Провинция Чопо, Демократическая Республика Конго Пробудил Шарлотту Жирар жгучий укус какого-то насекомого, вернув ее к грубой реальности. Ей снилось, будто она плавает голая в бодряще прохладном бассейне загородного поместья своих родителей на Французской Ривьере. Хлопнув себя по шее, она резко села под пологом жаркого, пропитанного влагой шатра. Воздух душил и затоплял, как болото. Вдруг еще один укус в тыльную сторону другой руки. Вздрогнув, Шарлотта потрясла ладонью, запутавшись в москитной сетке вокруг раскладушки. Выругавшись по-французски, высвободила руку. Уставилась на виновника, ожидая увидеть одну из кусачих черных мух, наводнивших ооновский лагерь для беженцев. Но на запястье у нее сидел красно-черный муравей – длиной с ноготь большого пальца. Его жвала глубоко впились в ее плоть. Пораженная, она щелчком сбила насекомое в сетку, где то полезло вверх по марле. С глухо забившимся сердцем продралась сквозь занавеси вокруг раскладушки. Цепочки ползущих муравьев тянулись по полу спального шатра, зигзагом поднимались по стенам. «Откуда они тут взялись?» Достав сандалии, Шарлотта перевернула их и постучала о землю, вытряхнув еще несколько заблудившихся муравьев, а потом на цыпочках прошла по полу, похожему на ожившую географическую карту. К счастью, одеваться не пришлось – накануне она завалилась спать прямо в голубой медицинской униформе и белом жилете. На ходу мельком глянула на себя в стоячее зеркало, на миг шокированная собственной внешностью. Ей не исполнилось еще и тридцати, но выглядела она лет на десять старше. Свои черные волосы Шарлотта обычно стягивала в практичный хвостик на затылке, но сейчас он весь разлохматился и покосился – распустить его перед сном она тоже не удосужилась. Глаза у нее были все еще припухшие, с темными кругами под ними от непроходящей усталости. Кожа на лице облупилась после многих дней, проведенных на солнце. Ее косметолог на Монмартре пришла бы в ужас, но здесь, в тропическом лесу, у нее не было времени для изысков вроде кремов от загара и увлажняющих лосьонов. Прошлым вечером, уже хорошо после полуночи она без сил свалилась на свою раскладушку. Шарлотта была самым молодым из четырех членов медицинской бригады организации Médecins Sans Frontières – «Врачи без границ», работающей в лагере. Медперсонала катастрофически не хватало, а в расположенный в большой деревне лагерь вливались все новые толпы беженцев, пока джунгли к востоку продолжало затапливать практически непрекращающимся ливнем. Восемь дней назад ее забросили сюда вертолетом из города Кисангани, где она одно время работала консультантом в рамках программы «Здоровые деревни» ЮНИСЕФ[14] – в основном на подхвате. Но здесь, в лагере, сразу пришлось впрячься по полной. Всего два года назад закончив ординатуру по педиатрии в Сорбонне, Шарлотта решила как-то отплатить за науку, подав заявление на годичную стажировку с «Врачами без границ». В тот момент это представлялось замечательным приключением – тем, что она была решительно настроена испытать, перед тем как погрузиться в рутинные будни какой-нибудь клиники или больницы. Вдобавок часть своего детства она провела в соседней Республике Конго[15], в ее столице Браззавиле, и с тех самых пор всегда мечтала вернуться в эти джунгли. К несчастью, прошедшие годы значительно приукрасили представление Шарлотты об этом регионе и определенно не подготовили ее к трудностям жизни в тропическом лесу. «Вроде того факта, что всё здесь пытается съесть, ужалить, отравить или облапошить тебя». Подойдя к пологу жилого шатра, она протолкалась за него на мутноватый утренний свет. Прищурилась после темноты, прикрыла глаза ладонью. Справа от нее раскинулись соломенные хижины и крытые жестью убогие хибары деревни. Значительная часть жилья здесь уже была сметена расположенной по соседству рекой Чопо, вздувшейся после продолжительных ливней. Слева, уходя далеко в лес, громоздилось скопление типовых шатров и сооруженных на скорую руку шалашей – здесь ютились беженцы из других деревень, вынужденные спасаться от паводка. А