Будильник зазвенел. Катя хлопнула по нему рукой. «Какие же ужасно мерзкие звуки издают эти устройства! А вот с мозгом бы все было не так!» И, в который раз согласившись со своим суждением, Катя пошла завтракать. 3 Чистая черная машина начала движение и двигалась так мягко, что сидящая внутри заключенная даже и не заметила, что куда-то начала уезжать. Когда же она обратила внимание на окружающий ландшафт, автомобиль уже притормаживал, заворачивая на парковку около Корпорации — пожалуй, самого большого здания в мире на данный момент. Да и навсегда. Как только все трое прибыли на место назначения, женщина осторожно вышла из салона и, открыв дверь со стороны Вильгельма, пригласила данную личность проследовать за собой. Что та не преминула сделать, потому что сил на сопротивление у оной просто-напросто не хватало. Рот был открыт в изумлении. Брови давным-давно сошлись на переносице. Глаза выражали одновременно совершенно невероятную смесь эмоций, состав которой описывать я не берусь ввиду невозможного колорита. Сотрудница не проронила ни слова с момента подписания задержанной вынесенного ей приговора. Работа была выполнена. По крайней мере была выполнена та ее часть, в ходе которой требовалось шевелить языком. Теперь же этого не требовалось. А если не требуется — значит, запрещается. Одно из двух. Водитель остался в салоне. Его работа заключалась только лишь в постоянном пребывании внутри автомобиля. До самого окончания срока службы. Женщина же тем временем вела Вильгельма в здание Корпорации. Ах да, здание. Наверное, тебя интересует его вид и все такое прочее, что обыкновенно интересует людей при упоминании чего-то, о чем они не имеют ни малейшего представления? Оно большое, как уже упоминалось. Не просто большое, а чертовски огромное. То есть оно огромное настолько, что вряд ли способно вместиться в ваше сознание. Если попытаться сосчитать его этажи, стоя на земле, — то потеряешься в облаках и собьетесь со счета где-то на восемьдесят-мне-не-хватает-обзора этаже. Так что лучше и не пытаться это сделать. Бессмысленно. Что странно — под землей нет ни одного этажа. Казалось бы, что за несуразица? Разве возможно нечто подобное? Разве здание не обвалилось бы, склонившись под грузом давящих на него законов физики? Я не конструктор, не архитектор. Я лишь описываю то, что есть, не решаясь давать свою оценку тому или иному замеченному мною объекту или субъекту. Я жму плечами, не решаясь искать ответы на ваши вопросы. В ширину же Корпорация раскидывается на столько, что невозможно было увидеть ничего, кроме нее. И, конечно же, оно квадратно. По крайней мере, такое создается впечатление, когда на него смотришь. Ты предстаешь словно бы перед огромным холстом черного цвета. Эдаким квадратом Малевича в масштабе несколько тысяч к одному. То есть это не увеличенное подобие обыкновенных жилых домов — нет и нет. Это непомерно огромный квадратный ужас, обойти который просто невозможно. И именно поэтому по всей его площади перемещаются лифты: они ходят и вправо, и влево, и вверх, и вниз — как в «Чарли и шоколадная фабрика». И очень быстро. Однако, как и чистые черные машины, абсолютно неощутимо. Подойдя к одному из входов в этот идеально сконструированный ад, женщина наклонилась перед сканирующим устройством, подставив ему свой глаз. Вильгельм хранил молчание. Он не заговорил и после входа вовнутрь. Если снаружи Корпорация представлялась чем-то вроде сплошной черной стены, то внутри это было нечто сродни бесконечному морю ярко-синего. Ярко-синие стены, потолки, полы, столы, стулья… Даже сотрудники были одеты уже не в черные костюмы. Пленница посмотрела на свою сопровождающую и открыла рот еще шире (он не закрывался с самого начала движения автомобиля ОН). А причиной тому был тот факт, что костюм этой самой сопровождающей тоже не был черным — он был ярко-синим. Бесспорно. Девушка посмотрела на себя. Если бы мускулы лица были бы более эластичными, если бы кожа была более гибкой, если бы костей в лице не было, то… вполне вероятно, точнее даже — совершенно очевидно, что челюсть Вильгельма сейчас валялась