— Вот что я предлагаю тебе, — сказала она. — Ты должен уговорить девушку вернуть зрение гальтам, Эе и Ашти Бег. Всем. Если ты сможешь это сделать и заставить ее отпустить андата, я не буду тем, кто ее убьет. — Разрешит ли Ота ей жить? — спросил Маати. — Спроси его, может ли он, — сказала Идаан. — Опыт показывает, что у меня и у него разные идеи о том, что такое милосердие. В полдень они вернулись в лагерь. Лодку привязали к старому причалу, скользкому от плесени. Река пахла сильно и не слишком приятно. Две поисковые партии вернулись раньше них; Данат и один из стражников еще оставались в городе, но вскоре должны были вернуться. Ота, надевший платье из тонкого шелка под более толстое шерстяное, сидел за полевым столом, поставленным на набережной, и по памяти рисовал карту города. Пока Идаан рассказывала о том, что они нашли, Маати молча стоял рядом с ней. Он пытался представить себе, как просит Оту помиловать Ванджит. Если Маати сможет убедить ее восстановить зрение всем, кого она ослепила, и освободить андата, станет ли Ота соблюдать соглашение Идаан? Или, говоря по-другому, если Маати не смог спасти мир, сможет ли он, по меньшей мере, спасти эту девушку? Он не спросил, и Идаан тоже не стала поднимать тему. После того, как вернулись Данат и стражник, они все съели простую еду — хлеб и сушеные яблоки. Данат, Ота и капитан стражников обсудили нарисованную Отой карту, планируя послеобеденные поиски. Идаан сидела с Аной; их смех казался неуместным в мрачной атмосфере лагеря. Эя сидела в одиночестве у края воды, повернув лицо к солнцу. Маати подошел и сел рядом с ней. — Ты пил утром свой чай? — спросила она. — Да, — обидчиво солгал он. — Ты должен, — сказала она. Маати пожал плечами и бросил в воду последний огрызок сушеного яблока. Какое-то время он плавал на поверхности, его бледная мякоть выглядела почти белой в темной воде. Потом снизу поднялась голова черепахи и укусила его. Эя вытянула руку, ладонью вверх, и поманила пальцами. Маати смутно застыдился облегчению, которое он почувствовал, взяв ее руку. — Ты была права, — признался Маати. — Я все еще хочу спасти Ванджит. Я знаю, что это невозможно. Я знаю, что не могу, но импульс постоянно возвращается. — Я знаю, — сказала Эя. — Ты видишь вещи такими, какими предпочитаешь их видеть, а не такими, какие они есть. Это твой единственный порок. — Единственный? — Ну, это и еще ложь твоему целителю, — весело сказала Эя. — Иногда я слишком много пью. — Когда это было в последний раз? Маати пожал плечами, улыбка коснулась его рта. — Я действительно много пил, когда был моложе, — признался он. — Я бы и сейчас этим занимался, но слишком занят. — Видишь? — сказала Эя. — Когда ты был моложе, у тебя было больше пороков. Сейчас ты стал старше и мудрее. — Я так не думаю. Не думаю, что ты можешь упоминать меня и мудрость в одном ряду. — Ты живой. И еще есть время. — Она помолчала, потом спросила: — Они найдут ее? — Если Ота-кво прав, она тоже хочет быть найденной, — сказал Маати. — Но если она не хочет, мы можем спокойно ехать домой. Эя кивнула. На мгновение она сильно сжала его руку, потом освободила и наморщила лоб, словно хотела что-то сказать, но передумала. «Не оставляй меня, — хотел сказать он. — Не уходи к Оте и не оставляй меня на самого себя. Или, еще хуже, только с Ванджит». Но, в конце концов, он предпочел промолчать. После полудня он во второй раз пошел в город. На этот раз они распределили пути — на грубой карте были отмечены маршруты каждой пары. Маати пошел вместе с Данатом. Они должны были вернуться за три ладони до заката, если не найдут ничего важного. Маати принял указания Оты без возражений, хотя обида никуда не делась. Воздух нагрелся, юноша шел быстро, и Маати почувствовал, что потеет. На этот раз они двигались по улицам поменьше и тем узким переулкам, которые природа еще не задушила. Птицы, казалось, следовали за ними, хотя, скорее всего, это только казалось, потому что птицы были везде. Не было ни следы ни Ванджит, ни Ясности-Зрения, только еноты, лисы, мыши, охотящиеся коты и одичавшие собаки на берегах и выдры в каналах. Они прошли не больше трети длинной запутанной петли, предназначенной для них, когда Маати попросил о передышке. Он сел на каменную скамью, опустил голову на руки и стал ждать, когда дыхание успокоится. Данат ходил вокруг, хмуро поглядывая на кусты. Маати пришло в голову, что мальчику столько же лет, сколько было Оте в Сарайкете. Не такой широкоплечий, как Ота, которого тогда