— НЕ ЕДА. — от мощного импульса меня швырнуло на землю и протащило по камням. — НУЖНО ЕЩЕ ЕСТЬ. ДАВАЙ. — меня вжало в камни еще сильнее. Это был не звук, что-то другое, и это что-то разрывало мою черепную коробку. Надеюсь она скоро поймет, что здесь тоже нужно фильтровать мощность. — ДАВАЙ. — повторила она с нажимом, причем с серьезным нажимом. Я потерял сознание. Очнулся от очередного импульса, меня будто взбодрили электрическим разрядом. Сердце колотилось, а руки тряслись. По всей видимости, в отключке я провалялся от силы две секунды. — ДАВАЙ-ДАВАЙ. — повторила самка без прежнего нажима. Быстро учится. — Нужно готовить, — прохрипел я. — НУЖНО ГОТОВИТЬ, — утвердила самка. А затем еще раз, для закрепления результата. — НУЖНО ГОТОВИТЬ, ДАВАЙ-ДАВАЙ. Она вернулась на свое место и выжидательно уставилась на меня. Ну, Рой! Три часа минимум, говорит. Тут и десяти минут не прошло, уже чего-то требует. Ух, спиногрыз на мою голову. — ДАВАЙ-ДАВАЙ! — снова повторила она с нажимом, но на этот раз нажим ощущался скорее в интонации, а не в интенсивности волны. — А ты можешь не так… эм… сильно говорить? — спросил я, даже не надеясь, что буду понят. Самка просто смотрела на меня. Затем склонила голову набок и послала слабый импульс: — есть надо, давай-давай. Я едва его заметил, настолько он был слабый. Почти неотличимый от моих собственных периферийных мыслей. — Можно чуть громче, — наугад сказал я. Самка повернула голову на другой бок. — Нужно готовить! — раздалось в моей голове с легким раздражением. — Другое дело. Пойдешь со мной к озеру? — Пойдешь? — спросила она. Я предположил, что она не успела узнать это слово, потому что в следующую секунду утвердительно ответила. — Пойдешь. Нужно готовить. — Сможешь взять мясо? — спросил я. На самом деле, я преследовал две цели. Во-первых, нужно было расширять ее словарный запас. А во-вторых, у меня вдруг проснулся мальчишеский интерес, сможет ли она утащить такой вес? — Еть ош, — произнесла она голосом. Я так и не понял, что она хотела сказать. Но в следующий момент самка просеменила к туше геккончика, проткнула его одной из своих клешней и легко подняв в воздух, понесла, направившись следом за мной. Да уж. Эксперимент удался на славу. Я себя чувствовал в этот момент как школьник, который после очередной экранизации Годзиллы поспорил с друзьями, кто же сильнее, любимый динозавр или Кинг-конг. А в очередной серии с восторгом обнаружил, что все-таки Годзилла! В общем, для нашей Годзиллы семидесяти килограммовый геккончик, — как пушинка. Наверное, так и буду ее называть. Почесав затылок, я вызвал ячейку в которой до этого находился многострадальный ящер, и направился в сторону озера. — Ты меня понимаешь? — спросил я, что бы хоть как-то завязать разговор. На этот раз ответа не последовало, но я понял, что она все же ответила. Будто кивнула. Что бы спросить? — А что такое еть ош? Ты все время это повторяешь. — Это имя. Первое слово, произнесенное матерью. Так рассказывала мать ребенку в яйце. — я отчетливо почувствовал горечь. Твою мать! И здесь отличился. Так, стоп, при чем тут мать. Не спорю, это первое, что я произнес, но я, блин, и не мать. — А когда мать эм… успела тебе сказать это? Ну имя. — Сегодня. — снова горечь. — Ты это сказала. Черт! — Но я не мать, я даже выгляжу по-другому. Черт! Да я же мужик, в конце концов! — На тебе метка матери. Ты коснулся яйца, в тебе частица матери. Ты присутствовал при рождении как мать. Еть ош поставила отметку. Ты мать. — Я… — коснувшись ладонью лба, я пробормотал, — бред какой-то. Я не могу быть матерью. — Ты не Мать, но ты первый принял рождение. Ты есть отметка матери. Теперь ты мать. — я ощущал отчетливое раздражение, злость, разочарование. Весь комплект, которым она пытала меня накануне. Следом она добавила. — Ты мне не нравиться. Я бы убить тебя, но ты мать. Я не мочь тебя трогать. А ты оберегать меня и учить. Мне по прежнему было ничего не понятно, но где-то на краю сознания картина стала обрисовываться. Наверное, подсказкой послужил тон, который вполне удачно заменял слово «ничтожество» в конце каждого предложения. Видимо, у Беаров какие-то сложные обряды при рождении, частью которых мне посчастливилось стать. И тот плевок на самом деле предназначался ее родной матери. И уж точно он не заставил бы матку Беров валяться два дня в отключке. Да уж, перспективы одновременно и пугают, и завораживают. Размышляя об этом, я уже наполнил водой ячейку и, закинув в нее уже испытанный нож, принялся кипятить воду. Юная самка Беаров, повинуясь