курт приехал в школу, было уже поздно. Меньше чем за сутки Ранке превратил русского в кровоточащий страшными ранами полутруп, не добившись практически ничего. Но главное во всей этой истории было не это, и Штольк об этом не знал. Главным было то, что штурмбанфюрер Ранке, уверенный в собственном превосходстве и абсолютной безнаказанности во время допроса, похвалился Елагину, что приказ на проведение допроса он получил от бригаденфюрера. После этого русский дворянин замолчал и в течение допроса более не проронил ни слова. 27 сентября 1941 года Ранним утром на «фишке» меня ждал мой тупоголовый помощничек с группой поддержки. Дозор усиленный – шесть человек при двух пулемётах, но это он зря. Забрали у меня всю мою поклажу и чуть ли не на руках донесли до дома, а там даже банька теплится. Проснулся только под вечер. Утром в бане помылся до блеска, дополз на ватных ногах до кровати и как провалился. Устал всё же очень здорово. Вышел в горницу из нашей с Виталиком спальни, а тут сюрприз. Мои трофеи прямо на столе разложены, и вид у «Сержа» довольный. Ранца и жилета только нет, я их сразу Виталику отдал, чтобы заныкал. Кроме «Сержа» в горнице «Старшина» с «Девятым» и Виталик с «Дочкой». Но это пока. Сейчас ты у меня, мой дорогой соратник, ещё больше будешь доволен, если не сказать больше. Давно хотел это сделать. Подошёл и молча, со всей дури засадил красному командиру с ноги по роже. «Сержа» немного приподняло и унесло в угол, прямо под ноги к «Старшине». К нам приехал ревизор. Правда, ревизор не приехал, а пришёл, но это ничего для «Сержа» не меняет. Виталик только чуть приподняться успел, но он меня прекрасно знает и знает, что, когда я вот такой спокойно-безразличный, это кому-то сейчас звездец настанет. Повезло «Сержу», что босиком, а то разнёс бы ему морду лица как «зафутболенному». Я только чуть-чуть сдержался. Добрый стал, постоянно себя сдерживаю. Вот и этому долбодону повезло нарваться на мою доброту. – «Старшина», приведи своего командира в чувство, – коротко приказал я. «Старшина» с «Девятым» молча облили «Сержа» водой и посадили его на лавку между собой. Сказать, что они были изумлены, это не сказать ничего, но сделали всё молча, ожидая продолжения. Сам я подошёл к столу и взял документы, лежавшие на форме, прямо в открытом виде. Что тут у нас? Какая прелесть! Непонятно только, почему они меня отпустили? Если отпустили, то зачем? Какой в этом смысл? Или я реально такой везучий? Ну, это тогда полная фантастика. Положив документы обратно, я не торопясь дошёл до оружия, взял автомат, передёрнул затвор и вернулся к столу. «Серж» уже пришёл в себя, хотя взгляд плавал, а на скуле наливался синяк. Голова на темечке была разбита, и струйка крови медленно пробивала дорожку среди волос. Нехило его о стенку приложило. От удара этой деревянной головы даже дом закачался. – Если вы не ответите на мои вопросы, я вас троих убью, – сказал я негромко. «Третий», «Дочка». Вооружиться. Быстро. А потом перебью всех, кто пришёл с вами. – Повысив голос, я рявкнул «Старшине», «Девятому» и приходящему в себя «Сержу»: – Руки держать на столе. – Виталик с Верой испуганными воробьями порскнули за автоматами. Для них моё поведение тоже было неожиданностью, но вот какая выучка. Моментально и без каких-либо сомнений на сидящих уставилось уже три автомата. Неплохо. – Командир! Что случилось? – глухо пробасил «Старшина». – Ничего не случилось. Разбор прошедшей операции. Я пытаюсь понять, ты с немецким диверсантом заодно или он один работает? Руки. Ты документы, что я принёс, видел? Что в них написано? Написано в них, что я вчера убил штурмбанфюрера войск SS. Знаешь, что это? Это капитан или майор, хрен я что понимаю в этих эсэсовских званиях, но точно не сержант. Минимум заместитель начальника разведшколы, которую этот дебильный командир с первого раза не распознал и всех нас послал на убой. Я вот хочу понять, по собственной дурости или он на немцев работает. – Почти мгновенно вокруг «Сержа» образовалась пустота. И «Старшина», и «Девятый» моментально отодвинулись от него. Я же намеренно не