Да, как же, не убирай! Анна терпеть не может беспорядка и грязи, и пить кофе и завтракать в таком бардаке ей противно. Очень хотелось собрать и вымыть посуду, сложить в мешок и вынести пустые пивные банки, от которых исходила отвратительная вонь, оттереть специальным средством пятна на столе и барной стойке, убрать все лишнее в шкафчики, сделать на кухне вкусный завтрак, красиво накрыть… Но Гудвин не разрешает. Почему-то он считает, что у мажора, каким он себя позиционирует в глазах Никитича или еще каких-то посторонних, не может быть чистоплотной, аккуратной и домовитой подружки. Ну, кто его знает, может быть, он и прав… Анна мало видела мальчиков-мажоров и ни с кем из них не общалась настолько близко, чтобы понимать, какие у них могут быть подружки, а какие не могут. Тяжело вздохнув, она включила кофемашину, сделала себе кофе, достала из холодильника остатки вчерашнего ужина, оценила выбор. Судя по числу котлет, именно их клали на ночные и предрассветные бутерброды: после ужина оставалось пять штук, теперь же в пластиковом контейнере гордо скучала всего одна. Нарезанную толстыми ломтями сочную буженину, которую накануне с таким удовольствием уплетал эксперт Дима, приговорили всю, без остатка. Зато красную рыбу холодного копчения почти не ели – суховата и солоновата оказалась. Под пиво улетела бы – только в путь! Но пиво-то не пили. Раковина источала такое амбре, что сомневаться не приходилось: пиво сюда вылили, а пролить водой трубу и смыть поверхность никто не догадался. Анна брезгливо сморщила нос, открыла на полную мощность холодную воду, попыталась найти губку и чистящее средство, но ничего не нашла и удовольствовалась тем, что оставила воду литься в течение нескольких минут. Чашка кофе, горсть печенья – и за работу. У Гудвина свои заботы, а ей нужно текст написать, срок в агентстве ей дали маленький, впрочем, как и всегда: почему-то студенты, заранее зная тему, никогда вовремя не заказывают письменную работу, тянут до последнего. Неужели они надеются, что соберутся с силами написать самостоятельно? Анна хорошо помнила, что тему, к примеру, курсовой они выбирали в самом начале второго семестра, когда до подачи было еще целых четыре месяца. Тему диплома вообще определяли чуть ли не за полгода. Ну почему, почему нужно ждать, когда останется всего какая-то жалкая неделя?! О чем пушкинская «Метель»? О невероятном стечении обстоятельств? О необыкновенном совпадении? О любви? Или о цене ошибки, когда за неосторожность и глупость приходится расплачиваться не только тебе самому, но и другим, порой совершенно посторонним людям? И цена эта столь высока, что, если бы не чистая случайность, люди до конца жизни оставались бы глубоко несчастными и страдали. «Приуготовляться к свадьбе…» Какое прелестное выражение! Интересно, самой Анне суждено когда-нибудь «приуготовляться» к этому событию? Мысль съехала на мать и на ее свадьбу с Никитой, которого Анна активно не любила. На свадьбу, состоявшуюся в том городе, куда мать уехала с новым избранником, Анна съездила для приличия, хотя и очень не хотелось. Поприсутствовала на регистрации, посидела в ресторане буквально час-полтора и сбежала в аэропорт, сославшись на вечерний рейс в Серебров: якобы на завтрашний рейс не смогла достать билет, а послезавтра ей обязательно нужно быть в институте, у нее коллоквиум. Это было ложью, никакого коллоквиума не намечалось, и на свадьбу матери Анну в деканате отпустили на целых три дня, и билеты свободно продавались на все рейсы. Но видеть сияющую довольную мать рядом с мужчиной, который оказался дороже и нужнее дочери, Анне было невыносимо. Билет на завтрашний рейс она легко обменяла в аэропорту и улетела домой тем же вечером. «Он хороший, а я плохая, – металась и била в виски горькая мысль. – Он достойный, а я нет. Она хочет быть рядом с ним, а рядом со мной – не хочет». Мать была активным пользователем соцсетей, имела свои странички и постоянно выкладывала в них фотографии, на которых они с Никитой красовались то на пикниках, то в гостях, то в театральном фойе, то на фоне египетских пирамид и всяких прочих достопримечательностей, которые посещали во время отпусков. Здесь, в Сереброве, она не заводила