— Я здесь счастлива, — сказала Ана. — Я знаю, любовь моя, — ответила мать. — Здесь живут твои дети. Они еще час поговорили о мелочах, а потом Ана попрощалась. Позже будет достаточно времени. Императорский костер был подготовлен через два дня. Утани завернулся в траур. Дворцы запеленали в тряпки, с деревьев свисали серые и белые полотна. Сухой траурный бой барабанов наполнил воздух, изгнав музыку. Но она знала, что музыка вернется. Надо просто это пережить. Она нашла Даната в апартаментах отца, по его лицу текли слезы. Вокруг него были беспорядочно раскиданы листы бумаги, как в птичьем гнезде. Все они были написаны рукой Оты Мати. Тысячи страниц. Данат поглядел на нее. На протяжении удара сердце ее муж выглядел ребенком. — Что это? — спросила Ана. — Ящик, — ответил Данат. — Отец оставил приказ положить его в костер. Письма, тысячи писем. Все моей маме. — Из того времени, когда он ухаживал за ней? — спросила Ана, садясь на пол и скрещивая ноги. — После ее смерти, — ответил Данат. Ана подобрала страничку из груды. Бледные чернила, ломкая бумага. Ота Мати писал совершенно разборчивым почерком. Киян-кя… Сегодня ночью исполнился ровно год с твоей смерти. Я тоскую по тебе. Я бы хотел сказать что-нибудь более поэтическое, что сделало бы тебе честь или изменило то, что я чувствую, потеряв тебя. Что-нибудь. Я думал, что должен написать тысячу разных вещей, но все они пришли мне в голову тогда, когда я был один. Но сейчас, здесь, с тобой, я могу сказать только одно — я тоскую по тебе. Дети начали приходить в себя от потери. Не знаю, сумеют ли они это когда-нибудь сделать. У меня нет такого опыта. У меня самого не было ни отца, ни матери. В детстве у меня не было семьи. И до этого я никогда не терял члена семьи. Вот самое лучшее, что я придумал для утешения: если бы первым ушел я, в этой темноте страдала бы ты. То, что я должен нести, — цена за избавление тебя от этих мук. Это не делает бремя легче, это не делает боль меньше, это не уносит страстное желание увидеть тебя снова или услышать твой голос. Но это придает боли смысл. Я думаю, это все, что я могу просить: придать боли смысл. Я люблю тебя. Я тоскую по тебе. И очень скоро опять напишу тебе. Ана сложила письмо. Тысячи страниц писем к мертвой императрице. Последней императрице перед ней. — Я не знаю, что делать, — сказал Данат. — Я люблю тебя. Ты знаешь, что я люблю тебя больше всех, за исключением детей? Знаешь? — Конечно. — Если ты их сожжешь, я брошу тебя. Честно, любимый. Ты и так потерял его. Это ты должен сохранить. Данат содрогнулся, глубоко вздохнул, закрыл глаза и прижал руки к бедрам. Еще одна слеза поползла по его щеке, и Ана, наклонившись вперед, вытерла ее рукавом. — Я хочу, — сказал Данат. — Я хочу сохранить их. Я хочу сохранить его. Но он просил совсем другого. — Он мертв, любимый, — сказала Ана. — Он ушел. На самом деле. Ему уже все равно. Когда Данат закончил плакать и его тело обмякло, солнце уже село. Апартаменты превратились в собрание теней. За это время они каким-то образом добрались до кровати Оты Мати с ее мягким матрасом, пахнувшим розами; насколько могла судить Ана, он никогда на нем не спал. Она гладила волосы Даната и слушала хор цикад в садах. Дыхание мужа стало глубже, более равномерным. Ана дождалась, когда он глубоко заснул, выскользнула из-под него, зажгла свечу и при ее мягком свете стала собирать письма и раскладывать их по порядку. И это верно не только для цветов, но и для нас. Сам мир, казалось, решил сделать этот день мрачным. Серые облака низко нависли над городом, холодный постоянный дождик затемнил траурные одежды, камни и только что развернувшиеся листья деревьев. Погребальный костер находился в середине большой площади, от него пахло сосновой смолой и нефтью. Ограждавшие костер факелы плевались и шипели под дождем. На церемонию собралась огромная толпа. Шептальщики