— Хорошо, — сказала она ледяным голосом. — По меньшей мере вы не из банды очаровательных лжецов, которые продавали обещание привести женщин в предместья. Что в сумке? На лице гальта появилось выражение огорчения и отчаяния, но он не стал лгать: — Имена мужчин, мисс. Тех, кто хотел жен из Гальта. — Я так и думала, — сказала Эя. — Не помогай им, — сказала Ванджит. Она вскарабкалась на передок повозки, но еще не взяла в руки поводья. Маати решил, что, судя по ее телу, она это сделает через несколько минут. Он увидел, что черные глаза андата уставились на него, и отвернулся. Эя, скорее всего, ее не услышала. — Мы собирались все сделать правильно, мисс, — сказал высокий мужчина. — В Актоне есть человек, который записывает всех женщин, хотящих приехать сюда. Мы заключили с ним соглашение. У нас забрали все деньги, но мы сохранили списки. Клянусь богом, мы выполним свою часть сделки, если вернемся в Сарайкет. — Вы украли у них, — сказала Эя, вынимая из сумки мех с водой. — Они украли у вас. Так что, как мне кажется, вы равны. Вот, попейте отсюда. Это не только вода, так что сделайте только пару глотков. — Эя-кя, — сказала Ирит высоким и беспокойным голосом, но не стала продолжать. Конь Большой Кае замотал гривой и дернулся в сторону, чувствуя недовольство всадницы. Эя с таким же успехом могла быть в одиночестве. — Вот… вытяни твою руку. Это полоски серебра. Я сделала зарубки на каждой, так что ты поймешь, если кто-нибудь попытается подменить их. Здесь вполне достаточно для проезда до Сарайкета. Дорога, по которой вы идете, приведет вас к реке. День пути. Может быть немного дольше. Скажем, два. — Спасибо, мисс, — сказал один из оставшихся двоих. — Я полагаю, вы не разрешите нам поехать на задке вашей телеги? — спросил высокий мужчина, с надеждой в улыбке. — Да, не разрешим, — ответил Маати. Был предел того, что могла разрешить Ванджит, и он еще не был готов к стычке. — Эя, мы и так потратили много времени. Эя, не говоря ни слова и не поглядев на него, вернулась к повозке, взобралась на нее и снова углубилась в восковые таблички, над которыми сидела все утро. Маати тоже забрался на повозку и опять повел ее по дороге. Ванджит сидела сбоку. — Она не должна была это делать, — прошептала Ванджит. Хотя слова были сказаны очень негромко, он знал, что Эя их услышала. — Никакого вреда от этого нет, — сказал Маати. — Пускай. Ванджит нахмурилась, но спорить не стала. Остаток дня она сидела рядом с ним, словно охраняя его от Эи, а та, со своей стороны, не отрывалась от табличек. Даже когда все остальные запели, чтобы провести время, она продолжала работать, уверенно и сосредоточенно. Но когда разговор перешел на то, надо ли ехать после заката, надеясь ночью достичь реки, она вмешалась и сказала, что надо остановиться. Она не хотела, чтобы Маати уставал больше, чем необходимо. Большая Кае тоже встала ее сторону, ради лошадей. Женщины разбили маленький лагерь и распределили ночные стражи, поскольку они были близко от дороги. По вечерам Ванджит обостряла их зрение, но настаивала, чтобы на рассвете оно возвращалась к нормальному. Она, конечно, по ночам не дежурила. Как и Маати. Вместо этого он глядел на луну, повисшую в ветвях деревьев, слушал приглушенное уханье сов и пил ядовитый чай. Ванджит, Ирит и Маленькая Кае лежали в повозке, потуже завернувшись в одежду. Андат сидел рядом с поэтом, неподвижный, как камень. Эя и Большая Кае взяли первую стражу и сели спиной к огню, давая их неестественно острым глазам привыкнуть к темноте. «Ты должен убить ее», — сказал он, и когда Маати отшатнулся — его слабое сердце билось, как сумасшедшее, — андат только посмотрел на него. Детские глаза, казалось, стали старше, словно что-то древнее надело маску ребенка. Он кивнул себе и неуклюже пополз обратно. Сообщение было передано. По-видимому, он предполагал, что остальное — дело Маати. Он посмотрел на пиалу с темным чаем, которую держал в руках. Тепло из нее почти ушло. В глубине плавали маленькие кусочки листьев и корней. Ему в голову пришла хорошая мысль. Не, возможно, блестящая, но утром они доберутся до реки и наймут лодку. Стоило рискнуть. — Эя-кя, — тихо сказал он. — Что-то странное с этим чаем. Ты можешь?.. Эя взглянула на него. В неясном свете луны и огня