– Помнишь, как недавно у нас перестал работать пульт от телевизора? – Помню, – обрадованно кивнул я. – Ты постучал им по краю стола, и он заработал. Ты тогда сказал что-то про батарейки и контакты. – Правильно. Пульт не сломался, он был здоров, и чтобы его починить, достаточно было просто потрясти его, тогда батарейки займут более правильное положение и плотно прижмутся к контактам. А если бы батарейки сели окончательно или вышла бы из строя электроника, то постукивание по столу не помогло бы. В этом случае пришлось бы принимать совсем другие меры. – Какие? – настырно спрашивал я, не давая отцу спокойно слушать его лечебную музыку. – Или менять батарейки, или нести пульт в мастерскую. Объяснение про пульт, электронику и батарейки было мне понятно, я к тому времени уже вполне ловко справлялся со всей домашней техникой и с родительским компьютером, на котором были разные «игрушки». Штормы накатывали на нашу семью все чаще и чаще и длились все дольше, и каждый раз после того, как они утихали, отец ложился на пол и слушал свою специальную музыку. Иногда я тоже приходил к нему, ложился рядом и слушал. Музыка была разная, у отца на полке стояло множество кассет и дисков. Я тогда сделал вывод, что раз музыки для здоровых людей много, значит, придумать ее не так уж сложно. Сначала я ничего не понял. Просто лежал рядом с папой и старательно слушал. Музыка мне не нравилась, она была какая-то расплывчатая, невнятная, не веселая и не грустная, вообще никакая. Но мне нравилось быть с отцом, ощущать нашу с ним общность и принадлежность к стану «здоровых». Ну и пусть музыка мне не нравится, зато мы с папой вдвоем и шторм уже позади, мы его перетерпели и пережили. Когда мне исполнилось десять, маму забрали в больницу. Отец сразу сказал, что это надолго, а возможно, и навсегда. Я решил, что он обманывает меня, как это всегда делают родители в кино, если нужно скрыть от ребенка смерть. – Мама умерла? – спросил я. – Ну что ты, сынок! По лицу отца я видел, что он испугался, но не оттого, что я угадал страшную правду, а просто от чудовищности самого предположения. – Мама действительно в больнице, и мы с тобой можем ее навещать. Правда, я не уверен, что тебе это пойдет на пользу, потому что больница – это всегда очень тяжело, особенно такая, в которой лежит теперь наша мама. Но если ты очень захочешь, мы будем навещать ее вместе. Мне стало страшно. Что же это за больница такая, в которую тяжело приходить? К тому времени в больницах мне довелось полежать два раза, с пневмонией и с краснухой, и ничего страшного в них не было. Да, противно, да, скучно, бегать и играть не дают, мультиков по телику не посмотришь в свое удовольствие, и уколы болезненные, и еда отвратительная, и няньки злые, но все эти обстоятельства даже в моем тогдашнем возрасте не описывались словом «тяжело». Ехать к маме в больницу я боялся и не хотел. Папа был рад, что я не настаиваю, и говорил, что сейчас маму усиленно лечат и доктора не советуют никому ее навещать, особенно детям. – Но ты же ездишь, – заметил я. – Почему ты ездишь к маме, если доктора говорят, что нельзя? – К маме меня не пускают, я приезжаю, чтобы передать продукты и лекарства и поговорить с доктором. Никому и никогда я не признавался, что испытал облегчение, когда маму забрали в больницу. Жить в постоянном напряжении и ожидании очередного шторма, потом трястись от страха, когда на голову обрушивается лавина оглушительных резких звуков… Невыносимо. Любил ли я свою мать? Не знаю. Может быть, в самом раннем детстве, даже во младенчестве, и любил. А вот сейчас, когда мне двадцать пять, кажется, что нет, не любил. Я ее боялся, как люди боятся источников повышенной опасности. И ненавидел в те минуты, когда отец бывал расстроен из-за скандала. Мне кажется, что, если бы тогда на мой вопрос «Мама умерла?» отец ответил утвердительно, я бы даже не сильно огорчился. После того как мамы рядом не стало, папа совсем перестал слушать свою лечебную музыку. Я очень его любил и радовался, что он стал спокойнее, больше не грустит, часто шутит, проводит много времени со мной. Мы вместе ходили в кино, вместе смотрели по телевизору боевики и разные развлекательные программы, вместе осваивали Интернет, когда он стал доступен. Жизнь налаживалась! Лет в тринадцать до меня дошло наконец, что мама находится в психушке. Как я мог быть таким тупым и не сообразить этого раньше! Ведь все было так очевидно… И мамины истерики, и сочувственные взгляды соседей, и перешептывание у меня за спиной, и настороженность школьных учителей, которые стали поглядывать на