Однако, услышав объяснения старшего лейтенанта Горлик, Андрей поверил ей и расслабился. Пусть девчонка даст ему полный расклад, а уж он сам все сделает. Он будет в их паре старшим. Главным. Как он скажет — так и будет. Когда Люша закончила, Пустовит с важным и серьезным видом изрек: — Ты поезжай к родителям Борискина, поспрашивай про письмо и про его студенческую жизнь, а я сгоняю в общагу, поговорю с комендантом, у него должны быть все списки за прошлые годы, поищу тех, кто мог близко знать Анисимова, пока он учился. Забей в телефон мой номер, как что узнаешь — звони, докладывай. — Слушаюсь, командир, — солнечно улыбнулась Люша. Если Валентина стремилась к бесконфликтности, то это вовсе не означало, что она была покорной и послушной. Выйдя из здания УВД, она дошла до остановки троллейбуса, проехала несколько остановок и вышла неподалеку от бетонно-стеклянной коробки, именуемой офисным центром. Именно здесь трудился в должности начальника отдела одной из множества небольших фирм и фирмочек тот самый Геннадий Витальевич Кошкин, он же просто Кот, которому Леонид Борискин незадолго до гибели посылал эсэмэски с просьбой забыть старое, перестать ревновать и больше не называть его вором. Ответив на телефонный звонок, Кошкин пообещал минут через пять спуститься вниз, но предупредил, что времени у него будет мало. Ждать его пришлось не пять минут, а все двадцать, но Люша умела не злиться в таких ситуациях. «Все к лучшему», — говорила она себе и тут же старалась найти подтверждение своим словам. Например, рядом с входом в здание есть киоск, в котором продаются газеты, журналы и всякое развлекательное чтение, и можно купить что-нибудь почитать, а то ведь неизвестно, сколько времени ей придется в ближайшие дни провести в городском транспорте или в электричках, если придется мотаться по всей области. Заодно и шоколадкой нужно запастись. Кошкин выскочил на улицу в расстегнутом пуховике и тут же полез в карман за сигаретами. — Что там насчет Леньки? — с деловым видом страшно занятого и вечно спешащего человека спросил он. — Нашли убийцу? — Ищем. Геннадий, вы помните, что незадолго до смерти Борискин спрашивал, не вы ли назвали его вором? — Помню, конечно. — Так не вы? — Ну ясное дело, что не я! — с раздражением воскликнул Геннадий. — А кто, не знаете? — Да понятия не имею. Мы с Ленькой потом об этом несколько раз говорили, он все удивлялся, не мог понять, кто мог такое ему написать. — Написать? То есть ему прислали сообщение или письмо? Или все-таки устно сказали? — Он говорил, что получил письмо. Вообще дурь какая-то, — с недоумением проговорил Кошкин. — Ну кто в наше время письма в конвертах пишет? Прошлый век. — Борискин показывал вам это письмо? — Нет, зачем? Просто сказал, что получил, из почтового ящика вынул. Там в конверте был всего один листок, на нем написано «Вор!». Ленька сказал тогда, что сразу письмо выбросил, посчитал, что это я так по-дурацки пошутил. «Значит, пока все правильно, — подумала Люша. — Почтовый конверт, один листок, одно слово. Все сходится. Жаль только, что конверт не сохранился, хорошо было бы посмотреть, откуда и когда письмо отправлено. Ну да ладно, как есть — так и есть». — Вы с Борискиным давно были знакомы? — приступила она к следующему циклу вопросов. — Сто лет! — тут же отозвался Геннадий Кошкин, лихорадочно прикуривая вторую сигарету. — А поточнее? — Да со школы еще. В одном классе учились. Институты у нас, правда, были разные, но дружили всегда, у нас крепкая компания сложилась. — Борискин никогда не упоминал Егора Анисимова? — Нет, а кто это такой? — Это парень, который учился в том же институте, но на другом факультете, в те же годы, что и Леонид, — пояснила Люша. — И он, представьте себе, тоже получил такое письмо, и тоже был убит, но в другом городе. Вот я и думаю, где же ваш друг Борискин и этот Егор Анисимов могли пересекаться? Кого-то оба они сильно против себя настроили. Дали повод назвать себя ворами. Кошкин посмотрел на нее с удивлением, смешанным с некоторым недоверием. — Вы что, серьезно? — Абсолютно серьезно. — Вы же сами сказали, что они вместе учились. Вот во время учебы и пересеклись. — Факультеты разные. Они даже в разных зданиях находятся, я проверяла. Значит, если они тогда пересекались, то на каких-то общеинститутских мероприятиях. Или на подработках. Так? — Само собой, — кивнул Кошкин и полез за третьей сигаретой. Поймав взгляд Люши, слегка смутился и сказал: — Теперь в здании с курением строго, а курилку не оборудовали, вот