она казалась старше. Она подошла к дереву, у которого он сидел. Взгляд Большой Кае последовал за ней. Спящие в повозке не шевелились, но андат глядел на него, не отрывая глаз. Маати протянул пиалу, и Эя отпила из нее. — Нам надо поговорить, — едва слышно сказал Маати. — Остальные не должны знать. — На мой взгляд все в порядке. Дай мне запястья, — сказала Эя обычным голосом. Потом, тихонько: — Что произошло? — Андат. Слепота. Он говорил со мной. Он сказал мне, что я должен убить Ванджит-тя. Это все его рук дело. Эя стала сравнивать пульс в обеих запястьях и закрыла глаза, как всегда, когда сосредотачивалась. — Что ты хочешь сказать? — прошептала она. — Младенец всегда льнул к Ашти Бег. Это заставляло Ашти-тя чувствовать, что он любит ее. Ванджит стала ревнивой. Конфликт между ними — дело рук андата. Сейчас он считает, что мы боимся ее, и пытается меня использовать. Размягченный Камень тоже вовлекал Семая-тя в разного рода конфликты. Как и Бессемянный. Эя отпустила его запястья и прижала кончики пальцев к его ладоням с видом покупателя на рынке. — А это имеет значение? — прошептала она. — Допустим, андат манипулирует всеми нами. Что это меняет? Эя отпустила его ладони, на ее губах появилась тонкая безрадостная улыбка. Что-то прошелестело в кустах, маленькое и быстрое. Мышь, возможно. — Все хорошо? — крикнула Большая Кае от костра. В тележке кто-то простонал и зашевелился. — Прекрасно, — сказал Маати. — Все хорошо. Только надо кое-что поправить. — Потом, тихо. — Сомневаюсь, что это что-то меняет. Ванджит, скорее, на стороне Ясности-Зрения, чем на нашей. Если это создание замышляет что-то против нее — и, на самом деле, я не вижу, почему нет, — оно в отличном положении, чтобы получить то, чего хочет. Все дело в Ванджит. Я знаю, что ей надо и чего она боится. — Ты думаешь, она хочет умереть? — спросила Эя. — Я думаю, она хочет перестать страдать. Она считала, что пленение андата утихомирит боль. Наличие ребенка. Месть гальтам. Сейчас у нее есть все, что она хотела, и, тем не менее, рана все еще болит. Маати пожал плечами. Эя приняла позу согласия и печали. — Если бы она не была поэтом, я бы ее пожалела, — сказала Эя. — Но сейчас она пугает меня. — Маати-кя, — голос Ванджит, высокий и беспокойный, пришел из темноты за плечом Эи. — Что случилось с Маати-кво? — Ничего, — сказала Эя, поворачиваясь. Там сидела Ванджит, волосы растрепаны, глаза дикие. Андат припал к ее груди. Эя приняла позу заверения. — Все в порядке. Поэт и андат смотрели на Маати с выражениями недоверия настолько похожими, что это было жутко. Истоки реки Киит лежали далеко на север от Утани. Потоки воды с горных кряжей, отделявших города Хайема от Западных земель, залили широкие равнины, собрались вместе и проложили себе дорогу на юг. Утани, развалины Удуна, и потом еще южнее, в широкую заиленную дельту на востоке от Сарайкета. В самом широком месте река достигала полумили в ширину, но это было дальше к югу. Здесь, где предместье присело на берегу реки, вода была наполовину уже, ее гладкая поверхность сверкала, как серебро. Восемь нешироких улиц пересекали друг друга под непредсказуемыми углами. Собаки и цыплята делили между собой мир лаем и писком, зубами и клювами, пока Маати ехал мимо. Два постоялых двора предлагали отдых. Еще одна чайная была разрисована символами, утверждавшими, что в ней нет кроватей на съем, и неохотно предлагавшими свежую лапшу и старое вино. Воздух пах разложением и новым ростом, холодной водой и дорожной пылью. По улицам должны были бы носиться дети, крича, плача и играя, невинные и жестокие, одновременно. Маати остановил повозку во дворе ближайшего к берегу реки постоялого двора. Большая Кае слезла с лошади и пошла договариваться о комнате. После происшествия с андатом было решено, что они всегда будут нанимать отдельную комнату с закрытыми ставнями и закрывающейся на засов дверью. И кто-нибудь будет всегда наблюдать за андатом. Если все пойдет, как он намеривался, они поплывут по реке еще до наступления полуночи, но все-таки… Весь этот день Ванджит хмурилась все больше и больше. Еще дважды они проезжали мимо мужчин и женщин с бледной кожей и слепыми глазами. Двое просили подаяние на обочине дороги, еще одного вела на веревке какая-то старуха. Эя