— Да? — Голос Ходкевича звучал издевательски. — Посмотрите внимательнее, мой принц. Проход действительно открыт, но ворота целы! Значит, московиты сами их открыли. — Но хоругвь Ржевутского… — Украшает собой склоны рва. Московиты знали, что они идут и просто смели их с дороги залпами пушек. — Но неужели всех… — И еще ту хоругвь, что вы изволили послать на помощь первой. — Но звучал сигнал! — Он и сейчас звучит. Когда только охрипнет этот проклятый трубач! — Не понимаю, чем ясновельможный пан гетман недоволен? — Вмешался пришедший в себя Казановский младший. — Затевая эту диверсию, мы хотели, чтобы герцог вышел из лагеря. Так он вышел! — А я смотрю, вашей милости совсем не стыдно? — Да помилуй бог, чего же мне стыдиться? Я придумал прекрасный план, и он полностью увенчался успехом! Дело за вами, пан Ходкевич, атакуйте неприятеля… — Еще поучи меня, щенок! — Взорвался гетман. — Тише, панове, тише, — принялся успокаивать их не на шутку встревоженный Владислав. — Никому кроме герцога Иоганна наша распря радости не принесет! В самом деле, пан гетман, отчего бы нам их не атаковать? — Если бы они шли к воротам кремля, я бы отдал приказ немедля. Однако они стоят совсем рядом с укреплениями и своей чертовой артиллерией. Ничего хорошего эта атака не принесет! — Но ведь действительно, как будто слышаться звуки боя? — Держу пари, что это герцог прихватил пана Мартина за шиворот и крепко держит! — Вы думаете? — Встревожился Адам, но обозленный Ходкевич оставил его вопрос без внимания. — Что же делать? — Повторил вопрос королевич. — Ничего, — хмуро отозвался гетман, — если вашему кузену это угодно, так пусть атакует! Вот когда мы отобьем его приступ, тогда можно будет вывести конницу в поле. А до той поры, я и пальцем не пошевелю. Хватит с нас авантюр! Едва я вернулся в лагерь, как меня обступили командиры полков, бояре и прочие начальные люди и принялись поздравлять с "великим одолением супостата", благо о результатах боя у Петровских ворот всем было известно. — Войска построены? — остановил я их восторги вопросом. — Конечно построены, государь! Все как ты велел. — Я еще и атаковать велел при случае… — Конечно велел, кормилец! Сказывал, что как сигнал дашь, так сразу и в бой. Крыть было нечем. Я, действительно рассчитывал вернуться вовремя и действовать по обстановке, а вместо этого полетел впереди поместных на лихом коне. — А что мы? — Продолжали они хором, — тебя-то нет, царь батюшка, а вдруг ты передумал или еще какая напасть! — То есть, если бы ляхи налетели, покуда меня нет, так они бы всех порубили? — Господь с тобой, надежа! Если бы они налетели, так уж мы бы им всыпали! — Ага, кабы они нас догнали, так мы бы им дали… Ладно, чего уж там, пойдем, посмотрим. Идти впрочем, далеко было не нужно. С холма нашу линию было видно как на ладони. Впереди стояли готовые к бою баталии немецких пехотинцев, в промежутках между которыми стали пушки, а фланги прикрыли драгуны Панина. Следом за ними встали стремянные стрельцы, а в промежутках между редутами — рейтары из числа не участвовавших в стычке у Петровских ворот. Кирасиры и пришедшие со мной поместные сотни оказались в резерве, а позиции в редутах заняли стрельцы из Московских приказов. Поляки, если не считать нескольких небольших отрядов гарцующих перед стенами Можайска, активности не проявляли. — Вперед, — махнул я рукой и полки пришли в движение. Немецкая пехота, слажено маршируя, пошла вперед. В такт их движению, мерно колыхались пики, слабо затрепыхались знамена, и потянуло дымком от фитилей мушкетов. Пройдя пару сотен шагов, они остановились и выровняли ряды. Пушкари, воспользовавшись остановкой, подтянули артиллерию. А рейтары Вельяминова вместе с присоединившимися к ним поместными перешли на левый фланг и встали перед стенами Можайского кремля. Владислав с Ходкевичем хранили олимпийское спокойствие и если бы за линией возов не дымились многочисленные дымки, можно было подумать, что они вовсе игнорируют мою армию. Похоже, что теперь поляки решили сыграть от обороны. Новый раунд начали мои артиллеристы. Не опасаясь больше противодействия со стороны противника, они выкатили вперед свои орудия и принялись деловито расстреливать польско-литовский лагерь. Хотя пока огонь вели всего полтора десятка пушек, но натасканные Ван Дейком расчеты заряжали их с удивительной быстротой. К тому же, не менее четверти посылаемых ими снарядов было бомбами, производившими в укреплениях противника страшные разрушения. Разбив один из возов, наши пушкари тут же переносили огонь на соседние и вскоре в польской обороне появились довольно изрядные бреши. Со стен Можайска за всеми этими событиями наблюдали трое французов. Еще совсем недавно они служили в войске королевича Владислава, но волею судьбы были вынуждены перейти на другую сторону и теперь, не без интереса, наблюдали за ходом сражения. — Что