люди продолжали стекаться сюда каждый день, переполняя и без того забитую до отказа территорию. Дым нескольких костров практически не справлялся с вонью, разносящейся из выгребных ям. Количество заболеваний холерой росло как на дрожжах, и медикам уже не хватало физраствора и доксициклина. Только вчера Шарлотте пришлось иметь дело и с десятком случаев малярии. Это едва ли был тот буколистический мир природы, который она представляла себе в Париже. Словно чтобы еще раз напомнить об этом, вдали зловеще громыхнул гром. В течение последних двух месяцев над этим районом постоянно проносились сильные грозы, превращая окрестные земли в болото – хотя календарный сезон дождей вроде еще не наступил. Это был самый высокий уровень осадков, зафиксированный более чем за целое столетие, – а прогноз обещал лишь новые ливни. Паводковые воды угрожали затопить всю центральную часть Конго, а из-за местной коррупции и всяких бюрократических препон вопросы помощи пострадавшим решались со скрипом или не решались вообще. Шарлотта буквально молилась, чтобы ооновцы поскорей прислали вертолет с очередной партией медикаментов и прочих припасов, пока ситуация здесь не стала по-настоящему катастрофической. Подойдя к госпитальному шатру, она увидела присевшую на корточки маленькую чернокожую девочку, исторгающую под себя струйку бурой жидкости. Муравьи забирались малышке на ступни и уже устроились у нее на коленях. Та плакала от их укусов, пока какая-то женщина, очевидно, ее мать, не подхватила ее себе под мышку и не отряхнула ей ноги. Поспешив туда, Шарлотта помогла собрать оставшихся муравьев. Показала на госпитальный шатер. Ее суахили[16] оставлял желать лучшего. – Дава, – произнесла она, увлекая за собой женщину и дитя. – Вашей дочери надо лекарство. Обезвоживание – и от холеры, и от тысячи прочих этиологий – могло убить ребенка меньше чем за день. – Куза, куза, – настойчиво повторяла Шарлотта, проходя вперед. Кругом уже суетились местные. Многие вооружились метелками из пальмовых листьев, сражаясь с полчищами муравьев. Она пристроилась за туземцем из племени балуба, который обмахивал такой метелкой дорожку, ведущую к госпитальному шатру. Следуя за ним по пятам, Шарлотта успешно добралась до брезентового полога перед входом. Из-за него сразу вырвался запах дезинфектанта и йода, на миг заглушив повисшую над лагерем вонь. Один из врачей – Корт Джеймсон, седовласый педиатр из Нью-Йорка – заметил ее появление. – Ну что там у вас, доктор Жирар? – спросил он на английском – фактическом языке медперсонала. – Очередной случай диареи, – отозвалась она, заводя женщину и ребенка внутрь. – Сейчас я ими займусь. – Но сначала он передал ей дымящуюся жестяную кружку с кофе. – Подзаправьтесь. Похоже, что вы едва успели открыть глаза. Пара минут погоды не сделает. Благодарно улыбнувшись, Шарлотта обеими руками приняла кружку. Вдохнула аромат. От одного только запаха сердце забилось чаще. Кофе здесь был густой, как сироп, – далеко не тот изысканный petit café в ее излюбленном парижском бистро. Вся медицинская бригада уже обрела натуральную зависимость от этого варева и уже чуть ли не всерьез обсуждала возможность употреблять его внутривенно. Шарлотта отошла в сторонку, чтобы насладиться как короткой передышкой, так и темным горьким эликсиром. Взгляд ее упал на крепкую фигуру Бенджамина Фрея, двадцатитрехлетнего аспиранта-биолога из Кембриджа, который совмещал возню с больными с работой над кандидатской диссертацией. На рыжеволосом аспиранте был тропический костюм цвета хаки и шляпа с широкими мягкими полями. А еще пара белых кроссовок, которую он каким-то мистическим образом ухитрялся держать в первозданной чистоте – ни пятнышка. По его порывистым движениям и редким нервным тикам она подозревала у него расстройство аутистического спектра, но даже если так, то на его способности хорошо справляться со своими обязанностями и общаться с людьми это никак не сказывалось. Правда, иногда этот молодой человек мог вдруг глубоко погрузиться в изложение всяких эзотерических тем, нисколько