бы на безупречном белом полу. Причиной же этого являлся факт абсолютной наготы. Задержанная была совершенно голой. Она встала как вкопанная посреди зала, пытаясь (понятное дело, безуспешно) хоть как-то прикрыться своими маленькими ладошками. Женщина остановилась и пару секунд безмолвно понаблюдала за этой сценой. Ее терпение иссякло, и она вопросила: — В чем дело? Почему вы не следуете за мной? Девушка дрогнула и сумасшедшими глазами посмотрела на спрашивающую. — Вы что, ослепли?! — ее голос срывался так, словно связки катались на американских горках — то вниз, то вверх. — Я же голая! — И что вас смущает? — Я не уверена, — саркастично начала девушка. — Но, быть может, то, что я ГОЛАЯ. Я СТОЮ ГОЛЫШОМ НА ГЛАЗАХ У ЛЮДЕЙ. — Почему вас это смущает? — женщина готова была удивиться. — Я СТОЮ ГОЛЫШОМ НА ГЛАЗАХ У ЛЮДЕЙ В ЗДАНИИ, НЕ ИМЕЮЩЕМ НИ КОНЦА, НИ КРАЯ В МИРЕ, НЕ ИМЕЮЩИМ НИ НОРМАЛЬНОСТИ, НИ СМЫСЛА. Я КАК ЕВА В ЭДЕМСКОМ САДУ, ЧЕРТ БЫ ВСЕХ ВИЛАМИ ИСТЫКАЛ! Сотрудница ОН оставалась хладнокровной. Однако почему-то она стала чуть более разговорчивой, нежели вне стен Корпорации. — Не понимаю, к чему так горячиться, — практически пожала плечами она, не спуская глаз с арестованной. — Это стандартная часть. Вы получите свою робу, если пройдете дальше. Простой здесь ничего не решит. А смущаться нет смысла — сотрудники не обращают внимания на нарушителей. Обращают же только в исключительных случаях и проявляют интерес не более, чем исключительно профессиональный. Вильгельм был немного успокоен, но ему все равно не очень-то верилось в только что произнесенные слова. Правда, особенного выбора не было. Либо идти далее за этой странной особой, либо стоять нагишом на обозрении у несметного количества работников данной близко-к-бесконечной Корпорации. Поначалу медленно, но уже скоро в разы быстрее пленница пошла за своим изувером. Так же скоро она сумела представить, что она по-прежнему одета и что никто на нее не смотрит. Со вторым дело пошло на ура, ибо ее либо на самом деле не замечали, либо старались не замечать, либо искусно претворялись, что не замечали. Это немного успокаивало. Не настолько, чтобы почувствовать себя вновь в своей тарелке, однако все-таки достаточно. В следующие несколько секунд работница ОН и Вильгельм неслись сквозь здание Корпорации в прозрачном лифте. Если Вильгельм и надеялся избежать неловкости пребывания в чем мать родила хотя бы в этом местечке, то все надежды его разбились о белизну под ногами. — Куда мы едем вообще? — наконец решилась поинтересоваться девушка. — Я уже молчу насчет того, где мы, почему мы здесь и что за фигня творится вокруг, но… но мне действительно хотелось бы узнать хотя бы то, что меня ждет еще. — Мы едем в кабинет Опроса. Далее, когда вас опросят, вы посетите кабинет Осмотра. Когда вы пройдете осмотр, вы посетите кабинет Психографии. После вас ждет составление протокола в кабинете Составления Протокола. В кабинете Вердикта вы узнаете, что вас ждет впоследствии (то есть какой срок и где вы будете отбывать, а также что вы будете делать во имя искупления вины). На конечном этапе, согласно Вердикту, вам выдадут униформу, отправив вас в назначенное место. Не имело никакого смысла, будет ли она против всего этого, не будет ли. Не имело никакого смысла, закричит она сейчас или откажется идти. Было ясно только то, что она попала в какую-то несуразицу. Она оказалась в каком-то параллельном мире. Это уже более-менее стало ясно. Либо она просто сошла с ума, что вероятнее. Но тогда противиться лечению еще бессмысленнее. Тогда в буйстве нет резона, тогда надо подчиниться. И, прикусив язык, Вильгельм бесшумно выдохнул, смирившись со своей судьбой. 