больше не настаивала на том, чтобы остановиться и помочь им. К счастью, на постоялом доме не было гальтских лиц. Ванджит задержалась в главном зале, ее рука лежала на плече Маати. Второй рукой она держала андата, спрятанного в одеяле. Тот лежал неподвижно, как мертвый. — Маати-кво, — сказала она. — Я тревожусь. С тех пор, как мы выехали из школы, Эя ведет себя очень странно, не правда ли? Она проводит часы, записывая на табличках. Не думаю, что это хорошо для нее. — Я уверен, что она в полном порядке, — сказал Маати и изобразил, как он надеялся, успокаивающую улыбку. — И она дала серебро этим гальтам, — провизжала Ванджит еще громче. — Я не знаю, что она хотела этим сказать. А вы? Большая Кае вышла из темного коридора и махнула им рукой. Маати пришлось толкнуть Ванджит, чтобы привлечь ее внимание. Они пошли следом, и Ванджит уставилась невидящим взглядом в спину Большой Кае. — Мне кажется, — продолжала она, — что Эя забыла, кто ее союзники, а кто — враги. Маати-кво, я знаю, вы любите ее, но вы не должны ей разрешить ослепить вас. Вы не можете игнорировать правду. — Конечно, Ванджит-кя, — сказал Маати. Комната находилась на втором этаже. Свежий тростник на полу. Маленькая койка из натянутой парусины. Закрытые дубовые ставни не пропускали дневной свет. — Оставь это мне. Я позабочусь о ней. Большая Кае вышла, бормоча что-то о том, что надо посмотреть на животных. Когда дверь за ней закрылась, Ванджит дала одеялу упасть и поставила андата на койку. Он гулил и что-то бормотал, махал ручками и беззубо улыбался. Пародия на радость ребенка, но вид Ванджит — ее простого удовольствия, страха, гнева и всех мельчайших движений ее губ — заставил мясо Маати слезать с костей. — Вы обязаны что-то сделать, — сказала она. — Эе нельзя доверить андата. Вы не можете… Ребенок запищал и упал на бок, пытаясь слезть на пол. Ванджит наклонилась к нему, снова посадила и только потом продолжила: — Вы не можете разрешить тому, кому не доверяете, пленить андата. Вы не можете это сделать. — Я, безусловно, попытаюсь этого не сделать, — сказал Маати. — Странный ответ. — Я не бог. Я использую то суждение, которое имею. Я не могу заглянуть в сердце человека. — Но если вы думаете, что Эе нельзя доверять, — гневно воскликнула Ванджит, — вы должны остановить ее. Обязаны. «С кем я говорю, — спросил себя он. — С девушкой? С андатом? Знает ли Ванджит, что говорит?» — Да, — медленно сказал Маати. — Если она не годится на роль поэта, владеющего андатом, я позабочусь, чтобы она им не завладела. Я остановлю ее. Но я должен быть уверен. Я не сделаю это до тех пор, пока не буду уверен, что исправить ее невозможно. — Исправить ее? — сказала Ванджит и приняла позу, отвергающую эту мысль. — Я не собираюсь никого убивать, пока не будет другого выхода. Ванджит отступила на шаг, ее лицо побелело. Взгляд андата метался между ней и Маати, его глаза светились от искреннего удовольствия. — Я никогда не говорила, что предлагаю убить ее, — тихо сказала Ванджит. — Неужели? — спросил Маати обвиняющим голосом. — Ты уверена? Он повернулся и вышел из комнаты. Руки тряслись, сердце билось, как ненормальное. Он повел себя, как идиот. Он поскользнулся. Возможно андат заставил его сказать больше, чем он намеревался; возможно андат решил, что это может завести его еще дальше. Он остановился в главном зале, голова слегка кружилась. Он сел за один из столов и опустил голову на колени. Сердце все еще стучало, лицо горело, щеки пылали. Голоса хозяина и Ирит казались эхом, словно он слышал их из дальнего конца тоннеля. Он стиснул зубы, приказывая телу успокоиться и подчиниться ему. Медленно-медленно, но пульс успокоился, лицо стало не таким горячим. Он не знал, сколько времени просидел за маленьким столом у задней стены. Казалось, что прошло несколько мгновений; казалось, что прошло полдня. Обе возможности были правдоподобны. Он попытался встать, но трясущиеся ноги не выдержали. Как у человека после забега. Он сделал знак трактирщику и попросил крепкого чая. Мужчина достаточно быстро принес чугунный горшочек в форме лягушки, между губами кран в виде пустого языка. Маати нацедил густой зеленый чай в деревянную пиалу и какое-то время сидел, вдыхая запах; только потом попытался поднять ее к губам.