смотрел на «Сержа», я смотрел в ноги. Нападение всегда начинается со взгляда и с ног, и стрелять я начну сразу, как только он напряжёт хотя бы одну мышцу на ногах. Да и смотреть в глаза человеку, которого допрашиваешь, нельзя. Когда человек, с которым ты говоришь, не видит твоих глаз, он теряется, чувствует себя очень неуютно. Оптимально смотреть на мочку уха, тогда человек видит, что ты смотришь прямо на него, а взгляд поймать не может. Визуальный контакт в разговоре для допрашиваемого всегда очень важен. Я ни на минуту, ни на секунду не думал, что «Серж» – немецкий агент. Немцы давно бы меня взяли, и Виталика, и Веру, и понты с гранатами нам бы не помогли. Да упаси боже! Я просто его «опускал» и параллельно «качал» всех остальных. «Серж» начал тянуть одеяло на себя, и его надо было спустить с небес на землю. – Я жду, падаль! Ты уже лишнего на свете живёшь. Как ты оказался в той стороне? Разведшкола находится в двадцати километрах от этой базы и совсем не в нашу сторону. Ты не мог не заметить минированной территории. Ты доложил, что на хуторе издеваются над людьми, но забыл добавить, что это не хутор, а барская усадьба и это стандартное обучение ножевому бою при подготовке диверсантов. – Я, в общем-то, этого не знаю. Откуда я могу знать, как немцы диверсантов готовят? Конечно, это блеф, но какой убедительный. Просто если кого-то просто так режут, значит, кому-то другому это надо. Технология простая, что здесь, что в нашем времени. Я так же своих малолеток учу, чтобы они крови не боялись. – Я не немец. – О как! Очнулся. – Я могу встать? – Такой резкий переход из непринуждённой и дружеской обстановки в почти экстремальное состояние ломает даже специально подготовленных людей. «Серж» в данном случае не исключение. – Медленно. – Говорил я резко. Короткими, рублеными фразами. Это тоже элемент экспресс-допроса, да и вообще здорово отличается от моего обычного стиля общения. «Серж» медленно встал и распоясался, потом снял немецкий китель, нательную рубаху и вывернул её наизнанку. – Сесть. Ступни ног убрать под лавку. – «Серж» сделал, что я сказал. – Не отрывать, отдать так. Брось на стол, я прочту. – Ну да, конечно, это то, что я ждал. На шёлковом лоскуте номер воинской части и печать, старший лейтенант. Документ не объясняет, что ты делал у разведшколы. – Представьтесь и предъявите документы. – Вот сразу видно профессионала. Приятно, что я не ошибся. Сейчас я тебя удивлю, сучонок. – С какой это стати? – Я глумливо усмехнулся. – Ты кто такой, чтобы я вообще с тобой разговаривал? Ты забыл, откуда я тебя вытащил? Так могу тебя обратно туда отправить. Со всеми твоими спутниками, выступлениями и документами. В документе что написано? «Оказывать содействие». Тебе содействие оказали. Тебя достали из немецкого плена и ни разу не поинтересовались, какого мужского полового органа ты вообще там делал. Теперь забирай своих людей и пошёл вон отсюда! А я отряд, что уговаривались, создал и дальше буду воевать. Теперь это партизанский отряд, а он никому не подчиняется, пока у меня нет воинского звания. Присвоить мне воинское звание ты не можешь, пока ты не подтвердишь свои полномочия. – «Серж», «Старшина» и «Девятый», вот как назвать их вид? Ошеломлены наглухо – не то слово. Во-первых, я вроде ничего не нарушал. Во-вторых, логика присутствовала. Я ведь действительно собрал отряд, вооружил его и очень эффективно воюю. И при этом, в-третьих, тупо выгонял их. Я ведь на самом деле им не подчинён, и у нас изначально была такая договорённость. Я жду ответа на свои вопросы, и пока ответов не получу, ты для меня немецкий агент и живым отсюда не уйдёшь. Мне всё равно, какие у тебя документы. – Я намеренно давил на «Сержа». Понятно, что я его никуда не отпущу. Мне его проще похоронить, чем отпустить, но он-то об этом не знает. Ровно как и «Старшину» с «Девятым». Мне они все нужны как воздух, но размазать их по горнице просто необходимо, иначе начнётся красноармейское двуначалие, которое мне ни в какое место не упёрлось. – Мы можем поговорить наедине? – глухим, невыразительным голосом спросил «Серж». Теперь было видно, что он сильно подавлен. Первый наезд не прошёл, и он отчаянно ищет выход из создавшегося положения. – Можем, но у меня секретов от «Третьего» нет, так что он останется. – Хорошо, пусть будет так. – «Серж» так и сидел на табурете, не глядя мне в глаза. – «Старшина», «Девятый», «Дочка», сделайте, пожалуйста, что-нибудь поесть и сами не пропадайте, накрывайте на всех, мы пока к нам в комнату пройдём. «Третий», прихвати этот хлам со стола. – Виталик смёл со стола вместе с вещами эсэсовца одежду «Сержа» и направился к нам. Вера так и стояла у дверного проёма на кухню, наставив на сидящих автомат. Умничка девочка, я в душе млел от восторга. Я же пропустил «Сержа» вперёд и, контролируя каждое его движение, не торопясь двинулся за ним. Мы зашли к нам в комнату и сели за стол. – Кто вы такие? – завёл свою шарманку «Серж». – Я тебе предлагаю три варианта развития событий. Первый. Я тебя сейчас убиваю и всем говорю, что ты немецкий агент, и мне не придётся отвечать на твой вопрос. Второй. Ты забираешь свою группу и уходишь к Бениной маме, то есть к Себежу, и там, в голом осеннем лесу, тебя затравят как бешеную собаку, и я не отвечаю на твой вопрос. И третий. Ты остаёшься на некоторых условиях с нами, и, может быть, когда-нибудь ты получишь ответ на свой вопрос. Я честно тебе скажу. Можно ответить на твой вопрос и на много других вопросов, которые обязательно сразу возникнут после моего ответа, прямо сейчас. Но! Ты тоже в этом случае будешь секретоносителем высшей категории, что в условиях нахождения глубоко в тылу врага не есть хорошо, а с учётом твоего непонятного поведения смертельно опасно. – Какие условия? – заинтересованно спросил «Серж». – Ты знаешь, за что ты сейчас по роже получил? – как старый одессит, вопросом на вопрос ответил я. – Ты сейчас получил за то, что ты место своё забыл. В разведке не принято трогать чужие трофеи и вещи командира. Это закон для всех. Так вот я здесь – командир, «Третий» – мой заместитель, ты начальник разведки и при этом сотрудник НКВД и занимаешься контрразведкой. Занимаешься ты только этим и войной, то есть воюешь без дураков, учишь людей и при этом ни к кому не лезешь в душу и не ищешь врагов там, где их нет. Если мне хоть кто-нибудь намекнёт, что ты делаешь наоборот, я без предупреждений, раздумий и колебаний пущу тебе пулю в затылок. Можешь ответ мне не давать, до конца ужина у тебя время есть. Говоришь «да», я представляю тебя отряду в новом качестве, тем более что ты уже засвечен, тогда в будущем у нас будет время поговорить. Говоришь «нет», завтра уходишь из отряда. – Ты не будешь меня больше ни о чём спрашивать? – Это опять «Серж». Я его прекрасно понимал. Он мучительно ищет выход из положения, в которое сам себя загнал. – Я выслушаю от тебя только то, что ты расскажешь сам. Расскажешь не сейчас, а на нашей базе, но сделаешь это так, чтобы выглядело правдоподобно. Если соврёшь и я буду чётко знать, что ты врёшь, получишь ещё раз, только в полную силу. Если тебе повезёт, выживешь, нет, закопаем в лесу и забудем. Мне не нужны подробности твоего задания, мне на это наплевать с высокой колокольни. Мне нужно понимать, что ты есть такое и как ты оказался у разведшколы. Потому что разведшкола – это твоя подстава, а когда я что-то не понимаю, мне очень хочется виновника убить. Всё остальное мне неинтересно. Одно дело наши договорённости, другое – твоё поведение. У каждого человека есть свои тайны. Ты мог бы заметить, я слушаю только то, что человек мне рассказывает, и тупых вопросов не задаю. Я собираю именно мнения людей о человеке, а только после этого начинаю прокатывать его в работе. Мне наплевать, какое у человека прошлое, я о нём ни единого человека в отряде не спросил. Мы с «Третьим» живём настоящим и по нему судим о человеке. Пока не начнёшь гадить отряду и мне, ты с нами. Просто ты должен помнить – я командир. Я буду с тобой советоваться, но окончательное решение всегда за мной. Кроме того, ты узнаешь очень много нового, очень многому научишься и узнаешь, какую ценность для отряда представляет «Третий».