– Мало ли кто кем сказывается, государь! Люди сдержанно зашумели. Беда разметала немало знатных семей. В первые годы наследники сыскивались что ни день: вместо одного пропавшего по десятку. Ныне бесстыдный промысел почти прекратился, но, похоже, не насовсем. Кокуру-лакомщика, прозванного завистниками Кока-с-соком, знал весь Выскирег. Какие постилы выходили из его печей! Толстые, взбитые, на яйцах, успевай пальцы облизывать! Третьего дня в сластную лавку явился чуженин, потребовал хозяина, объявился его сыном Утешкой. – Счастье-то! – обрадовались жалостливые. – Ещё один сынок самочинный, – усмехнулись неверчивые. Кокура мнимого отпрыска не пустил дальше порога. Велел убираться, отколе пришёл. И теперь с твёрдостью повторил: – Не прогневайся, твоя царская милость. Рожоное детище у меня Беда забрала. Приёмное, на радость воспитанное, за спиной стоит. Иных нету! Эрелис приглядывался к лакомщице. Баба не поднималась с колен, не разгибала спины. Марала по полу расшитую кику, тихо постукивала кулачком. Хотела перечить мужу и не решалась. Эрелис отвёл глаза. Телесные кле?йма велись только в праведной семье. И то – до седьмых наследников, не далее. Откуда взять родовые улики сыну ремесленника? Ма?тежи – родинки приметные – показать? Хадуг повернулся к воеводе порядчиков: – А ты что скажешь нам, младший брат? Гайдияру, прежде одиннадцатому в лествице, не досталось царского имени. Лишь храбрость и стать, достойные величия предков. Некоторое время назад на него возложили было надежду, стали выбирать тронное рекло… Эрелиса, так некстати обретённого, Гайдияр до сих пор считал самозванцем. Он ответил по-воински немногословно: – Что скажу, государь… Кровь невинная из земли вопиёт, жжёт руки злодейские! Хадуг милостиво кивнул. Видоков было в достатке. Отвергнутый Утешка поплёлся заливать горе. На шум, сотрясавший кружало, примчались Гайдияровы молодцы. Бросились раскидывать свалку. Когда всё успокоилось, на полу остались лежать двое. Крепко ошеломлённый Утешка – и отрок в накидке порядчика. С Утешкиным поясным ножичком в горле. – Мой щит носил, – сказал Гайдияр. – Моим чадом звался. Ради него справедливости доискаться хочу, родич и государь! – Расправа на именитого хозяина поднялась, – тихо пересуживал народец. – Порядчики против порядочного встают. – Что-то будет! Вдоль стены бочком пробрался седой, рассеянно улыбающийся человек. – Утро доброе, Машка?ра, – приветствовали городского чудака выскирегцы. – Неужто до сих пор не нашёл? Он развёл руками: пока не нашёл, но надежды не оставляю. Встал поближе к светильнику. Начал вглядываться в изва?янные узлы, отслеживать пальцем ход сплетавшихся ужищ. Про него тут же забыли. – А ничего не будет. Откупится Кокура. – Бездельное молвишь. От чего ему откупаться? – Так вроде сын напрокудил… – Сказал же, не ведает его и ведать не хочет! Машкара вытащил из поясного кармашка непочатую це?ру. Принялся чертить по гладкому воску, срисовывать полюбившийся узел. – К Утешке этому присмотреться бы. Вдруг правда сын. – Ты, что ли, присматриваться собрался? Своих перечти! – Мать спросили бы… – Кокуре чужак без надобности. Помощника справного вы?холил, а это кто? Подворник и есть. Скита?