меня с опаской, и внезапная холодность и отчужденность вчерашних товарищей, которых, вероятно, предупредили родители: мол, не дружи с ним, у него мама чем-то болеет, а вдруг и он тоже… Вряд ли кто-то в моей школе точно знал, чем болеет мама, но любая болезнь все равно кажется и опасной, и заразной, даже не инфекционная. Хорошо, что я не настаивал на посещениях! У меня хватило ума сразу же сказать отцу: – Пап, если мама в психбольнице, я не буду просить тебя, чтобы ты взял меня с собой, когда ты поедешь ее навещать. Я все понимаю. Ты просто кивни, если я угадал. И отец молча кивнул. Но я увидел, что его глаза налились слезами. Дзюба Задача, поставленная Константином Георгиевичем Большаковым, звучала довольно необычно. То есть на самом-то деле ничего необычного в ней не было, если смотреть с точки зрения профессии: нужно вычислить предполагаемую траекторию движения уже известного человека и перехватить его. Но в рамках другой, теневой деятельности оперативника Романа Дзюбы такие задания прежде не давались. Суть программы никогда не состояла в том, чтобы раскрывать преступления, для этого существует официальная деятельность полиции и следственного комитета, те же, кто работает на программу, должны лишь использовать несовершенство законодательства и системы управления, но использовать не для собственной корысти, а для того, чтобы завалить систему закономерными последствиями этого несовершенства. Завалить так, чтобы система не смогла вздохнуть. Чтобы все шестеренки застряли и больше не могли проворачивать колесо. Итак, нужно найти некоего Игоря Пескова. Сперва быстро проверить его московские адреса и вылетать в Тавридин. Потом из Тавридина можно будет ехать в любое нужное место, но начинать придется именно с того города, куда выписано командировочное удостоверение. Нельзя подводить тех, кто прикрывает тебя «сверху». Нельзя допускать сомнений и уж тем паче – проверок и контроля. Из сведений, полученных от полковника Большакова, вытекало, что Игорь Песков, 1976 года рождения, разведен, детей не имеет, проживает один. Родителей нет в живых: мать убита в 1988 году, и за это преступление отец Игоря был осужден на десять лет лишения свободы, освобожден условно-досрочно за примерное поведение в 1996 году, скончался в 2008 году. Из родственников в Москве имеется тетка – старшая сестра покойного отца, которая и была опекуном мальчика, пока Песков-старший отбывал наказание, а также дети и внуки этой самой тетки. Родственников по линии матери на данный момент не выявлено. В квартире по адресу, где зарегистрирован Песков, Роману, само собой, дверь не открыли, а вот в соседних квартирах ему повезло: люди оказались доброжелательными и разговорчивыми. Только знали они, к сожалению, мало и Игоря Пескова не видели уже несколько месяцев, видно, уехал куда-то. Нет, об отъезде никого не предупреждал, ключи никому не оставлял и цветы поливать не просил, да у него цветов и нету. – Бобыль бобылем, – сочувственно вздохнула немолодая соседка, проживающая в этом доме с момента его постройки. – Как Вадика, царствие ему небесное, посадили, так Игорька тетка к себе забрала, жалела его очень, воспитывала, растила. А как Игорек школу закончил – сюда вернулся, чтобы самостоятельно жить. Работать пошел, потом в армию. Тем временем и Вадик вернулся, тихий такой стал, набожный, все в церковь ходил, грехи, видно, замаливал. Игорек долго не женился, так и жили они вдвоем с отцом, а уж когда Вадик, царствие ему небесное, помер, так Игорек и жену в дом привел. Только недолго они прожили вместе, не сложилось у них. И деток не случилось. – Значит, с женой Игорь после развода не общается? – спросил Роман. – Ни-ни. Она сюда больше ни ногой, – заверила его соседка. – А он к ней не ходит, не знаете? – Да откуда же мне знать? И вообще, – в соседке вдруг проснулась подозрительность, – вы почему интересуетесь? – Так мне его найти нужно, срочно, – рассмеялся Дзюба. – Я же вам объяснял: Игорь Вадимович Песков много лет бьется за реабилитацию своего отца, вы наверняка и сами это знаете. – Знаю, знаю, – закивала женщина. – Игорек никогда не верил, что Вадик мог убить, считал, что отца по ошибке посадили, а я вот считаю, что очень даже мог Вадик убить. Запросто. Запивал он сильно и становился буйным, и ревновал очень, а Катька-то, покойница, красавица была, мужики ей проходу не давали, а она знай хвостом вертит да глазками стреляет. Но Игорек отца очень любил и все хотел доказать, что осудили неправильно. Упертый. Вадик уж помер давно, а сынок все бьется за свою правду. Ой, сколько писем он во