домашних животных, говорила, что не любит их, и категорически отказывала Ане, когда та слезно умоляла купить собачку или кошечку. А там, в новой жизни с ненавистным Никитой, у матери были две собаки, фотографии которых тоже с раздражающей регулярностью появлялись и обновлялись во всех посещаемых сетях. Анна настороженно и с какой-то болезненной ревностью регулярно мониторила странички матери и могла, казалось, с точностью до часа сказать, когда и где она бывала. Ладно, продолжим «приуготовляться»… Нет, еще пять минуточек, она только быстренько проверит, не появилось ли чего нового в постах матери или в альбомах с фотографиями. Собственные тексты мать писала не часто, примерно пару раз в месяц, но ленту просматривала регулярно, порой даже по нескольку раз в день и делала репосты того, что привлекло ее внимание. По содержанию репостов на стене Анна почти всегда могла сделать вывод о том, в каком настроении мать, что ее тревожит или интересует в данный момент. Анна стыдилась себя в такие минуты. Нежелание общаться с матерью и обида на нее казались девушке несовместимыми с тем жгучим интересом, который она испытывала к жизни матери. Если несовместимо, значит, неправильно. А если неправильно, значит, плохо. И снова получается, что она, Анна, плохая, неправильная, ни на что не годная и вообще полный лузер. Почувствовав, что еще чуть-чуть – и начнет раскручиваться гнев пополам с тоской, она с усилием вышла из сети и снова вернулась к Пушкину. Ей удалось заставить себя настроиться на работу, и дело пошло даже легче, чем она надеялась. Анна так увлеклась, что не сразу осознала источник звука, который вдруг начал ей мешать. Оказалось, стучали в дверь. – Входите! – громко крикнула она, не желая отрываться от текста, который совершенно неожиданно так легко возникал на экране. Скрипнула дверь, раздался голос Никитича: – Утро доброе, гости дорогие. Там вас спрашивают. Анна сняла руки с клавиатуры и непонимающе уставилась на смотрителя. Он был все в том же камуфляже, лицо чисто выбрито, плечи расправлены. – Кто? Ребята? Пусть заходят, что вы их на улице держите! – сердито ответила Анна. – Нет, молодой человек. Представился как Никоненко. Этого еще не хватало! Какого лешего он приперся? И вообще, как он их нашел? Или это не квартирант, а какой-то совсем другой Никоненко? Мало ли однофамильцев, даже актер такой есть, Сергей Никоненко… – Высокий, худой, в очках? – на всякий случай уточнила она. – Совершенно верно, именно такой. Так пустить его? Или гнать в три шеи? – Впускайте, – безнадежно разрешила Анна. – Я его знаю. – А с завтраком как распорядитесь? – спросил Никитич, не трогаясь с места. – Повара вызывать? Или прикажете в магазин сгонять за продуктами? Я все ждал-ждал с раннего утра, что вы насчет завтрака указания дадите, а вы не идете и не идете… Я уж подумал, что до самого утра гуляли с друзьями, а теперь отсыпаетесь. – Ромка отсыпается, – улыбнулась Анна, стараясь скрыть неловкость, охватившую ее от всех этих «распорядитесь» и «дадите указания». Никогда она не чувствовала себя барыней и становиться ею не имела ни малейшего желания. «Хотя прикольно!» – подумалось ей. – А я вот проснулась рано и с подружками в сети болтаю, про нашу вечеринку рассказываю. – Так насчет завтрака-то, – напомнил Никитич. – С продуктами как? – Мне ничего не нужно, а Ромка, наверное, до самого обеда спать будет. Смотритель-охранник окинул внимательным взглядом просторное помещение, задержал глаза на куче банок из-под пива, на грязных чашках, стаканах и тарелках. – Уборку бы надо произвести, – сказал он. – Когда можно горничную прислать? Она тут недалеко живет, в поселке, минут за двадцать доберется. – Мне все равно, хоть сейчас пусть приходит, только чтобы не шумела, а то Ромку разбудит. Гостя-то зовите в дом, а то он там замерзнет. Никитич вышел, а через несколько секунд на пороге возник квартирант. Вид у него был виноватый и немного затравленный. – И что? – сурово спросила Анна с места в карьер, не намереваясь вести долгие вежливые разговоры с «этим козлом». – Дом сгорел? Как ты вообще меня нашел? – Ты сама сказала, что будешь в гостевом домике на водохранилище. Я в интернете посмотрел – он тут всего