— Лучше наших? — прищурила глаз панна Карнковска. — Прошу вашу милость простить меня, а только у кого угодно пушкари лучше чем у бедной Речи Посполитой. — Горестно вздохнул Янек. — Разве что те немцы, которых нанял королевич, могут сравниться с русскими. — Так ты думаешь, что они одолеют наших? — Не знаю панна, а только царь Иоганн до сих пор не проиграл ни одного сражения. — Почему ты называешь его царем? Ведь всякому известно, что единственным законным московитским государем является королевич Владислав! — А отчего вы, ваша милость, не зовете Владислава царем, если он законный? — Парировал Корбут. — Я маленький человек, госпожа, а только вижу, что Иоганн Альбрехт или как его теперь зовут, царь Иван Федорович создал большое и сильное войско и не отдаст так просто то, что полагает своим. А еще я сам видел, как его разведчики ходили по нашему лагерю, как у себя дома, и потому думаю, что все наши планы ему хорошо известны. — Так ты думаешь, что они победят? — Повторила вопрос Агнешка. — Не знаю панна, я правда слышал, что сюда Сагайдачный ведет на помощь королевичу запорожцев, и русские воеводы и сам царь крепко этого опасаются… — Ты знаешь Янек, — неожиданно встревожилась девушка, — мне кажется, что с казаками не все ладно. — Что вы имеете в виду? — За день до того как мы подошли к Можайску, к герцогу Иоганну приезжали какие-то люди. Было уже довольно поздно и они, наверное, думали что я сплю, а потому говорили вполне свободно. Я кое-что услышала и теперь беспокоюсь. — Простите о чем вы? — Они говорили на русинском и я не все поняла, но, кажется, среди казаков есть предатели! — Что вы говорите, неужели Сагайдачный осмелился бы… — Нет не он. Пришедшие к герцогу люди постоянно сетовали, что Петр Конашевич-Сагайдачный слишком предан Речи Посполитой и никогда не пойдет против нее. Однако среди запорожцев есть те, кто не желает воевать против Москвы. Они собираются убить своего предводителя и ударить королевичу в спину. — Этого не может быть! — Я говорю только то, что слышала. — Если все так, то королевич обречен! Разве что он разгромит герцога до прихода казаков. — Но ты же говорил что у московитов много пушек? — Это верно, вот только пороха у них не так много… — О чем ты? — Я сам слышал, как Иоганн обещал повесить князя Пронского приведшего обоз в лагерь. Как оказалось порох привезенный им отсырел и никуда не годится. Так что на большое сражение им может и не хватить… Возвращаясь после очередной поездки, я снова увидел перед своим шатром Агнешку. Уж и не знаю, что она опять себе вообразила, но девчонка всячески старается попасться мне на глаза и обратить на себя внимание. К тому же чертовка реально хороша, а я уже почти месяц в походе. Даже в мужском наряде она выглядит чрезвычайно соблазнительно, а скоро будет готово ее платье… Вот черт бы взял этих маркитанток! Какого спрашивается нечистого, они взялись за ее гардероб? И самое главное, кто будет за это платить! Нет, понятно, что я, но с какой стати? Она мне что, близкая родственница, жена или любовница? Ладно, за последним дело не станет, только ведь оно мне зачем? Хорошо, знаю зачем! Только из-за этой профурсетки я когда-то Болика потерял. Как вспомню его раненого, когда он мне в предательстве признавался… Интересно живой он там? — Ваше высочество, — кричит мне она, радостно улыбаясь, как будто в лотерею выиграла. — Приветствую вас, прекрасная панна, — отвечаю я постаравшись придать лицу радость которой не чувствую. — Вы совсем забыли обо мне, — пытается кокетничать девушка. — Как можно! Всякий кто увидит вас хоть раз, никогда не сможет стереть ваш облик из памяти. (Господи, что я несу!) — Ах, вы так галантны! Может быть, вы как-нибудь навестите меня, я так скучаю? — Как мило. Я просто теряюсь, пытаясь угадать, чем заслужил вашу благосклонность. — Вы так жестоки, ваше высочество, разве вам неизвестно что я всегда испытывала к вам сердечную привязанность. — Что же решено! Как только я разгромлю вашу прошлую "сердечную привязанность", я непременно навещу вас. Если мне особенно повезет, то вас навестят сразу две ваших "сердечных привязанности"! Бессердечно улыбнувшись в лицо готовой расплакаться девушки, я быстрым шагом направился к себе в шатер, чувствуя что если задержусь еще немного, то схвачу ее у всех на виду и прямо там и… и чтобы кричала от страсти! Тут можно остаться хоть ненадолго одному и попытаться успокоиться. К черту девок, у меня сражение на носу, а мысли только о всяком непотребстве в голову лезут! Через некоторое время начинают собираться мои ближники. Сначала Вельяминов с Михальским, затем недавно приехавший Ван Дейк и наконец, бочком протискивается Пушкарев. Рутгер оживлен и с довольной улыбкой рассказывает о своих делах. Ну, молодец, что тут скажешь. Завод поставил, руду копает, чугун льет. Целый обоз ядер и картечи притащил к нам. Очень вовремя, кстати. С ядрами у нас просто засада! Их сейчас изготовляют либо из камня, либо из железа. Поставщиков много, но главный из них — Устюжна, тот самый городок, где