все инстанции написал, сколько жалоб! А ответы-то приходят заказным отправлением с уведомлением о вручении, почтальон приносит. Игорек на работе, так они ко мне в дверь звонят, оставляют извещение и просят передать, чтобы зашел на почту с паспортом. У нас в подъезде хулиганы какие-то почтовые ящики подожгли, так все никак новые не повесят, уже года три почту по квартирам разносят. Хорошо еще, что лифт есть. Газеты внизу на табуретке складывают, жильцы потом разбирают, кому что положено, а уж с письмами и извещениями приходится по квартирам ходить, чтобы недоумки всякие не растащили. А то ведь знаете как пацаны-то развлекаются: украдут да и выбросят в помойку. А вы, значит, по этому вопросу пришли? Насчет Вадика? – Да. Игорь Вадимович обратился к одному очень хорошему адвокату, а этот адвокат нанял меня в качестве частного сыщика, чтобы собирать нужную информацию. Как вы думаете, где мне Игоря Вадимовича найти? – Вот уж чего не знаю – того не знаю. Да вы у его тетки спросите, она-то наверняка в курсе, куда он уехал и зачем и когда вернется. Все-таки единственная родня. Можно было, конечно, еще пообщаться со словоохотливой и приветливой дамой, которая наверняка рассказала бы много любопытных деталей об Игоре Пескове, но времени не хватало просто катастрофически. Рейс в Тавридин завтра рано утром, и за сегодняшний день нужно успеть пообщаться с теткой и бывшей супругой Пескова, потом вернуться в контору и быстро «подобрать хвосты» по тем делам, которые на время командировки будут переданы другим оперативникам. Командировка-то неизвестно на сколько затянется! Начать Дзюба решил с тетки Игоря Пескова, Валентины Семеновны Фокиной. Возраст у нее пенсионный, так что есть хорошие шансы застать ее дома. А работающую экс-супругу лучше навестить попозже, после семи часов вечера. В свои семьдесят лет Валентина Семеновна выглядела лет на восемьдесят пять, да и двигалась медленно и с трудом, но глаза ее, светло-голубые и какие-то прозрачные, смотрели ясно и с любопытством. – Игорек? – спросила она, медленно шаркая ногами и ведя Романа в комнату, где стояли визг и вой и маленькими метеоритами носились двое ребятишек дошкольного возраста. – А что случилось? Зачем он вам? Роман снова заученно повторил все ту же байку об адвокате, к которому Игорь Вадимович обратился за содействием и который нанял себе в помощь частного детектива. Байка была непробиваемая и непроверяемая, с адвокатом Орловым еще вчера договорился полковник Большаков. – Ах ты, господи! – устало вздохнула Валентина Семеновна. – Никак он не уймется… Чего уж теперь-то копья ломать? Ведь столько лет прошло, да и Вадюша умер… А Игорек уехал, только не сказал, зачем и надолго ли. Поеду, говорит, в Тамбов, там у меня друг живет, давно звал к себе, у него дом в лесу, он егерем работает. – Не звонил он оттуда? – поинтересовался Роман. – Вестей не подавал? – Не звонил, нет. А вести теперь какие же? Никто писем не шлет, перестали… – Это внуки ваши? – Дзюба кивнул на проносившихся мимо пацанят. Одному из них было года три-четыре, другому примерно пять. – Правнуки. – Все вместе живете? Или вам их на день приводят? – Вместе, вместе. Где ж нам жить? Другого жилья-то нету, и денег нету, чтобы купить. Вот и живем всем скопом: я, дочка, внучка с мужем и детками, и внук еще. Тесно, что и говорить. Да что жаловаться? Все так живут. – Валентина Семеновна, а с дочкой вашей Игорь дружил? Все-таки она ему двоюродная сестра. Может, он ей говорил какие-нибудь подробности о своем отъезде, телефон оставил, адрес или еще что? – С Лидкой-то? – Фокина покачала головой. – Нет, не дружил. Когда с Вадюшей беда случилась и я Игорька к себе взяла, Лидке было уже девятнадцать, у нее уже малая была на руках, Лидка у меня ранняя получилась, в семнадцать лет родила не пойми от кого. Она и без того косо смотрела на Игорька, мол, самим места мало, а тут еще этого подселили. Но вы не думайте, я его в обиду не давала! Н-да… При такой истории отношений крайне маловероятно, чтобы Игорь Песков сказал своей кузине больше, чем всем остальным. В Тамбов, значит. В лес. К другу-егерю. Ну-ну. – Может, с годами ее отношение к брату изменилось? – на всякий случай спросил Дзюба. – Знаете, как бывает: в молодости одно, а с возрастом приходит другое. Валентина Семеновна внезапно и совершенно необъяснимо рассердилась: – Ничего не изменилось! И не знаю я ничего! Не спрашивайте меня! Сказано вам: в Тамбов уехал Игорек, вот и всё! А мне не верите – у Лидки спросите, когда она придет. – А когда она придет? – А бес ее знает, когда она придет, – с вызовом