— Начало первого. — Ко мне кто-нибудь приходил? — Хирург, который вас оперировал, заходил, потом дежурный по хирургии несколько раз заглядывал. Ну и наш доктор, Николай Викторович, из реанимации, все время вас наблюдает. Ваш сын приходил и еще ваш коллега полковник, фамилию не знаю, доктор им все подробно объяснил. Но с ними все разговоры были в коридоре, сюда никого не пускают. — И все? Больше никто? — А кто еще мог к вам приходить? Только доктора, здесь реанимация, никаких посетителей. Вот завтра переведем вас в палату — тогда пожалуйста, принимайте гостей. А пока что родственники могут находиться только за дверью, в коридоре. Она вынула из кармана телефон. — Николай Викторович уже идет. Давайте пока давление измерим. Шарков послушно выпростал из-под одеяла руку. — А девушка не приходила ко мне? — Девушка? Нет. — Такая красивая, рыжая… — Нет-нет, только ваш сын и полковник. Да вы у доктора спросите, он вам подтвердит. Значит, все приснились: и Олежка, и Большаков. Никого из них здесь, в реанимации, быть не могло. И девушка приснилась… Жаль. Красивая. И связано с ней что-то очень хорошее, не зря же он обрадовался ее лицу. Кто она? Забытая знакомая, может быть, даже бывшая любовница? Или плод воспаленного воображения, подстегнутого наркозом? Ему снова ужасно захотелось спать, и только теперь он почувствовал, как обжигающе болит операционный шов. Прибежал Николай Викторович, задавал вопросы, на которые Шарков отвечал вяло и медленно. Врач велел медсестре сделать обезболивающий укол, минут через десять боль стала утихать, и он снова провалился в сон. ИЗ БЛОГА АННЫ ЗЕЛЕНЦОВОЙ Ох, огорчило меня сегодняшнее обсуждение в нашем любимом ток-шоу проблем с ремонтом квартир! Нет, само по себе обсуждение было замечательным, живым и острым, но навеяло тяжкие воспоминания. Я сама недавно отремонтировала две квартиры, в одной, как известно, живу, вторую сдаю, так что проблема знакома мне не понаслышке. На собственном хребте прочувствовала. И вспомнила я одну замечательную историю, которой и хочу сегодня с вами поделиться. Когда стало понятно, что либо ремонт нужно прекращать, либо убить мастеров и сесть в тюрьму, я выбрала первый вариант. Наверное, зря… Ну, уж как получилось, назад все равно не вернешь. Нагрели они меня очень прилично, но отыскать их мне не удалось. И я решила выяснить, это только я одна такая лохиня или же у меня есть товарищи по несчастью. Выяснила. Товарищей у меня оказалось немало. И один из новообретенных товарищей поделился со мной своим опытом, рассказал, как пытался действовать строго по закону и вернуть свои деньги, незаконно присвоенные этими мастерами. История оказалась весьма поучительной, посему я изложу ее здесь достаточно подробно. Пошел этот товарищ в полицию посоветоваться. Но заявление на всякий случай заранее написал, поскольку текст длинный, документов к нему прилагалось много, так что он подготовился. Поговорил с полицейским. И тот ему сказал: «А что вы к нам-то пришли? Это вам в гражданский суд надо». Товарищ сам не юрист, в законах не разбирается, да и не обязан, у него другая профессия, но к совету прислушался и направился в гражданский суд подавать исковое заявление. Подал. Заявление приняли. Дело назначили к слушанию через несколько месяцев. Но он терпеливый, он дождался. Само собой, ответчики на суд не явились. Заседание перенесли, назначили новый срок. Ответчики пришли, суд исковое заявление удовлетворил, то есть мой товарищ по несчастью выиграл. Суд присудил ответчикам выплатить всю сумму плюс немалые штрафные санкции. А теперь — внимание: заявитель подавал иск только о нарушении сроков проведения работ по договору подряда. О качестве сделанной работы не было сказано ни слова, об обмане тоже. Только сроки. Есть Закон о защите прав потребителей, и в нем все четко и хорошо прописано: нарушил сроки, не выполнил работу к оговоренной дате в оговоренном объеме — считается, что ты нарушил условия договора и обязан вернуть заказчику всю сумму, полученную за работу, плюс штраф. И не имеет