— Я-то может и дурень, а только и ты того и гляди сам себя перехитришь! — О чем ты? — Сам поди знаешь… Сколько еще ждать можно? — Сколько скажу, столько и будешь ждать! — Мочи нет уже, ждать! Того и гляди либо Романовские ищейки схватят, либо Мелентий сыщет. — Либо Михальский, — подлил масла в огонь боярин. — Что ты с меня жилы тянешь, — взвыл Телятевский, — бунтовать надо! Королевичу Владиславу царством Московским поклониться… — А если Ванька Мекленбургский верх возьмет? — Как возьмет? — Эх, кулема! Кабы ты больше в походы ходил, а не по Костромским лесам разбойничал, так знал бы, что с Петьки Пронского воевода, как с дерьма пуля! То, что его ляхи побили, так в этом ничего удивительного и нет, а вот то, что они государя так же одолели… ой врет, князенька. — Ишь ты как заговорил, — изменившимся тоном прошептал опальный дворянин, — только что Ванька был, а то вдруг государем стал! — А ты донеси на меня, — насмешливо посоветовал ему Лыков. — Если поймают молчать не стану! — Огрызнулся тот. — Ну и дурень, меня ты все одно не потопишь, а я тебя выручить тогда уж точно не смогу. — А что, коли молчать буду, выручишь? — Выручу! — твердо пообещал боярин. — В самом худом случае в Сибирь поедешь. Повоеводствуешь в городках тамошних. Людишек там мало и все тати как на подбор не хуже тебя. — Не простят меня, — замотал головой Телятевский, — точно знаю. — Мелентия боишься? Правильно делаешь, только хвор он, не сегодня, так завтра Господь приберет, а без него кто подтвердит, что ты на него напал? — Ладно, — махнул рукой дворянин и, сгорбившись, пошел к выходу. У дверей он обернулся и, изобразив поклон в сторону хозяина дома, тут же вышел вон. Но едва оставшись один, выпрямился и в глазах его сверкнул неукротимый огонь. — Хитришь князь, — прошипел он, — и вашим и нашим хочешь хорошим быть. Да только не бывает эдак. Попомнишь меня ужо! Боярин, проводив взглядом своего гостя и ответив легким кивком на поклон, тут же встал и направился в горницу племянника Дмитрия. Княжич в последнее время ходил мрачный, на вопросы отвечал односложно и постоянно о чем-то напряженно думал. При виде дяди он вскочил, почтительно поклонился, но хмурое выражение лица его не изменилось. — Ты, Митя, я чаю засиделся без дела? — Ласково обратился к нему Лыков. — Готов служить тебе, дядюшка, — тусклым голосом отвечал тот. — Да службишка-то невелика. Возьми коня и пяток холопов и поезжай в Кукуй. Только что туда карета поехала с особой одной, так боюсь кабы худа не случилась. — Какое худо? — Да мало ли, может колесо сломается, а может тати нападут… Особа сия у меня была, так не хорошо будет если до места не доберется. Ты парень хваткий, если что и приключится, так справишься. Только не мешкай. — Как повелишь, — поклонился Щербатов и двинулся выполнять поручение. На душе у молодого человека и впрямь было не спокойно. Довольно быстро разобравшись, что дядя его занят делами, которые трудно назвать иначе, чем измена, Дмитрий задумался. С одной стороны, не все перемены произошедшие в последнее время на Руси ему нравились. С другой, многое менялось к лучшему. Служба в драгунах, показавшаяся ему в первое время невыносимой, постепенно пришлась по нраву, появились приятели. Только вот сейчас они добывают славу в походе, а он занят непонятно чем. А ведь мог бы при удаче вернуть семье честь и положение. А выслужившись, можно было подумать и о сватовстве к Алене Вельяминовой. Конечно, брат ее в чести у государя, однако же и Щербатовы род не из последних. Неужто не отдаст? Эх, мечты-мечты! Борис Михайлович, как оказалось, словно в воду глядел. Карета, о которой он говорил, и впрямь попала в беду. Колеса на ней, правда были целыми, вот только лежала она на боку, а вокруг собралась целая толпа народа и явно не для того чтобы помочь. Правда два довольно рослых немца умело орудуя шпагами ухитрялись держать ее на расстоянии. Один из них — старик с развевающимися седыми волосами, ловко махая клинком заставил всех отступить, а второй тем временем помогал женщине выбраться наружу. "Так вот какая особа" — успел подумать