4 Тостер выплюнул два поджаренных ломтика хлеба. Аккуратно достав их и положив на тарелку, Катя уселась завтракать. На кухне сидела только одна она, потому что в такой ранний час все остальные члены семьи еще спят. Отцу с матерью на работу вставать только в 7:00. Соответственно, и брат поднимают тоже примерно в это же время. Одна она с шести утра на ногах: ей, видите ли, нравится добираться до колледжа самой, на автобусе, хотя работа родителей находится в той же стороне и ее всегда норовят подвести, но Катя ни в какую не соглашается, объясняя это тем, что, как будущий социальный работник, она очень заинтересована наблюдением за людьми. А где, как не в общественном транспорте, можно проследить за ними, попытаться вглядеться в их души, прочитать их характер по выражению лица? Чтобы никого не будить, Катя закрыла дверь и только после этого включила телевизор на как можно меньшую громкость. Она любила смотреть с утра новости: ее интересовали события вне зависимости от их сферы и рода. Будь то экономика, политика или простейшие аварии на дороге — Катя с увлечением вслушивалась в каждое слово репортера. Она вгрызалась в хрустящие тосты зубами, а в телеэкран — глазами. Сегодня с утра вещал самый нелюбимый Катин журналист — он был приезжим, в его голосе ясно слышался акцент, и это заставляло слушающую его девушку ерзать на стуле от неудовольствия. — Зараза, весь аппетит перебил, — бурчала она себе под нос, как ни в чем не бывая поедая кашу и тосты. Самое раздражающее было то обстоятельство, что не было никакой возможности переключить канал. Нет, то есть фактически это было вполне возможно. Для кого угодно, но не для Кати, ведь новости с утра — это то, без чего она ни при каких обстоятельствах обойтись не могла. Кто-то не может обойтись без посещения McDonald’sa каждую неделю, кто-то — без любимого человека, а Катя — без утренних новостей. Она скорее бы отказалась от завтрака, а также от обеда и ужина, нежели согласилась бы пропустить эту невероятно важную частицу своего дня. Недовольно ковыряя ложкой кашу, Катя хмурилась и думала очередные мысли. «В чем-то Гитлер был прав, — со странного предложения начала она свои размышления. — Конечно, не в сжигании людей, но… но он был прав, желая сделать весь мир единым государством с единым языком и едиными правилами». Немного помолчав внутри себя и будто взвешивая эту идею, Катя отправила еще одну ложку завтра себе в рот. «Не было бы никаких войн, — продолжила она спустя мгновение, так и не вытащив ложку и зажав ее вместо этого губами. — Была бы одна валюта без всяких глупых курсов и скачков на биржевых рынках. Или можно было бы ее вообще убрать. К чему деньги в едином государстве?» Глаза Кати засияли, она улыбнулась и вознаградила себя еще одним куском тоста. «С другой стороны, — на полуоткушивании подумалось ей. — Отпала бы надобность в переводчиках и языковедах… хотя… это даже к лучшему, — она качнула головой, что делала всегда при соглашении с самой собой. — Не надо было бы изучать другие языки. Их бы ведь просто не было! Появилось бы больше свободного времени, которое можно было бы потратить на что-то более полезное. Стало бы проще общаться вообще, — Катя посмотрела в телевизор и снова поморщилась. — Ни у кого бы не было больше акцента». Взяв паузу в умозаключениях, Катя некоторое время старалась игнорировать произношение репортера и мирно завтракать, однако вскоре ей пришла в голову еще одна мысль, и девушка сконцентрировалась на ней. «Было бы еще лучше, если бы в учебных заведениях не приходилось изучать то, что впоследствии не пригодится… Ведь тригонометрические формулы в магазине не применишь? Ведь тот факт, что ты знаешь, что происходит на каждой из фаз митоза и мейоза ничего не дает при подстрижке газона? Ведь, смотря на Солнце, ты не думаешь о том, сколько градусов на его поверхности?» Прервав утреннюю трапезу на половине, Катя рванула в свою комнату и, плюхнувшись на кровать, взяла ручку, открыла блокнот и сделала новые записи: Создать единое государство с единым языком и едиными правилами. На основе выбора самого человека учить его тем наукам, которые ему будут нужны впоследствии. Азы, важные для обыденной жизни — то есть математика, чтение, правописание и некоторые другие — обязательны для всех. Остальное — только по выбору. И человек имеет право менять набор изучаемых предметов в зависимости от своего собственного желания. Поставив точку и прочитав написанное, Катя удовлетворенно улыбнулась, снова закрыла блокнот и пошла доедать свой завтрак.