никакого значения, на сколько процентов ты на самом деле выполнил работу, только на 5 или на все 98. На 100 % не выполнил — всё. Таков закон. Отличный, надо сказать, закон. Жаль только, что не все о нем знают и умеют применять. Думаете, пришло время радоваться? Ничего подобного! Мой товарищ получает на руки решение суда об удовлетворении иска, оформляет исполнительный лист и идет к судебным приставам, чтобы они начали исполнительное производство. Таков порядок. Ответчик же должен платить, а добровольно платить он не хочет, так что приходится прибегать к помощи приставов. Приставы принимают бумаги, однако спустя пару месяцев выясняется, что исполнительное производство и не думали начинать. Почему? А в исполнительном листе неправильно указан год рождения ответчика. Как так? Документ же составлен в суде и судьей подписан… А вот ошибочка вышла. И вовремя ее не заметили. Так что нужно принести новый исполнительный лист, с правильно указанной датой рождения. Товарищ побежал в суд, а ему там объясняют, что никак не могут вот просто так взять и исправить ошибку, нужно проводить распорядительное заседание и писать новое решение, на основании которого выдавать новый исполнительный лист. У них там, в судах, тоже своя бюрократия, не хуже, чем в других местах. Короче, мучился он, мучился, ждал, терпел, но дождался-таки своего светлого часа: получил на руки правильный документ, без ошибок. Принес приставам. Те нехотя, но все-таки производство начали, бумагу даже выдали. Однако же никаких денег товарищ мой пострадавший все равно не получает. Приставы говорят одно и то же: «У ответчика на счетах ничего нет, как нам взыскивать?» Хорошо, ладно, деньги за несделанную работу он не получил. Но кроме несделанной работы есть еще очень немаленькая сумма на приобретение мебели, стройматериалов и всякого прочего, включая шторы и карнизы, которую товарищ перевел безналом на счет мастеров, поскольку они обязались все закупить и полностью оборудовать дом для проживания. Деньги он им перевел, а никакой мебели, штор и всего остального не получил. Об этом в гражданском суде даже речи не было, повторяю: в гражданском суде обсуждались только нарушения сроков. Как эти деньги вернуть? Правильно, обратиться с заявлением в полицию, ведь деньги незаконно присвоены, а судя по тому, что на счетах пусто, еще и растрачены. Чистая уголовщина. Пришел он в полицию, заявление принес, к нему все документы приложил, и из банка, и те, которые мастера ему выдавали. Сравнительную таблицу даже составил, дескать, вот столько переведено, вот столько потрачено и использовано на работы в моем доме, а вот столько неизвестно где, ни денег у меня, ни стульев. Заявление принимают, регистрируют, все чин-чинарем. Однако же проходит месяц, проходит второй, третий… Молчание. Товарищ звонит. Его футболят от исполнителя к начальнику, от начальника к исполнителю, при этом каждые три минуты звучит аргумент «есть же решение суда по вашему вопросу, зачем вам еще и уголовное дело, гражданский суд уже все решил, вот если бы вы сразу пришли к нам — другое дело, а вы же в суд пошли, а там все решили в вашу пользу, не понимаем, чего вы от нас хотите». О том, что обобранный товарищ мой по несчастью сразу именно в полицию и пришел, а ему там посоветовали обратиться в суд, разумеется, деликатно умалчивается. В итоге выясняется, что вынесено решение об отказе в возбуждении уголовного дела. На каком основании? А вот тут, дорогие мои читатели, сидите на стульях крепче, ибо то, что написано в официальной бумаге, будет покруче самой смешной комедии. Мастера-ремонтники с полицейским разговаривать вообще не стали, отослали его к своему представителю, а представитель, когда оперативник ему позвонил, сказал, что он занят и приехать в полицию не может. Из этого простого факта исполнителем делается вывод о том, что умысел ответчиков на хищение не доказан, и выносится решение об отказе в возбуждении уголовного дела. Вы скажете, что этого не может быть? Что это бред? Да, это бред по сути, но по факту — жестокая