заявила Фокина. – Когда захочет, тогда и придет. Она птица вольная, двоих детей вырастила и живет теперь, как хочет. А я вот дома сижу, деток стерегу. Роман взглянул на часы: хватит рассиживаться, время идет, ничего нового ему здесь не скажут. Телефон Лидии Фокиной у него есть, можно просто ей позвонить. И чего старушка так рассердилась? Впрочем, ему давно уже объяснили, что возрастные изменения мозга делают людей капризными и обидчивыми. Наверное, у Валентины Семеновны эти изменения протекают как-то особенно бурно. Он попрощался и ушел. Сел в машину, немного подумал, вытащил мобильник и набрал номер Лидии. Судя по доносившимся веселым женским голосам, находилась дочка Валентины Семеновны явно не на работе. Байку о частном сыщике она даже не дослушала, прервала Романа на полуслове: – Так что вам нужно, я не поняла? Я не знаю, где Игорь. Я его сто лет не видела. – Но вы знаете, куда он уехал? – Мама говорила, что в Тамбов, к другу. Он там не то лесник, не то егерь. – Он вам не говорил… – Он вообще ничего мне не говорил, – нетерпеливо отозвалась Лидия, снова не дослушав собеседника. – Я с ним не общалась. Дачу продал, сукин сын. Наша семья ему по барабану, никогда никакой помощи от него не дождешься. Конечно, это только название такое шикарное – дача, на самом деле участок садовый, шесть соток, и на нем скворечник полусгоревший. Так этот подонок и сам не строился, и нам не позволял, а у нас дети маленькие, им воздух нужен. Короче, мне некогда, я вам все сказала: где Игорь – не знаю и знать не хочу. И слышать про него больше не желаю. Жестко, что и говорить. Полусгоревший скворечник на шести сотках – это наверняка то самое место, где в 1988 году обнаружили труп матери Игоря Пескова. Судя по тем материалам, которые Большаков передал Роману, Екатерину Пескову сначала сочли погибшей при пожаре, но судебно-медицинская экспертиза обнаружила явные признаки насильственной смерти, а пожаро-техническая экспертиза установила, что имел место поджог. За убийство жены осудили сильно пьющего Вадима Пескова, поскольку все свидетели в один голос рассказали на следствии и на суде, что жили супруги плохо и постоянно скандалили, особенно в течение последнего года, даже и до рукоприкладства дело доходило. Соседи неоднократно видели, как Екатерина, прижимая к себе сына, спасалась от мужа бегством и потом несколько часов пряталась в других квартирах, выжидая, пока напившийся благоверный наконец угомонится и заснет. Вполне можно понять, почему Игорь не хотел строить новый дом и пользоваться этим участком. Ему было всего двенадцать, когда произошла трагедия. Огромная травма для подростка, подобные раны вряд ли когда-нибудь заживают полностью. А родственникам не позволял там жить потому, что Лидия его ненавидит. Он ведь должен хорошо помнить, с какой неприязнью двоюродная сестра отнеслась к нему, когда на мальчишку обрушилось огромное несчастье: мать погибла, отец осужден на длительный срок. Было бы странно, если бы при таком положении вещей он любил Лидию и заботился о ее детях и внуках. Что ж, все закономерно. Дзюба достал из сумки папку с материалами, пробежал глазами еще раз. Ну конечно! Садовое товарищество, в котором семья Песковых получила свои шесть соток в 1982 году, находится в том районе Московской области, где в последние полтора года ведется интенсивное строительство и прокладываются новые широкополосные трассы. Цена земли подскочила до небес. И когда Пескову понадобились деньги, он продал свой участок. Теперь руки у него развязаны: можно уволиться с работы и ездить по всей стране. И где его искать? Понятно, что про Тамбов он наврал своей старой тетушке. Если Большаков не ошибается, то Игорь Вадимович двинул в Серебров. Но это было полгода назад. С тех пор он «отметился» в трех других городах, которые находятся довольно далеко друг от друга. Последний из этих городов – Тавридин, куда Дзюбе и велено ехать в первую очередь. Ладно, сейчас Роман попробует поговорить с бывшей женой Пескова, потом поедет на Петровку и со служебного компьютера покопается в транспортных базах. А если Большаков ошибается и Игорь Песков не имеет ни малейшего отношения ко всем этим убийствам? Сидит себе в охотничьем домике в тамбовских лесах, попивает водочку, болтает со старым другом и в ус не дует… Душевные раны зализывает. И что тогда делать? Проверять все лесничества, опрашивать всех егерей, но кто будет этим заниматься? Официально приказать невозможно, значит, нужно искать знакомых полицейских, просить «по дружбе» и ничего не объяснять. Провернуть такую штуку ох как непросто!