один такой. – Ну ладно. Так что случилось? – Ань, я… это… В общем, я лопух, дверь захлопнул, а ключи в квартире остались. У тебя же есть вторые ключи. – Есть, – кивнула она. – И их ты тоже оставишь в квартире. Что будем делать тогда? Дверь ломать? Третьего комплекта нет, имей в виду. – Ань, я все понимаю, я… Я буду внимательным, честное слово! А ты что, одна тут? Где твой ухажер? – Наверху, спит. Тебе не все равно? – Не, ну… это… Интересно, как богатые живут, я в таких местах не бывал. Дом покажешь? – Перебьешься. – Да ладно тебе, Ань, ну чего ты? – заныл квартирант. – Дай хоть одним глазком глянуть, чего тут и как. А баня есть? А бассейн? – Ага, есть, баня и бассейн с девочками. Подожди, я за ключами схожу, они в сумке наверху. – Ты не торопись, – с глупым смешком бросил ей вслед квартирант, – я пока хоть осмотрюсь, удовлетворю любопытство. Анна поднялась в комнату – одну из трех спален, достала связку ключей, отделила от нее два ключа от квартиры на третьем этаже. Она очень старалась не производить никакого шума, но когда уже выходила из комнаты, невесть откуда взявшийся сильный сквозняк буквально вырвал дверную ручку из ее пальцев и с силой толкнул дверь, которая захлопнулась с громким стуком. Она была еще только на середине лестницы, ведущей на первый этаж, когда услышала, как из своей комнаты вышел Гудвин. – Что тут у вас? Он стоял на площадке босой, в спортивных штанах, с обнаженным мускулистым торсом, сонным мятым лицом и взъерошенными волосами. Анна растерялась, остановилась на ступеньке, не зная, как правильно себя повести, чтобы и Гудвина не подставить, и «этого козла» осадить. – Что случилось, Мышонок? – повторил Гудвин. – Никита приехал за ключами, – выговорила она наконец, взяв себя в руки. – Он дверь захлопнул, теперь войти не может. – Никита? А где он? Только тут Анна сообразила, что не видит своего квартиранта. Он куда-то исчез из ее поля зрения. Бегом спустившись вниз, она огляделась: сумка Никиты стоит посреди комнаты, а самого его нет. Почти сразу же послышался звук воды в сливном бачке унитаза, потом и Никита появился. – Здорово! – радостно крикнул он стоящему на верхней площадке Роману. – Извини, что потревожил, у вас тут романтическое всякое такое, а я влез… – Как влез – так и вылезешь, – пробурчала Анна себе под нос. И уже в полный голос добавила: – Ничего страшного, никакого беспокойства. До вокзала сам доберешься? Или попросить Никитича вызвать тебе такси? Ей казалось, что она вполне ясно дала понять своему квартиранту: дверь открыта, выход – там. Но квартирант не желал проявлять понятливость. – Такси я и сам могу вызвать, – весело ответил он. – А чайку здесь не наливают? Анна собралась было ответить резкостью, но в этот момент Гудвин уже оказался рядом с ней. И как он успел так быстро и неслышно спуститься? Анна моргнуть не успела, как почувствовала, что ее спина прижата к его голой груди, а руки Романа плотно обхватили ее под грудью. Тело его было сильным, большим, теплым, пахло гелем для душа, сном и совсем чуть-чуть – здоровым потом. – Ты извини, дружище, – прогудел прямо над ее ухом голос Гудвина, – у нас времени не так много, и не для того я этот дом снимал, чтобы чай с тобой распивать. Не обижайся, но гостеприимство – не сегодня. Лады? Квартирант, казалось, нисколько не был ни обескуражен, ни обижен. – Да не вопрос, все понял, не маленький. Счастливо оставаться! Он сунул ключи в карман, потыкал пальцами в телефон, вызывая такси, помахал рукой и исчез. Пока за ним не закрылась дверь, Гудвин продолжал обнимать Анну. Или делал вид, что обнимает. И только услышав скрип калитки, отпустил ее и отступил на шаг назад. – Бедолага, – с искренним сочувствием произнес он. – Почему? – Потому что влюбился в тебя. А тут я. Думаешь, ему приятно смотреть, как мы обнимаемся? – Тогда зачем же ты… – Для картинки. Роль нужно не только играть, но и доигрывать до конца, меня так учили. – Ладно, поняла. Ты уже встал или пойдешь досыпать? – Выспался уже, мне достаточно. Он огляделся по сторонам. – Ну и свинство мы тут ночью развели… – Никитич обещал горничную прислать. Слушай, Гудвин, все-таки мне кажется, что ты ошибаешься насчет этого козла. – Ошибаюсь? В чем?