реальность. Я своими глазами читала этот отказной материал, мой товарищ по несчастью прислал мне скан. Если кто не верит — дайте знать, выложу скан в блоге, чтобы все могли прочесть этот литературный шедевр. Так что, дорогие подписчики, выносим из данной истории урок: если вас в чем-то подозревают и вы не хотите, чтобы вас посадили, просто не приходите в полицию, когда вас вызывают, и не открывайте дверь полицейскому, когда он придет к вам домой. Он сильно настаивать не будет, ему проще написать отказной по выдуманному на ходу основанию, чем работать, раскрывать преступление, искать преступника и доказательства его вины. Это ж вон сколько работы надо переделать! А так — навалял какую-нибудь глупость в отказном, и сиди, кури бамбук, не парься. Главное — не поставить заявителя в известность о том, что в возбуждении дела отказано. Пусть человек думает, что полиция надрывается, старается, ищет… Никаких уведомлений не посылать (хотя это тоже нарушение закона, уведомить обязаны, и сроки для этого жестко прописаны в законе), а если позвонит — тянуть резину, отвечать уклончиво и размазанно, чтобы у потерпевшего сложилось ощущение, что «работа идет» и «как только будут результаты — с ним свяжутся». Вы думаете, что на этом все и закончилось? Как бы не так! Товарищ мой по несчастью оказался малым упертым, отказ опротестовал, ходил к начальству полицейскому и прокурорскому. Добился, что решение об отказе отменили, попросили написать новое заявление (кстати, интересно: почему? Куда старое-то дели?) и пообещали отписать материал другому исполнителю. Снова проходит месяц, другой. Никаких уведомлений. Товарищ идет в полицию выяснять. И знаете, что ему сказали? Кто еще не упал со стула раньше, может упасть сейчас, поэтому держитесь крепче: материал направлен в службу судебных приставов. Зачем? Для чего? С какой стати? Опять пошел по начальству, стали искать материал у приставов и, само собой, не нашли. Потерялся. А в нем были оригиналы финансовых документов. Красивая история? Делайте выводы. И выводы не только о том, каким образом полиция уклоняется от работы по защите граждан своей страны, но и о том, почему вкрадываются ошибки в судебные документы и почему теряются материалы. Может быть, по халатности, может быть… А может быть, и нет. Думайте сами. Шарков В общем, если не шевелиться, то можно было даже убедить себя в том, что он совершенно здоров и никакой операции не было. Однако при любом движении, даже при глубоком вдохе и при малейшем напряжении брюшных мышц шов давал о себе знать горячей режущей болью. Шарков злился, причем делал это вслух и не выбирая выражений, благо ему как генералу полагалась одноместная палата, и можно было не стесняться. Сын Олежка примчался перед обедом, с работы вырвался, посидел минут десять, спросил, что нужно привезти и не позвонить ли маме. Валерий Олегович попросил доставить из дома кое-что необходимое. — А маму не беспокой, — сказал он. — Пусть живет своей жизнью. Со мной ничего страшного, все уже позади, врач обещает, что через какое-то время я буду полностью трудоспособен и забуду про все это как про страшный сон. И ты тоже за меня не волнуйся, только привези все, что я попросил, и больше приезжать не нужно. Ничего со мной тут не случится. На выразительном лице сына проступило плохо скрываемое облегчение. Он любил отца, конечно, любил, в этом Шарков не сомневался, но Олег, впрочем, как и большинство мужчин, не любил больниц и боялся их. Ему казалось, что больница — это непременно горе, страдание и ужас. Если человек в больнице, значит, все совсем плохо, потому что если еще не очень плохо и есть надежда, то люди болеют дома. Откуда в головах появляется такая логическая сцепка — сказать трудно, но она существует. Сразу после обеда пришел Большаков, который больниц и врачей не боялся, навещал людей в стационарах часто и потому безошибочно определял, что именно нужно человеку, только что перенесшему экстренную полостную операцию, а что категорически нельзя. В первую очередь больному нужна