Дмитрий, как прозвучал выстрел и высокий старик упал. — Бей колдунов, — раздался истошный крик и толпа тут же захлестнула второго немца и его спутницу. Похолодев внутри от мысли, что не успеет, Щербатов ударил шпорами своего коня и громко гикая, налетел на творивших разбой. Вместе с не отстававшими от него холопами они на полном скаку влетели в людскую массу и разогнали их плетями. Увы, было уже поздно. Оба немца лежали бездыханными, а в красивой немке едва теплилась жизнь. Впрочем, теперь было трудно понять, была ли она прежде красивой. Все лицо ее было в кровоподтеках, один глаз заплыл, а рот разорван. Дмитрий в отчаянии наклонился к ней и услышал, как она прошептала ему: — Ретте майне тохтер.[57] Не поняв ни слова, но, каким то звериным чутьем сообразив, что она сказала, княжич заглянул в карету и увидел на дне ее съежившуюся от страха девочку лет пяти. Схватив ребенка на руки и прижав ее голову так, чтобы она не видела, что случилось с ее матерью, Щербатов вылез наружу и наткнулся на горящие безумием глаза Телятевского. Лыковские холопы хорошо его знавшие позволили ему и его людям приблизиться. — Отдай мне ее, — прошипел дворянин. — Не отдам, — решительно отказался Дмитрий и вдруг нашелся, — князь Борис Михайлович велел ее привезти! — Врешь! — Пойди, спроси у него. Глаза бунтовщика на мгновение потухли, но затем на лице проснулось понимание, и безумный взгляд снова ожил. — Бей немчуру! — заорал он своим спутникам и побежал в сторону иноземной слободы. Сообщники с радостными криками последовали за ним, а следом потянулись и остальные. В Москве разгорался бунт. Немного отъехав от места происшествия, Дмитрий велел холопам возвращаться назад, а сам погнал коня прочь. Поначалу он не разбирал дороги, но опомнившись, сообразил, что дорога привела его на знакомую улицу в стрелецкой слободе. То, что девочку нельзя отдавать в руки дядюшки, молодой драгун прекрасно понимал. Но вот что с ней делать самому? Пропустив в нерешительности тарахтевший по бревенчатой мостовой колесами возок, княжич вдруг услышал знакомый насмешливый голос: — Ой, гляньте-ка, какой кавалер, — звонко воскликнула Машка, заметившая Щербатова. — Не иначе опять что-то потерял! Тот обернулся и обомлел, на возке сидели горожанки, в одной из которой он с изумлением узнал лишившую его сна боярышню Вельяминову. Правивший повозкой мужик, подозрительно косясь на драгуна понукал лошадку и они непременно проехали бы мимо, но молодой человек стряхнул оцепенение и неожиданно хриплым голосом выдавил из себя: — помогите! — Чего тебе? — Строго спросила Алена, также узнавшая незадачливого ухажера. — Помогите, — повторил Дмитрий, и распахнул полу плаща, открыв доверчиво прижавшуюся к нему девочку. — Что это? — Воскликнула Авдотья и велела вознице остановиться. — Девочка, — выдавил из себя княжич. — Да уж вижу, что не кошка, непутевый, взял то ее где? — Спрятать ее надо. — Это еще зачем? — Нахмурилась стрельчиха, — неужто украл дитя, да еще в немецкой одеже… — Да господь с вами, напали на ее родных тати, еле отбил. Опасаюсь теперь, как бы не нашли… — Да это же Марта! — Закричала Машка. — Какая такая Марта? — Как какая, — изумилась девочка глупому вопросу, — Лизки Лямкиной дочка! — А ты почем знаешь? — А вот знаю! — Это точно она? — Строго спросила Алена у Щербатова. — Она, — наклонил голову княжич. — А мать ее где? — Говорю же — тати напали… — А сам ты там, как оказался? — Случайно… — Ну-ка давай ее сюда! Драгун не прекословя отдал девочку боярышне. Та, бог знает что себе вообразив, громко заплакала, но Алена тут же обняла ее и принялась успокаивать. — Что в городе то творится? — встревожено спросила Авдотья. — Бунт, — коротко ответил Дмитрий, — кто-то народ баламутит. Кричат что немцы государя предали и пошли Кукуй громить. — Охти! Да это же близко совсем… — Иноземную слободу хорошо охраняют, — рассудительно заметила Алена, продолжая качать девочку, — как бунтовщиков отобьют, так они в разные стороны кинутся — грабить. Могут и до нас дойти. — Спаси и сохрани Царица небесная! Да неужто нас не защитят?