и пользуемся каждой возможностью выйти на улицу и накуриться впрок, чтобы на несколько часов хватило. А что касается подработок, то — да, Ленька иногда этим занимался, когда деньги были нужны, и когда студентом был, и когда уже работал. Обычно его родители снабжали, ему хватало, но случалось, конечно, что нужда возникала. Он постоянную работу не искал, а такую, знаете, разовую: сделал — деньги получил — ушел. Под попытки напрячь память и выудить из нее все, что Геннадий Витальевич когда-либо знал о студенческих годах своего покойного друга, была выкурена и четвертая сигарета, после чего Люша одарила Кошкина одной из своих потрясающих улыбок, поблагодарила за помощь и распрощалась. — Если еще что-то вспомните, позвоните, пожалуйста, — попросила она. — А если не вспомню, то не звонить? Вопрос был ею понят совершенно однозначно, впрочем, он и в самом деле никакого другого смысла не имел. Сказать ему, что через три недели она выходит замуж, никаких приключений на свою голову не ищет и звонить ей не нужно? «Результат и бесконфликтность», — напомнила себе Люша и ответила: — Буду рада вас услышать. Но еще больше буду рада, если вы что-то вспомните. И еще раз улыбнулась. На всякий случай. Не нужно обижать людей. * * * Перед приходом к Борискиным Люше пришлось зайти в первое попавшееся кафе, выпить чаю с невкусной булочкой и воспользоваться туалетной комнатой: с таким лицом вряд ли правильно показываться на глаза убитым горем родителям. Для Кота и даже для капитана Пустовита ее «опошленный» вариант вполне годился, а вот для беседы с людьми немолодыми совсем не подходил. Сняла шарф, засунула его в рюкзачок, тщательно умылась, промокнула лицо бумажными полотенцами. Придирчиво осмотрела себя в зеркале: нет, яркая кислотно-зеленая куртка все портила, и даже лицо без косметики не спасало. И Валентина Горлик похвалила себя за то, что правильно подходит к выбору покупаемой одежды: пусть дороже, но зато функциональнее. Куртка-то была двусторонней, и внутренняя ее сторона имела спокойный золотисто-коричневый цвет. У своих родителей Леонид Борискин был единственным ребенком, к тому же поздним, и к моменту гибели сына старшие Борискины уже вышли на пенсию. Люше удалось застать обоих дома. Разговор, увы, не получился. Вернее, получился не таким, как хотелось бы Люше. Почти сразу выяснилось, что ни про какое письмо Ленечка родителям не говорил и про то, что кто-то назвал его вором, тоже не рассказывал. В последний год перед гибелью Леонид стал снимать квартиру и жить отдельно, это понятно, дело молодое. О том, что их сын во время учебы в институте или после его окончания еще где-то кем-то подрабатывал, они тоже не были в курсе. В общем, время потрачено впустую, и можно уходить. Но Борискины имели на сей счет совсем другое мнение. Они жили воспоминаниями о единственном сыне и радовались возможности поговорить о нем. В ход пошли приглашения выпить чаю, угощение конфетами и даже предложение «быстренько пожарить котлетки». И Люша дрогнула. Не хватило у нее смелости и черствости на то, чтобы отказать. Тут же были принесены альбомы с фотографиями и последовал подробный рассказ о детских и подростковых годах Леонида. Люша слушала вполуха, не забывая вовремя кивать и периодически восторженно ахать. — Мы ничего Ленечкиного не выбрасывали, — говорила мать Борискина. — Все храним для памяти, даже — вот, видите? — открыточку в альбом вставили, это Леня мне сам нарисовал к Восьмому марта, он тогда в пятом классе учился. И Люша послушно рассматривала неумело, но старательно нарисованную веточку мимозы и написанные крупным детским почерком слова поздравления любимой мамуле. В этот момент интуиция слегка приподняла голову и насторожилась. Люше это обычно ощущалось как внезапный легкий озноб, ну настолько легкий, что можно было и не заметить. — У вас, наверное, много чего от сына осталось, — осторожно начала она. — Письма, грамоты, конспекты институтские… — Ну, писем-то нам Леня не писал, — покачал головой отец Борискина, — он никуда надолго не уезжал. И грамот он ни за что не получал. А конспекты и черновики всякие — это да, этого много осталось. — Ленечка хорошо учился, — вступила мать, — у него конспекты всегда были самые лучшие на курсе, он всем давал списывать и потом все смеялся, что когда-нибудь дорого продаст их, если будет острая нужда в деньгах. Люша снова принялась восторгаться, удивляться и попросила посмотреть такие удивительные конспекты. Борискин скрылся в другой комнате и вернулся с