скажете, месье де Мар, — обратился к товарищу по несчастью Безе, — похоже, артиллерия герцога Мекленбургского скоро сметет польский лагерь с лица земли! Пикардиец в ответ лишь тяжело вздохнул. В отличие от петардистов он был взят в плен, а не перешел на сторону Иоганна Альбрехта добровольно, и его судьба была менее определенной. Узнав, что вместе с батареей захвачен командир всей польской артиллерии, герцог похвалил пленившего его командира русских драгун, сказал пару вежливых слов де Мару, дескать, весьма горд знакомством с таким искусным противником, и был бы рад видеть его на своей службе, но так пока ничего и не предложил. Правда, в темнице его подобно польским пленникам не держали, но несколько охранников во главе с молодым человеком, носившим странное имя — "Первак", постоянно наблюдали за всеми тремя французами. — Это не так просто, — немного сердито возразил толстяку де Бессон, — вон показалась польская кавалерия, и она явно угрожает московитскому флангу. — Ничего страшного, Жорж, — остался невозмутимым Безе, — у его царского величества достаточно пушек, чтобы атака превратилась в самоубийство. — Ты уже говоришь как московит! — Раздраженно фыркнул в ответ Бессон, которого слегка бесил тот факт, что его товарищ не поделился с ним своим замыслом о переходе на другую сторону. — "Царское величество". Тьфу! — Я говорю разумно и тебе рекомендую делать тоже самое. Если бы не я, то мы бы наверняка погибли при штурме этих проклятых ворот, чем сэкономили кучу денег этим польским свиньям! — А если эти свиньи победят? — Не волнуйтесь, месье, — не без сарказма в голосе поспешил успокоить спорщиков де Мар, — если что я подтвержу, что вы были захвачены в плен и отчаянно сопротивлялись. Но, по совести говоря, надежды на такой расклад немного. Ваш друг прав, у Мекленбургского герцога прекрасная артиллерия и его люди умеют ею пользоваться. Даже не знаю, кто бы мог их этому научить? — Говорят, что это сделал сам Иоганн Альбрехт. — А кто научил его? Если он сам все это придумал, то он — гений! — Кстати, господа, а что это делает командир наших охранников? — Кажется, он ведет записи, вероятно, описывает ход сражения. — Я смотрю, они не теряют времени. — О, его царское величество, славится своей стремительностью! Пять лет назад, он стремительным ударом овладел Ригой, а на следующий же день, повелел напечатать об этом прокламацию и разослать ее по всей Европе! — Жак, слушая вас, можно подумать, что вы участвовали в этом походе! Между тем, что-то увлеченно записывающий Анциферов, то ли почувствовал не себе взгляд, то ли еще почему, отвлекся и, сообразив, что говорят о нем, спросил: — Чего вы? Французы в ответ церемонно поклонились, и новоиспеченный царский секретарь неловко ответил им тем же. — Гляди, как Первуху корежит, — засмеялись стоявшие в карауле стрельцы, — не иначе сглазили его басурмане! Тот в ответ лишь пожал плечами и, конфузливо улыбнувшись, вернулся к своему занятию. С другой стороны за ходом боя, кусая губы, наблюдал ксендз Калиновский. Святой отец достаточно разбирался в военном деле, чтобы понимать, что поскольку от всей польской артиллерии осталось только несколько мелких пушек, то дуэль со столь многочисленным и хорошо обученным противником вряд ли получится. Наконец, оказавшись не в силах что-либо предпринять, он с досадой отвернулся и его взгляд упал на непонятно откуда взявшегося Криницкого. — Любезный, а разве вы не должны были пойти на приступ с господами Бессоном и Безе? — Удивленно спросил он толстяка. — Увы, ваше преподобие, скорее всего наши друзья пали в бою. — Что вы говорите! — У ворот крепости нас ждала засада. — Но, как это возможно? — Откуда мне знать, — развел руками шляхтич, — впрочем, про герцога Яна давно болтают, что он знается с нечистой силой. — Что за вздор, — поморщился ксендз, — скорее, что кто-то просто распустил язык раньше времени и эти вести дошли до противника. — Да как же вздор, — оскорбился толстяк и тут же с горячностью стал отстаивать версию с дьявольским вмешательством. — Разве без нечистого, эти московитские пушкари смогли бы справиться с артиллерией такого ученого пана как де Мар? А где, позвольте спросить, герцог взял столько пороха, чтобы палить по нашим храбрым жолнежам без остановки? Точно вам говорю, сам князь тьмы поставляет этому еретику серу, прямо из преисподней! Калиновский только усмехнулся, слушая эти разговоры, однако вовремя сообразив, что "происки нечистой силы" скорее находятся в его компетенции, спорить не стал и перевел разговор на другую тему. — А где ваш друг, как его, месье Корбут, кажется… он что, тоже погиб? — Да господь с вами, святой отец! Слава создателю, мой Янек жив и здоров. — И где же он? — Где-где, — нахмурился поляк, — утешает панну Агнешку, не иначе. — А что случилось с панной? — Да с ней-то ничего, а вот ее папаша совсем занемог.