не могли донести его слова до ее конца. Если у толпы был конец. Со своего места на возвышении он видел только лица, бесконечное число лиц; они уходили к горизонту. Их шепчущие голоса напоминали постоянный раскат далекого грома. Император умер, и никто не остался равнодушным — каждый либо праздновал, либо горевал. Ана, стоявшая рядом с ним, держала его за руку. Калин, в бледном траурном платье, подпоясанном блестящим красным кушаком, выглядел ошарашенным. Его глаза беспрестанно двигались, осматривая все. Данат спросил себя, что привело к тому, что мальчик настолько подавлен: огромная животная масса толпы, понимание того, что Данат из императора-регента стал императором, как и сам Калин, однажды, или то, что Ота умер. Все три причины, скорее всего. Данат встал и подошел к краю помоста. Толпа заревела громче, а потом, странным образом, успокоилась. Данат вынул из рукава листы бумаги. Его прощание с отцом. — Мы говорим, что цветы возвращаются каждой весной, — сказал Данат, — но это неправда. Правда, что этот мир обновился. Но правда и то, что за обновление нужно платить. Даже если цветы вырастают из старой лозы, цветы весны являются новыми для этого мира, неискушенные и неиспытанные. Цветок, который увядал последний год, умер. Лепестки, упавшие однажды, падают навсегда. Цветы весной не возвращаются, они заменяются. Есть разница между возвращением и заменой, когда платишь цену за обновление. И это верно не только для цветов, но и для нас. Данат замолчал, пока голоса шептальщиков разносили его слова так далеко, как только могли. Во время ожидания он увидел Идаан и Семая, стоявших перед погребальным костром. Старый поэт выглядел мрачным. На длинном лице Идаан застыло выражение, которое могло быть оживлением, гневом или отрешением, погруженностью в собственные мысли. Как и всегда, ее было невозможно прочитать. Он увидел, не в первый раз, насколько она и Ота походили друг на друга. Дождь стучал по странице, словно хотел привлечь к ней его внимание. Чернила начали расплываться. Данат опять заговорил. — Мой отец основал эту империю, и в этом ни один из живущих на свете людей не может с ним сравниться. Мой отец женился, воспитал детей, делал все, что это означало, чтобы поднять нас, и есть множество людей в наших городах, в Гальте, Эймоне, Бакте, Эдденси и во всем мире, которые тоже прошли эту дорогу. Мой отец родился, прожил свою жизнь и умер. И в этом он похож на всех нас. Всех и каждого из нас, без исключения. И за это, возможно, он заслужил почитания больше всех нас. Чернила текли, слова Даната исчезали и расплывались. Он посмотрел на низкое небо и подумал о письмах отца. Страница за страницей говорили то, о чем он никогда не говорил вслух. Данат больше не знал, чего может добиться своей речью. Он сложил страницы и сунул их обратно в рукав. — Я любил моего отца, — сказал Данат. — Я тоскую по нему. Очень медленно, он сошел по широким ступенькам к основанию костра. Незнакомый слуга подал ему зажженный факел. Он взял его и медленно пошел вокруг костра, холодные капли мочили лицо и волосы. Он вдыхал запах слабого дождя. На ходу он касался пламенем смоченного нефтью дерева, которое вспыхивало и противно воняло. Огонь заревел. Дым поднялся к небу через падающий дождь, унося с собой тело Оты Мати. Бледные лепестки цветков миндаля взлетели над толпой и костром, дворцами и городом, как объявление, что весна наконец-то пришла. Notes [ ←1 ] Clarion West Writers Workshop — интенсивный шестинедельный семинар для писателей, готовящихся к профессиональной карьере в научной фантастике и фэнтези. Он проходит ежегодно с середины июня до конца июля. Семинар ограничен 18 студентами в год. Проходит в Сиэтле. Там преподавали очень известные люди: Харлан Эллисон, Урсула Ле Гуин, Нил Гейман и т. д. Среди окончивших, помимо Абрахама, Фиона Келлеган, Эрик Найланд и др.