не обращая внимания на интерес слушателей – или же отсутствие такового. Когда он склонился над густой лентой муравьев и подцепил одного из них пинцетом, Шарлотта подошла ближе. Ей было любопытно это неожиданное вторжение – эта новая напасть, угрожающая лагерю. Фрей оглянулся через плечо, когда она присоединилась к нему. – Dorylus wilverthi, – объяснил он, поднимая захваченный образец повыше. – Африканский кочевой муравей. Еще называется «сьяфу». Одна из наиболее крупных разновидностей бродячих муравьев. Солдаты вроде этого могут вырасти до полудюйма в длину, а их матка, или королева, – до двух дюймов. У них такие сильные и крепкие жвала, что туземные племена используют их укусы для наложения швов на резаные раны. Шарлотта почувствовала, что парень приготовился к одному из своих длинных дискурсов, и перебила его. – Но откуда они тут взялись? – О, это беженцы, как и все остальные здесь. – Опустив муравья к его сородичам, он выпрямился. Указал пинцетом в сторону вздувшейся реки. – Похоже, что этих муравьев смыло с их обычной территории обитания. Ей понадобилась еще секунда, чтобы осознать, что черные островки, сплавляющиеся по течению, – это не какие-то кучки мусора, а массивные скопления темно-красных муравьев, сцепившихся вместе. – А почему они все не утонули? – спросила она. – После небольшого купания в реке? Это для них не проблема. Они могут продержаться под водой целый день. Муравьи – это крепкие маленькие солдаты. Они жили на Земле еще во времена динозавров и успешно колонизировали все континенты. За исключением Антарктиды, естественно. Шарлотта ощутила дурноту, особенно когда заметила, как один из этих островков рассыпался, ударившись о берег, и растекся по сторонам. Захватчики действовали слаженно, словно заранее разработали стратегию этого нападения. – И ума им не занимать, – добавил Фрей, словно приметив то же самое. – У каждого – двести пятьдесят тысяч мозговых клеток, что делает их умнейшими насекомыми на планете. И это только у одного из них. Соберите сорок тысяч муравьев вместе, и они будут соответствовать нам по уровню разума. И не забывайте, что некоторые суперколонии Dorylus насчитывают более пятидесяти миллионов муравьев. Можете себе представить? И во главе всего этого королева, которая живет до тридцати лет – дольше любого другого насекомого. Так что не стоит их недооценивать. Шарлотта вдруг пожалела, что вообще подошла к биологу. – Пока эта армия не двинется дальше, – предостерег Фрей, когда она начала отходить от него, – ожидайте множества пострадавших от укусов. Помимо ума, у странствующих муравьев на редкость злобный характер, плюс соответствующее вооружение. Челюсти у них крепкие, как сталь, и острые, как бритва. На марше они известны тем, что пожирают все на своем пути, даже убивают стреноженных лошадей и объедают их до костей. Или собак, запертых в домах. А иногда и младенцев. Шарлотта натужно сглотнула. «Как будто нам тут нужны еще какие-то проблемы…» – А долго придется ждать, пока они уйдут? Фрей нахмурился, упершись кулаками в бедра. Понаблюдал за темными лентами, текущими с реки через лагерь. – Странное дело… Такое поведение для них необычно. Обычно странствующие муравьи избегают участков с бурной деятельностью вроде этого лагеря, предпочитая держаться в тени джунглей. – Он пожал плечами. – Но этот паводок и сам по себе явно нетипичен. Может, это и сделало их особо агрессивными. Тем не менее со временем они должны успокоиться и двинуться дальше. – Надеюсь, что вы правы. Он кивнул, все еще глядя на рассыпающуюся по сторонам массу муравьев, с обеспокоенным выражением на лице. – Я тоже. 11:02 Шарлотта посветила фонариком-карандашиком в глаза трехмесячному малышу. Мальчишка устроился на руках своей обеспокоенной матери. Он засунул в рот большой палец, но не сосал его, как это обычно делают дети его возраста. Лежал тихо, выпрямившись, с необычно напряженной спиной. Зрачки у него были расширены и едва реагировали на свет. Если б ребенок не дышал, то походил бы на мягкую восковую куклу. Кожа у него поблескивала, словно