вода, и лучше, если это будет любимая и привычная вода, а не абы какая. Полковник привез упаковку из десяти бутылок. Следом за водой на свет появились влажные очищающие салфетки. Новая зубная щетка и тюбик пасты. Бритвенный станок и пена для бритья. Мыло. Смена белья, носки и тапочки, новые, только что купленные, с этикетками. И никаких «колбасок», «сырков» и апельсинчиков. — Вот зарядники, один к айпаду, второй к телефону, — Константин Георгиевич выложил на стол пакетик. — Я подумал, что у вас же наверняка их с собой нет. — Правильно подумал, — с благодарностью улыбнулся Шарков. — Телефон и планшет мой помощник в сумку засунул, когда отправлял меня в госпиталь, а зарядники у меня дома, попросил Олежку привезти, но он, наверное, только завтра сможет ко мне выбраться, а батареи уже сели, я тут от всего мира отрезан. Ну, рассказывай, что там у нас. Повезло, что я успел все новости из Нанска передать тебе до того, как меня свалило. Большаков уселся поудобнее и начал рассказывать. О том, какие молодцы ребята из Шолохова, благодаря которым удалось выловить сумасшедшего убийцу-композитора и раскрыть три убийства, по которым уже и работать-то давно перестали. О том, что пострадала молодая девушка, красавица, у которой назначена свадьба. О том, что Всеволод Альбертович Колчанников, он же Сева Колчан, имеет собственный кодекс чести, в соответствии с которым имена своих заказчиков он не сдает, но ровно до тех пор, пока те живы. Как только человек уходил из жизни, Севу уже ничто не удерживало от того, чтобы «слить» его фальшивые имена и фамилии. Едва он получил подтвержденные фотографиями сведения о смерти Игоря Пескова, сразу же перечислил все имена, на которые сделал поддельные паспорта, коих оказалось целых пять: один для племянника и четыре для самого Игоря. Полковник Большаков организовал передачу информации в нужные инстанции, и теперь в Тавридине, Сереброве, Ельцовске и Дворецке знают, чьи следы пребывания нужно искать, а это значит, что если сработать грамотно, то четыре убийства, совершенные с мая по ноябрь, имеют неплохие шансы оказаться раскрытыми. Вообще-то Сева Колчан — презанятнейший тип, столько лет вспахивает свое криминальное поле, а сидел только один раз, в девяностых. Это была его первая, и единственная «ходка», потому и оказался в той же зоне, что и Вадим Песков: на усиленном режиме в соответствии со старым законодательством отбывали наказание лица, впервые осужденные за тяжкое преступление. Больше Колчан не попадался ни разу, и совершенно непонятно, как ему это удается. Вернее, понятно, конечно: сотрудничает с тем, с кем надо, и сидит под своей «крышей» в тепле и уюте. Шарков слушал с мрачным лицом. Вроде бы все хорошо на первый взгляд, а если вдуматься — ничего хорошего. — В общем и целом, Костя, мы можем расценить ситуацию как полный провал, — констатировал генерал. — Игоря мы не успели перехватить, пока он был жив. Девочка из Шолохова ранена, да еще перед самой свадьбой. О нашей работе по программе известно тем, кто о ней знать не должен. Обос…лись мы по всем фронтам. Константин Георгиевич ничего не ответил, смотрел на Шаркова спокойно, молча ждал продолжения. Он слишком давно знал генерала, чтобы не суметь отличить фразы, требующие ответной реакции, от чистой риторики. Произнесенные только что слова на ответ явно не рассчитаны. — Но я думал над тем, о чем мы с тобой говорили в последний раз, — продолжал Валерий Олегович после небольшой паузы. — И пришел к выводу, что ты прав. Программа была придумана и создана очень давно, и мир тогда был другим, это ты точно подметил. А мы с тобой не смогли вовремя понять, что реформу надо вообще начинать не с полиции. Мы не с того конца взялись за дело. Какой у полиции лозунг? Большаков продолжал молчать, только усмехнулся еле заметно. Все правильно, лозунг у них — «Служа закону — служим народу». А это в корне неверно. Шарков заметил его усмешку и удовлетворенно кивнул. — Вот именно. А у американских полицейских в участках что написано? «Служить и