звали Итани Нойгу и который работал грузчиком на набережной. Самому Маати, который был на четыре года младше императора, едва исполнилось шестнадцать, когда он приехал, чтобы учиться у Хешая и Бессемянного. Моложе, чем Ана Дасин сейчас. Трудно себе представить, что он был так молод. — Я хочу поздравить тебя, — сказал Маати. — Кажется, Ана-тя — хорошая женщина. Данат остановился. Отблеск отцовского гнева окрасил лицо мальчика, но не более того. — Не думаю, что вас радует союз с Гальтом, — ответил он. — Ты прав, — сказал Маати, — но у меня слишком большой опыт потерь во всем, что касается твоего отца, так что я научился быть великодушным. Данат почти вздрогнул. Маати про себя удивился, какой нерв он задел, но не успел спросить, как с верхушек деревьев сорвалась стая птиц, более неистово-синих, чем когда-нибудь видел Маати, и кинулась вниз. Птицы кружились друг за другом — черные клювы, влажные глаза и крошечные язычки, розовые, как кончики пальцев. Встревоженный Маати закрыл глаза, а когда открыл их, Данат уже стоял перед ним на коленях. Лицо юноши превратилось в сеть крошечных линий, стало похоже на потрескавшуюся грязь на месте высохшей реки. Тонкие темные волоски поднимались из пор лица Даната. Данат мигнул, и его реснички сошлись вместе, переплетаясь или сжимая друг друга, как деревья в оползне. Маати опять закрыл глаза и прижал к ним ладони. Он мог видеть крошечные сосуды в каждом веке, ряд за рядом, почти до кожи. — Маати-тя? — Она увидела нас, — сказал Маати. — Она знает, что я здесь. Несмотря на это знание, Маати потребовалось пол-ладони, чтобы найти ее. Он обшарил горизонт с востока на запад и обратно. Он оглядел полсотни крыш. Наконец он нашел ее около верхушки одного из дворцов хая Удуна, на балконе из золотого глазурованного кирпича. На таком расстоянии она казалась меньше песчинки, но он отлично видел ее. Волосы распущены, рукава платья порваны. Андат висел у нее на бедре, его черные голодные глаза глядели прямо на Маати. Ванджит кивнула и поставила андата на пол. Потом, медленно и небрежно, она приняла позу приветствия. Маати вернул его. — Где? Где она? — спросил Данат. Маати не обратил на него внимание. Ванжит сдвинула руки и тело в позу, которая упрекала и обвиняла. Маати заколебался. Он представлял себе тысячи сценариев встречи, но все они включали слова, которые он мог сказать, и то, что она скажет в ответ. Сначала ему захотелось извиниться, но что-то внутри сознания запротестовало. Ее лицо было маской уверенного в себе гнева, и, к собственному удивлению, он узнал выражение, которое сам надевал на себя в тысяче фантазий. В мечтах он с таким выражением разговаривал с Отой, и Ота просил у него прощения. Он знал, почему его руки не приняли позу извинения — чей-то голос сказал ему в ухо не делать этого. Она здесь, что увидеть, как он унижается. «Сделай это сейчас, и тебе будет нечего предложить ей». Маати расправил плечи, поднял подбородок и принял позу, которая требовала аудиенции. В позе были нюансы — он не утверждал, что претендует на более высокое положение, как учитель к студенту, но и не обращался, как низший к высшему. Глаза Ванджит сузились. Маати ждал, затаив дыхание и охваченный беспокойством. Ванджит приняла позу, обещавшую снисхождение к рабу или слуге. Маати не стал поправлять ее, но не стал и отвечать. Ванджит посмотрела вниз, словно андат что-то крикнул или, возможно, сказал, потом приняла позу формального приглашения, подходящего для званого ужина. Только тогда Маати согласился, после чего принял позу вопроса. Ванджит указала на балкон, потом сделала жест, подразумевавший интимность или одиночество. «Встречайте меня здесь. На моей территории и на моих условиях. Приходите один». Маати ответил утвердительной позой, улыбаясь себе, как девчонка во дворцах. С физическим ощущением комара, влетевшего в глаз, зрение Маати вернулось к норме. Он посмотрел на Даната. Юноша выглядел обезумевшим. Он держал в руке шпагу, словно собирался на кого-то нападать, его взгляд метался от дерева к стене, словно он мог видеть то, что видел Маати: луны, шедшие вокруг бродячих звезд, бесконечно малых животных, которые устроились в каплях дождя, или девушку на высоком балконе, с которого можно увидеть полгорода. Маати не сомневался, что она все еще глядит на них. — Пошли, — сказал он. — Мы закончили. — Вы видели ее, — сказал Данат. — Да. — Где она? Что она хочет? — Она в дворцах, и нет смысла бегать вокруг, как человек при пожаре. Она может видеть все