я в свое время нашел Марьюшку. Тогда мой верный Никита еще крупно повздорил с местным земским старостой и, похоже, что с тех пор нас там немного недолюбливают. И вот теперь, тамошний воевода получил приказ заказать у кузнечных дел мастеров кованые ядра. Собственно дело совершенно обычное, но в этот раз отчего-то нашла коса на камень. Кузнецы дружно заявили, что поставлять ядра по цене в восемнадцать алтын за пуд никак не могут, ибо самим в убыток. Стали разбираться, в чем дело и выяснилось следующее: Лето было дождливое, уровень воды в болотах поднялся и криц заготовили мало, отчего они поднялись в цене. По той же самой причине, углежоги заготовили меньше угля и угадайте что стало с ценой? Плюс ко всему, местные мужики все лето работали над восстановлением деревянных стен города и в связи с этим отбыли все свои повинности и напрячь их еще и на пережог угля или поиск болотной руды никак не удастся. Короче, не изволь гневаться царь-батюшка, а хоть пару-тройку алтын на пуд накинь! Нет, вы слышали? Я вообще-то, как-никак самодержец, практически сатрап и, некоторым образом, эксплуататор. А вы мне такие вещи говорите, да как у вас язык повернулся? Как вас земля носит, паразитов, я спрашиваю! Так что чугунные ядра изготовленные на заводе Ван Дейка по цене в двенадцать алтын за пуд мне как бальзам на израненную душу. — Государь, — отвлек мое внимание заглянувший караульный, — там этот, писарь твой рвется… Слово и дело кричит! Слово и дело, это серьезно. За такие слова сперва тянут на дыбу, а только потом спрашивают что случилось. Так что если Первак такое крикнул… а вот и он. Запыхавшийся парень тяжело дышит и, войдя внутрь, бухается на колени. — Казни меня, государь, не доглядел! — Чего случилось то? — Ляхи сбежали! — Какие еще ляхи? — Ну как же, — в отчаянии едва не рыдает он, — Янек и эта, как ее… Агнешка… мать ее! — Слава тебе Господи, — поднимаюсь я с походного трона и истово крещусь. На лице у Анциферова такое недоумение, что, кажется, вот-вот болезного паралич хватит. Ну а как ты думал, родной, близ царя служить и не изумляться? — Да как же это? — Бормочет Первак, но я его не слушаю. — Корнилий, Никита, что расселись? Ну как поднимайтесь и вперед, а то еще не добегут, чего доброго! — Добегут, — коротко хмыкает бывший лисовчик, — я, что зря своих людей расставлял кругом. Однако я не разделяю его оптимизма и, накинув неброскую епанчу на плечи, показываю всем своим видом, что надо идти — контролировать процесс. То что у царя случается шило в том месте, на котором всякому уважающему себя монарху полагается лишь сидеть на троне, моим ближникам хорошо известно. Поэтому все дружно подскочили, и мы с гурьбой вышли наружу. Совершенно сбитый с панталыку писарь, показывает нам дорогу, попутно давая объяснения по поводу случившегося. — Государь, она больной сказалась, дескать, спать буду. А Янка, чтобы ему иуде ни дна, ни покрышки, мне все зубы заговаривал. Латыни учил, да счету немецкому. Потом сказал, что ему до ветру надобно, да и вышел прочь. А паненка тем временем полотно разрезала на шатре и выскользнула, гадина. Я ждать пождать, а его нету! Заглянул за занавесь, а ее тоже нет. Я к коновязи, а двух коней нет. Спрашиваю у караульных кто взял, а они мне отвечают, думали что я! — Это как так? — Да, Корбут проклятый, кафтан мой запасной уволок, а в сумерках его за меня и приняли! — Ахметка! — Неожиданно воскликнул Михальский и на его зов выскочил, маленького роста кривоногий татарин. — Я здесь, бачка! — Кто коней брал, видел? — Видел бачка, — закивал тот в ответ. — Янка брал — ясырь твой, да девка с ним была. — Да что же ты, нехристь, не задержал их! — В отчаянии воскликнул Анциферов, — ведь уйдут проклятущие. — Зачем задержал, — удивленно спросил Ахмет, — мне бачка Корнилий сказал, чтобы я не мешал, если девка сбежать надумает. — Вы что же это нарочно? — На лице писаря проснулось понимание. — Слава тебе господи, догадался, — хохотнул в сторону Анисим. — Не печалься, раб божий Акакий, — ободряюще похлопал я парня по плечу, — раз ты ни о чем не догадался, стало быть, и они ничего не поняли. Значит, мы все правильно сделали. — Первушка у нас малый не дурак, — не удержался от шпильки Пушкарев, — но и дурак не малый! — Государь, — встрепенулся Анцыферов, — а ведь Корбут слыхал, как ты князя Пронского за порох поносил… — За что? — Ну, за порох, который по его недогляду замочили. — Ах вот ты о чем, — улыбнулся я, — твоя правда, замочили. Две бочки из тридцати. — И ты князя за это прилюдно костерил? — Ну не только за это, на нем грехов как на барбоске блох. — Но он же князь… — А я царь! Ладно, теперь главное чтобы их теперь разъезды не перехватили. — Или Протасов, — усмехнулся Вельяминов, постукивая концом плети по сапогу. — С него станется, — отозвался я и повернулся к Первушке, — ну-ка покайся грешник, как вы у Кондырева кур крали? — Так, ты же, государь, сам велел, что бы боярышня польская ни в чем не нуждалась, — пожал плечами парень, — а что, у какого-то боярина кур украли?