Видя решительность шляхтича, Салтыков смешался и провожаемый презрительными взглядами спрятался за чужими спинами. — И меня не благословишь, отче? — Подошел с другой стороны к отцу Василию толмач Алексей Лопатин. — Ты? — Я, отче. Держат нас в плену вместе с дьяком Ртищевым. — А где он? — Здесь я, — вышел вперед думный дьяк, — прихворнул вот, еле службу выстоял. — Во имя отца и сына… — начал священник, вызвав приступ злобы у русских изменников. Внимательно наблюдавший за стычкой священника и Салтыкова, Шеин развернулся, и ничем не выдав своего отношения к происходящему, пошел к своему шатру. — Нет, ты видел, — догнал его злобно размахивающий руками Иван Шуйский, — совсем холопы распустились. Вот ужо вернемся в Москву, всех в бараний рог скрутим! Будет у нас царь свой и патриарх… — Патриарх-то откуда? — Как откуда? — Изумился князь, — а Филарет? — Федор Никитич-то, поумнее нас всех будет, — буркнул, как бы отвечая на какие-то свои мысли Шеин. — О чем ты? — О том, что он, не будь дурак, не дал себя уговорить в этот поход пойти. Сидит теперь, ни в чем не замазанный… — Если бы королевич сразу за ним сан патриарший признал, так он бы вперед всех побежал, а только все равно признают, другого-то нету… — Дурак ты Ивашка! — Чего? — Поживем, говорю, увидим. Не успел боярин договорить эти слова, как с другой стороны лагеря что-то бабахнуло. Взрыв был не слишком сильный, однако за ним последовал другой, а затем началась заполошная стрельба, перемежаемая паническими криками, яростными воплями и тому подобной какофонией. Потом выяснилось, что коварные московиты, ухитрившись подобраться к самому польско-литовскому лагерю, вырезали часовых и подорвали пару фугасов заложенных прямо под возы. Пока переполошенные взрывами жолнежи и шляхтичи пытались понять, что происходит и готовились отбивать нежданное нападение, устроивших это лазутчиков и след простыл. * * * Не знаю, кто придумал фразу "утро добрым не бывает", но в последнее время именно так и случается. Не успел я продрать глаза и слуг чтобы принесли умыться, как в шатер буквально ввалился Михальский и "обрадовал" мое царское величество. — К королевичу идет подкрепление! — Что Сагайдачный прыть проявил? — насторожился я. — Нет, великий канцлер Сапега и еще кое-кто… — Кое-кто? — Епископ Анжей Липский, Сохачевский каштелян Константин Плихта, воевода Люблинский Якуб Собесский, сенатор Анжей Менцинский… — принялся перечислять Корнилий. — Ты посмотри, какие сановные люди, — подивился я списку из высокопоставленных особ. — Погоди, а что же там за войско, если его возглавляет сразу столько шишек на ровном месте? — Каждый за свой счет снарядил панцирную хоругвь, это не считая слуг и свиты… — Не так уж и много, чтобы бедного-несчастного царя ни свет ни заря будить… погоди-ка, канцлер, епископ, сенатор, каштеляны с воеводами… да ведь это не подкрепление, а надзиратели за Владиславом с Ходкевичем! — Или готовое посольство на случай заключения мира. — Ты думаешь, что сейм хочет мира? — Кто знает, что на уме у радных панов. Однако у Речи Посполитой достаточно проблем с Османами, татарами и шведами, чтобы взваливать на себя еще и московские дела. — Пожалуй ты прав, а скоро ли они прибудут? — Три-четыре дня у нас есть. Вряд ли гетман предпримет что-нибудь до их подхода. — Ходкевич, пожалуй, что и нет. А вот за Владислава Сигизмундовича я бы не поручился. — Что вы имеете в виду? — Елки-палки, воды царю принесут или нет? А то глаза слипаются! — Я вижу, у вас была бурная ночь? — А то! Федька со своими драгунами в польском лагере озоровал, так я глаз не сомкнул, пока эти разбойники не вернулись. Слуги, наконец, притащили ушат студеной колодезной воды, и я с наслаждением засунул в