ла бездельный. Только нажитое губить. – Такого прими, а он лихой рукой… Хадуг сел поудобнее. Взял кружку, окунул нос в завитки горячего пара… В этот миг случилось непоправимое. С раската донёсся кошачий призыв, звеневший такой мощью и страстью, что наследница благородных кровей растеряла остатки достоинства. Вывернулась из-под хозяйской руки, только хвост мелькнул! Шастнула между сапогами порядчиков. Саданула когтями слишком проворную пятерню. Эрелис дёрнулся было с кресла, но жёсткие пальцы Невлина впились в плечо. Шегардайский царевич остался сидеть, красный, взмокший, пристыженный. Ликующее многоголосое «Ау-у-у!» взорвалось драчливым бесчинием, укатилось за пределы раската… Хадуг спрятал усмешку в вороте охабня. Кивнул райце. Советник подошёл, остановился против ответчика: – Как очищаться будешь, безродный? Вязень дёрнул спутанными руками, прошамкал: – Не без роду я, добрый господин… в людях рекусь… Царедворец, суровый, бесстрастный, покачал головой: – Не о том спрашиваю. Как правиться будешь? – Как берёста на огне, – зарычал Гайдияр. Вязень, жалкий, втянул голову в плечи. – Твой нож был? – Мой, господин… а порезал не я! Не я!.. – Видали сиротку, – скривил губы четвёртый царевич. – Спьяну бить – удалец, самого побили – младенец безвинный! Пламя светильников начало казаться Эрелису слишком ярким. Он сощурился, нашёл взглядом седовласого чудака. Любитель узлов пропускал накалённые голоса мимо ушей. Вглядывался, подправлял рисунок, снятый на церу… Поговаривали, будто сплетения древней сети таили облыжный узел. В камне вырезать можно, а из верёвки не совьёшь. Кто сыщет его – поймёт великую тайну. Люди на годы увлекались поисками, отчаивались, сходили с ума. Машкара был из числа самых упорных. Советник обернулся к судье, тяжело опёрся на палку. – Государь, – начал он с поклоном. – Твой достойный брат уже взял на допрос всех бывших о ту пору в кружале. Я был бы рад огласить имя убийцы, но каждый из этих людей клялся именем Справедливо Казнящей, что видел очень немногое. Скажи нам, следует ли привести их на пытку для подтверждения клятв? Народ зашумел. – При Аодхе своих на дыбу не поднимали, чтоб пришлого обелить… – При добром Аодхе, если правды не дознавались, самого убитого виноватили. Всё лучше, чем распря. – Убиенный ведь сирота был? Вот и дело с концом. – Сирота, сирота, а кому служил! – Гайдияр не смирится… – Теперь, значит, доброму человеку в кружале не погулять? – Опять кого спьяну убьют, а притомных на пытку? – Ответчика вздёрнуть да покрепче тряхнуть! – Не убивал я, – потерянно бормотал вязень. – Не убивал… Старик Невлин привстал со скамеечки, поставленной, ради уважения к его летам, за креслом Эрелиса. – Если бы ответчик привёл родню, несущую честное имя, добрая слава семьи могла бы его защитить, – на ухо пояснил он царевичу. – Люди согласились бы, что от сына достойного отца стоит ждать правды. Увы, этому юноше нечем подтвердить ни своё родство, ни свою безвиновность. Эрелис так же тихо отмолвил: – Почему государь не прикажет расспросить мать? Думается, она лучше всех поняла, сын пришёл или нет. Где-то за раскатом, уже далеко, снова взвыли коты. Дрались за царицу. – Жена следует воле мужа, – сказал Невлин. – Если муж по своему разумению ограждает дом, выстроенный его трудом и упорством, добрая жена может только смириться. Тут никому встревать не рука. – Даже для спасения жизни? – Мой государь… Былые наставники приучили тебя следовать чести и благородству. Ныне ты подошёл к науке правления, а она таит немало скорбей. Ты исполнился горечи, видя, как домохозяин отказывается укрыть незнакомца, ибо хранит свой дом от разлада. Представь же, чем иногда обрекается жертвовать правитель страны! Эрелис упрямо пробормотал: – Люди, знавшие моего отца, удостоверяют, как он боялся осудить на смерть без вины… Царевич Хадуг поставил кружку. Разговоры немедленно стихли.