и знает, куда смотреть. Мы можем застать ее врасплох не больше, чем надоедливая муха. Маати глубоко вдохнул, повернулся и пошел тем же путем, которым пришел. Не было смысла идти дорогой Оты, и Маати хотел немного посидеть, выпить пиалу-другую вина и, возможно, поговорить с Эей. Он хотел лучше понять, почему смертельный ужас в его груди смешан с восторгом, а страх — с удовольствием. — Что она хочет? — спросил Данат, ускоряя шаг, чтобы догнать Маати. — Полагаю, зависит от того, как ты смотришь на вещи, — сказал Маати. — По большому счету она хочет того же, что и все мы: любовь, семья, уважение. Но сейчас, мне кажется, она хочет только одного: увидеть, как я извинюсь перед ней, а потом умру. Самое странное то, что если она даже добьется своего, это не принесет ей покоя. — Я не понимаю. Маати остановился. Ему пришло в голову, что даже если бы он сейчас принял бы неправильную позу или неправильное решение, он и мальчик могли бы найти дорогу в лагерь по запаху. Он положил руку на плечо Данату. — Я попросил Ванджит встретиться со мной сегодня вечером. Она согласилась, но с условием, чтобы там были только мы двое, — сказал Маати. — Я верю, что, как только это сделаю, смогу сказать вам всем, обречен ли наш мир. Глава 29 — Нет, — сказал Ота. — Абсолютно нет. — При всем уважении, — сказал Маати. — Ты, может быть, и император, но не тебе решать. Мне не особо нужно твое разрешение, и Ванджит оно тоже не понадобится, совсем. — Я могу задержать тебя здесь. — Не можешь, — ответил Маати. Поэт так уверен в себе, подумал Ота, потому что он прав. Когда Данат и Маати вернулись необычно рано, он понял, что что-то произошло. Причал, который был центром поисков, пустовал с конца обеда. Ана и Эя сидели в тени низкой каменной стены, спали или разговаривали, когда Эя не занималась обломками своего уничтоженного пленения, продавливая воск на копиях сломанных табличек. Лодочник и его помощник оттащили в сторонку сложный механизм, связывавший котел с колесом, и чистили каждую деталь; медь и бронза, железо и сталь лежали на серых кусках брезента и сверкали, как драгоценные камни. Голоса оставшихся стражников сливались с низким постоянным плеском реки и песнями птиц. В другое время это бы успокаивало. Ота, сидевший за полевым столом, боролся с желанием встать, крикнуть или бросить камни в реку. Сидеть, мучить ум деталями города, в котором жил три десятилетия назад, заглушая страх, ослабляло и нервировало. Он чувствовал себя гальтским котлом, который слишком сильно нагрелся и которому не дают остыть; он чувствовал, как припой тает на швах. Если бы Данат и Маати последовали его плану, они бы вернулись на причал с тропинки, которая бежала на юг вдоль реки. Но они пришли с запада, спустились по широким каменным ступенькам. Данат, на лице которого застыла тревога, держал в руке обнаженную шпагу, о чем, очевидно, забыл. Маати шел медленнее и, казалось, едва не падал, но был странно доволен. Ота положил перо. — Вы нашли ее? — Она нашла нас, — ответил Маати. — Мне кажется, она следила за нами с тех пор, как мы сошли с лодки. Вокруг них собрались стражники. Эя и Ана встали на ноги, поддерживая друг друга. Маати проковылял в центр причала, словно на сцену, и продекламировал свое сообщение. Он рассказал о встрече, о появлении Ванджит и об андате на ее боку. Он принял все позы, которые принял тогда, и повторил позы Ванджит. В конце он объяснил, что Ванджит хочет видеть его — только его одного, — и это должно произойти сегодня вечером. — Она не знает никого из вас, — продолжал Маати, — а то малое, что знает, не может использовать. Для нее вы все люди, повернувшиеся против своего народа. А я — учитель, который дал ей силу маленького бога. — А потом замышлял убить ее, — сказал Ота, уже зная, что битва проиграна. Маати прав: ни у кого из них здесь нет власти. Здесь правят поэт и ее андат, нравится это ему или нет. Она может диктовать любые условия, которые хочет, и Маати некоторым образом важен для нее, а Ота — нет. Встреча, которая может как уничтожить мир, так и его спасти. Он отдал бы ее незнакомцу раньше, чем доверил бы Маати. — А что ты собираешься сказать ей? — спросила Ана. В ее голосе прозвучал голод. Недели — уже несколько месяцев — она жила в темноте, и вот появилась возможность собрать себя заново. — Первым делом извинюсь, — сказал Маати. — И объясню, что нами манипулировал андат, играя на наших страхах. Потом, если Ванджит разрешит, я приведу к ней Эю, чтобы та тоже извинилась перед ней.