него голову. Сразу стало легче и я, вытираясь на ходу поданным рушником, продолжил: — Шороху навели у ляхов — страсть! Драгуны наши уже назад вернулись, а те еще стреляли. — Надеюсь, ваше величество не участвовало в этом предприятии? — Нет, конечно, как ты мог подумать! Лицо Михальского так красноречиво показывало, отчего он именно так и думает, что я не смог не рассмеяться. — Никита с Анисимом, костьми легли, но не пустили, — пояснил я, успокоившись. — Так что вы говорили о Владиславе? — Ну, сам посуди. Это его первый поход и он хочет себя проявить. Однако нельзя сказать, чтобы получилось. Смоленск он не взял, нас не разгромил, на Москву не прошел, а тут еще целая комиссия от сейма едет. Великий канцлер это тебе не шутка. Как приедет, так и прощай волюшка! Оно конечно, для польского королевича полезно привыкать, потому как воли ему и в королях никто не даст. Но, как ни крути, обидно! Так что, к бабке не ходи, что-то он отчебучит в ближайшее время. — И что же? — А кто ж его знает? Я бы на его месте частью сил фланговый обход изобразил, чтобы выманить меня в поле. Но Ходкевич разделять армию ему не даст, а то ведь можно и не успеть. Тем более если подмога ожидается. — Но он и так ждет Сагайдачного. Или вы надеетесь на то, что он поверит в казачью измену? — Для гетмана с королевичем казаки и измена почти синонимы. Но дело не в этом. Только что пришли вести, что запорожцы и реестровые разделились на десять полков и рыщут по всей нашей засечной черте в поисках чего бы пограбить. Пока эта саранча все вокруг себя не сожрет, даже Сагайдачный их с места не стронет. — Сейчас бы по ним ударить, — задумался бывший лисовчик, — пока они не соединились. — Государь, не изволишь ли позавтракать? — заглянул к нам спальник. — все готово уже. — Изволю-изволю, — пробурчал я, — Корнилий, пошли перекусим, чем бог послал, а то на пустой живот плохо думается. — На полный, совсем не думается, потому что спать охота, — усмехнулся стольник, но все же пошел за мной. Когда закончится эта чертова война, непременно отошлю экспедицию в Китай за чаем. Ну куда это годится, царю нечего пить по утрам! Можно конечно кофе через персов или итальянцев закупить, но цена будет… к тому же, кто бы знал, как я хочу чаю! Вот просто чую вкус и аромат свежезаваренного напитка. Но чего нет, того нет, так что будем пить сбитень. В принципе ничего, пить можно, но надоел… Пока мы с Михальским пили горячий сбитень, заедая его присланными из Можайска пирогами, к нашему столу подошли Вельяминов с Пушкаревым. Ну, Никите по должности положено рядом со мной обитать, а вот у Анисима явно какое-то дело. Обычно он глаза лишний раз не мозолит, чтобы не дразнить знатных дармоедов, завидующих его близости со мной лютой завистью. — Чего стоите, присаживайтесь, — пригласил я ближников, проглотив очередной кусок. — Хорошо князь Пожарский устроился, — хмыкнул окольничий, выбирая пирог из корзины присланный можайским воеводой. — Хочешь в город на кормление? — Усмехнулся я, — так только скажи… — Нет, — поспешно отказался Никита, — еще зашлешь в Тмутаракань какую, а у меня сестра на выданье. Где я ей там жениха искать буду? — Чего-то ты, до сего дня не больно искал то, — не удержавшись, поддел его Анисим. — Не бойся, ты мне рядом нужен, — поспешил я успокоить друга, — да и Алена в девках не засидится, вон она какая красавица. — Дай то бог, — вздохнул, помрачнев Вельяминов. — А ты чего вертишься, сказать, поди, хочешь? — повернулся я к Пушкареву. — Коли повелишь, так и скажу, царь батюшка, — состроил полуголова умильную улыбку. — Так говори. — Как бой закончился, ходили наши раненых да убитых подбирать, чтобы, значит, помощь оказать или похоронить по христианскому обычаю…