моей просьбе, сгрузила в воду тело ящера. Решив не тратить время даром, я начал раздеваться в надежде смыть с себя грязь в озерной воде. — Ты знаешь, где твоя мать? — скрепя сердце спросил я. — Мать ушла. Дочь тоже должна была уйти, но осталась. Неподготовленная, неправильная, с неправильной матерью. — ее щупальца затрепетали, а полупрозрачные тентакли вдруг стали увеличиваться в объеме и длине. — Я слабая, я не умею, как стать матерью. Я должна уйти, но не уйду. Я судорожно сглотнул. Волны переживаний, горечи, страха и обреченности разрывали меня изнутри. Кроме всего прочего, я чувствовал с ее стороны явное презрение ко мне. Мне вдруг вспомнились слова моей матери. В период, когда каждый превращается в тяжелого подростка и треплет нервы родителям, слишком много лишних слов витает в воздухе. Она сказала так: «Я помню, когда ты бегал совсем маленький и с любовью смотрел на меня. Теперь смотришь с презрением. Это чудовищно и невыносимо. Вспомни этот день, когда на тебя так будут смотреть твои дети. «После она расплакалась. Знала бы она, какой интересный получился каламбур. Мама. До меня только сейчас дошло, что она уже очень давно умерла. Похоже, химия, отключающая лишние переживания, выветрилась. Собрав всю волю, я быстро взял себя в руки. Я всегда считал себя представителем той породы людей, которые по-настоящему умеют это делать. Ну, брать себя в руки и идти дальше. Многие могут этим бахвалиться, выглядеть круто и альфа-самцово. Но как показывает практика, обычно именно спокойные невзрачные пареньки в моменты локального армагедона способны идти дальше, не обращая внимания ни на что. В частности, на слова крутых достигаторов, что, мол, все пропало и невозможно. Возможно все, пока не остановился. Не скажу, что я невзрачный, но я всегда иду вперед, насколько бы большой тупостью это не выглядело со стороны. Главное результат. Вот, порассуждал про себя, и сразу стало легче. Это у меня такой способ эмоциональной реабилитации. Сначала дать себе пару секунд погрустить, а потом схватить себя за самые мужественные места, набрать полную грудь воздуха и, выдвинув челюсть вперед, идти дальше воевать. — Я думаю, ты и сама сможешь подготовиться и научиться всему. — попытался я неловко ее утешить. — И вовсе ты не неправильная. Вон, какие у тебя… клешни. — Дочь должна учиться у Матери сто циклов. Должна стремиться дорасти до уровня слабой матери. Должна учиться быть умной, сильной, сдержанной — затем последовали невнятные звуки. — В вашем примитивном языке нет большей части слов о том, чему должна учиться дочь. Я никогда не стану матерью. Я неправильная, не должна была родиться. Должна была уйти вместе с матерью. Ее тентакли рванулись в разные стороны. Часть из них уперлась в пол и самка поднялась над землей, на несколько метров. — Я чувствую себя сильной, но настолько глупа, что не могу понять, какая я на самом деле слабая. Я неправильная. Мать не научила. По идее, все что говорила самка Беаров, могло бы показаться чушью или истерикой. Но я стоял с ней рядом и чувствовал всю глубину того, что она говорит. Так бывает, обычные слова, слышанные много раз, приобретая контекст, становятся настоящим откровением. Несмотря на то, что я слушал жалобы монструозного богомола, во мне и правда стало что-то просыпаться. То ли родительский инстинкт, то ли стандартная мужская реакция утешить опечаленную девушку. Блин. Девушку… В общем, сработало промывание мозгов, я готов быть мамой. Где там происходят обряд? Или что для этого нужно сделать? — Я постараюсь научить тебя. Я тебя не брошу. — меня стали переполнять чувства к малютке Беарушке. Стоп, да что это такое?! Я потряс головой. — Ты? Ты слабый и ничтожный. В тебе нет ничего, что может сделать меня лучше. Ты знаешь себя в два раза меньше циклов, чем знаю себя я. Ты… И ты мать. Я должна учиться у тебя. Меня снова стало сжимать со всех сторон. Голова готова была разорваться. — Уходи. Я неправильная и научусь сама, без матери. Ты не нужен. Из окружающего мира будто спустили воздух, и мне разом полегчало. Давление резко пропало, а самка, отвернувшись от меня, села на камни. Ее тентакли втянулись внутрь тела, и где они там помещаются? Внезапно, будто опомнившись, самка повернулась ко мне. Но сначала. Нужно есть. Давай. Я выбрался из воды. Пока длился этот напряженный разговор, я успел немного обмыться. Вода была холодной, почти ледяной. Но мне было совсем не холодно. Одеваясь, я думал о том, что наговорила мне самка Беаров, и снова вспомнил маму. Да уж. Родители и дети.