от жара, но температура была нормальной. – Что думаете? – не оборачиваясь, спросила Шарлотта. За плечом у нее стоял Корт Джеймсон. Она подозвала американского педиатра для консультации. Они собрались за небольшой занавеской, отделяющей «смотровую» от основного помещения-палаты, уставленного койками. – Такую же картину я наблюдал вчера, – отозвался Джеймсон. – У девочки-подростка. Ее отец сказал, что она вдруг перестала говорить и двигалась только после понуканий. Опухшие лимфоузлы и сыпь по всему животу. Как и у этого мальчишки. Я подумал, что это может быть поздняя стадия трипанозомоза. – То есть сонной болезни, – пробормотала она, обдумывая его предположительный диагноз. Это заболевание вызывается одним простейшим паразитом, передаваемым при укусе мухи цеце. Ранние признаки заболевания – опухшие гланды, сыпи, головные и мышечные боли. Позже, при отсутствии лечения, этот паразит поражает центральную нервную систему, что приводит к неразборчивой речи и нарушению координации движений. – И как вы поступили с той девочкой? – спросила Шарлотта. Джеймсон пожал плечами. – Я влил в нее мешок физраствора внутривенно, поскольку она была обезвожена, а после накачал «докси» и пентамидином. Закрыл все базы, какие только смог, как выражаются у нас в Америке. Пытался уговорить отца оставить ее у нас, но он отказался. Позже я слышал, что этот мужик ищет колдуна из своей собственной деревни. В голосе коллеги она услышала пренебрежение. Потянулась к Джеймсону утешающей рукой. – Ее отец тоже хочет закрыть все базы. – Наверное, вы правы. Шарлотта не могла осуждать представителя местного племени за подобный выбор. Многие деревенские шаманы и вправду знали целебные травы и способы лечения местных недугов, еще не открытые и не обоснованные медицинской наукой. Некоторые она уже успела изучить и сама. Например, местные знахари пользовали уринальные инфекции грейпфрутом еще задолго до того, как целебные свойства цитрусовых были подтверждены западной медициной[17]. Шаманы также использовали Ocimum gratissimum – африканский базилик – для лечения диареи, на что, останься вдруг лагерь без медицинских припасов, вполне можно было бы положиться. – Не думаю, что этот мальчик страдает сонной болезнью, – заключила наконец Шарлотта. – Поначалу, основываясь на минимальном зрачковом рефлексе и отсутствии рефлекса угрозы[18], я подумала, что это может быть онхоцеркоз, он же «речная слепота». Но не сумела обнаружить у него в глазах никаких паразитических червей, которые могли бы это вызвать. – Тогда что же это, по-вашему? – напористо поинтересовался Джеймсон. – Его мать говорит, что два дня назад он был совершенно здоров. Если она права, тогда симптомы проявились слишком уж быстро для любого заболевания, вызываемого паразитами. Что простейшими, что червеобразными. Такая быстрота скорее наводит на мысли о вирусной инфекции. – Вирусов тут определенно предостаточно. Желтая лихорадка, ВИЧ, чикунгунья, денге, Рифт-Валли, лихорадка Западного Нила… Не говоря уже – исходя из шелушащейся сыпи у этого мальчика и у вчерашней девочки – обо всех видах поксвирусов. Обезьянья оспа, черная оспа… – Ну не знаю… Симптомы не соответствуют ни одному из перечисленных диагнозов. Мы можем иметь дело с чем-то новым и неизвестным. Большинство новых вирусов возникают при дисбалансе природной среды. Прокладке новых дорог, сведении леса, варварском истреблении экзотических лесных животных браконьерами… – Она обернулась на своего коллегу. – А также при продолжительных ливнях, особенно если переносчиками этих вирусов являются москиты или какие-то другие насекомые. Словно услышав эти слова, здоровенный странствующий муравей взобрался по плечу мальчишки и впился ему в шею. Закапала кровь, когда его жвала впились в нежную плоть. Шарлотта сразу припомнила, какими болезненными оказались укусы, разбудившие ее, но мальчишка даже не пошевелился. Так и не вытащил большой палец из рта, чтобы вскрикнуть. Даже не вздрогнул от боли. Просто лежал, деревянно зажатый, уставившись в пространство пустыми глазами.