огромным толстым дерматиновым портфелем, изрядно потертым и поцарапанным. Она быстро прикинула: в ее школьные годы таких портфелей ни у кого не было, все ходили с сумками или рюкзаками, так что, наверное, портфель принадлежит самому отцу Леонида, а может быть, даже и деду. Да, похоже, в этой семье вообще не принято ничего выбрасывать. — Вот, — Борискин начал торжественно выкладывать на стол содержимое портфеля, — все, что от Ленечки осталось, мы сюда собрали. И школьное, и институтское, и более позднее. И то, что нам хозяева квартиры вернули, тоже здесь. Под «более поздним», как выяснилось, подразумевались какие-то квитанции об оплате чего-то, договоры на интернет-связь, на ремонтные работы, магазинные чеки, оставшиеся от покупок, и прочая бумажная ерунда, которая уже никогда никому не пригодится. От школьных времен остались два черновика сочинений по русской литературе, по «Петру Первому» Алексея Толстого и по «Господам Головлевым» Салтыкова-Щедрина, и несколько тонких тетрадок по математике периода начальной школы. Самый обильный урожай представляли собой институтские конспекты по дисциплинам, от одного названия которых Люшу задурнило. Для нее всегда оставалось загадкой, какие мозги нужно иметь, чтобы это хотя бы приблизительно понимать, не говоря уж о том, чтобы в этом хорошо разбираться. Листы, плотно исписанные четким красивым почерком, аккуратно вырисованные схемы, на полях ручкой другого цвета стоят пометки: НУ. — А что такое НУ? — спросила она, поднимая глаза. — «Нет в учебнике». Ленечка всегда помечал, если преподаватель давал материал, которого нет в учебнике, потому что на экзаменах это обязательно спрашивали. — Понятно… Одна тетрадь, другая, третья… И какая-то тоненькая брошюрка, четыре листочка, скрепленных в книжку, на титульном листе надпись: в самом верху — «Центр „Социолог“, посередине — „Анкета для опроса населения“», внизу — «г. Серебров, 2009». Люша открыла анкету и стала читать вопросы: Пол, возраст, образование, семейное положение. «Занимаетесь ли вы спортом?» «Смотрите ли вы спортивные передачи по телевидению?» «Посещаете ли вы спортивные соревнования на стадионах или в спортклубах?» И еще куча всяких вопросов про отношение опрашиваемого к спорту. Дальше пошли вопросы, касающиеся строительства нового стадиона на окраине Сереброва. Все понятно, проводился социологический опрос с целью выявить отношение населения к этому строительству. Наверное, что-нибудь предвыборное, как обычно. Ну конечно, вот и вопросы, нацеленные на то, чтобы понять, знают ли жители своих депутатов и вообще представляют ли себе, кто у них заседает в муниципалитете и в мэрии. А кого посылают опрашивать население? Само собой — студентов. Сплошь и рядом. Студенты всегда готовы подзаработать, и их намного проще собрать вместе и проинструктировать, чем набирать просто желающих из населения. Ну что ж, можно считать, что одно место студенческой «халтурки» Леонида Борискина установлено. Вот будет здорово, если у Анисимова тоже что-то подобное нарисуется! Люша быстро свернула разговор, сказала, что посидела бы еще с удовольствием, но ей пора бежать, служба, знаете ли. Спускаясь по лестнице, прикинула, не позвонить ли командиру Пустовиту, но решила, что обойдется пока. Если уж делать работу не для начальства, а для себя, то так, чтобы можно было гордиться. Люша Горлик — человек экономичный, это она про себя знала совершенно точно. Еще мама в далеком детстве говорила о ней: «Наша Валюшка всегда найдет самый короткий путь, у нее от лени развилось чутье на самую легкую дорогу». Ну, положим, насчет лени Люша готова была и поспорить, про лень мама говорила только потому, что маленькой Вале совершенно не давались ни математика, ни физика, ни химия, и мама считала, что девочке просто лень учить материал. А вот насчет чутья — тут мама не ошибалась. С чутьем у Вали Горлик всегда было все в большом порядке. Оказавшись на улице, Люша поискала глазами укрытие, спряталась под козырек какого-то магазина и вытащила смартфон. Адрес Центра «Социолог» нашла быстро, убедилась, что сайт обновлялся пару месяцев назад, значит, можно надеяться, что информация не устарела. Поискала на карте и хмыкнула: конечно, могла бы и сама догадаться. Центр находился всего в двух кварталах от главного корпуса того института, где учились Леонид Борискин и Егор Анисимов. Добираться придется с пересадкой, сначала на автобусе, потом на троллейбусе. Ну ничего, у нее журнальчик есть, молодец, что купила, как чуяла, что пригодится.