защищать». Защищать, понимаешь? Людей защищать, граждан своих. И служить им же, а не какому-то там закону, неизвестно кем и для кого писанному. Так вот я знаешь о чем подумал? Есть граждане, и полиция должна защищать их интересы, здоровье, жизнь, права. А есть закон, защищать который должна прокуратура, которую сейчас полностью развалили, лишили всяких полномочий и превратили неизвестно во что. И есть, наконец, суд, самая главная инстанция, которая должна сочетать интересы соблюдения закона с интересами граждан. Ни один закон не может быть справедливым сам по себе, потому что он не в состоянии учесть конкретные обстоятельства конкретных людей. Закон и не должен быть справедливым, но справедливым должно быть его применение. Для этого и существует суд, который должен взвесить на одной чаше весов требования закона, а на другой — реальную жизнь и применить закон так, чтобы получилось справедливо. Рассудить, а не осудить — вот в чем разница. Не доказательства вины и невиновности на этих весах, как было принято считать всегда, а именно закон и живые люди. Вот тогда все будет правильно. — Согласен, — кивнул Большаков. — Тогда получается, что полиция должна принести в суд реальную жизнь, а прокуратура — свою оценку ситуации с точки зрения закона. — Вот именно! — оживился генерал. — У каждого из них будет своя задача, и они друг от друга независимы. А то сейчас что выходит? Человек обращается в полицию с заявлением о преступлении, полиция проводит проверку и выносит решение «отказать в возбуждении уголовного дела», то есть свою работу выполнила и сама же ей правовую оценку дала. Дальше все еще интереснее: прокуратура проверяет материал и говорит «не годится, оснований для отказа нет, сделайте еще раз», после чего материал возвращают в тот же орган полиции, причем почти всегда тому же самому исполнителю. Ежу понятно, что этот исполнитель не дурак признавать, что в первый раз он схалтурил или вообще договорился с человеком, на действия которого подана жалоба, взял деньги и что-то сфальсифицировал, поэтому он и во второй раз, а если случится — то и в третий, и в четвертый, и в двадцатый будет писать всю ту же хрень, то есть не делает свою работу лучше, а тупо копирует и снова выступает с заявлением об отказе в возбуждении дела. Это же бред полный! Да что я тебе лекцию читаю, будто ты сам не знаешь… Именно с этим мы и боремся столько лет. Просто именно сейчас я вдруг понял, что в этой конструкции нужно переделывать. Начинать нужно с судов, а не с полиции. Сверху, а не снизу. Сначала суды должны понять, что от них требуется справедливое решение, то есть справедливое применение безликого и не всегда справедливого закона. Тогда они изменят требования к тому, что прокуратура и полиция кладут на чаши весов. Сначала отреагирует прокуратура, потому что они дают правовую оценку ситуации, опираясь на материал, собранный полицией, а потом дело и до полиции дойдет, когда прокуратура осознает, что материал ей дают не тот, не в том объеме и вообще не о том. И нужно перестать считать, что полиция служит закону. Не должна она ему служить! И не народу она служит, а гражданам. Народ — это безликая масса, а граждане — совокупность отдельных личностей со своими отдельными жизнями. И каждого из них полиция должна защищать. Костя, я понимаю, что идея еще очень сырая, она требует проработки, но я уверен, что она жизнеспособна. Как ты считаешь, мы можем переориентировать нашу программу в этом направлении? — Безусловно, — твердо ответил полковник. — Но нам нужна сильная поддержка наверху. Валерий Олегович задумчиво кивнул. — Да… Есть человек, к которому можно обратиться. Когда-то Ионов очень хорошо о нем отзывался. Он из числа тех, кто курировал программу, когда она еще официально существовала. Прончев. Помнишь такого? — Фамилию помню, но лично не знаком. Думаете, этот Прончев еще активен? Столько лет прошло… — Все может быть. Надо пробовать. Найдешь его? — Конечно. — Не тяни, Костя. Не нравится мне, что на нашу программу положили глаз. Эти ведь тоже тянуть не будут, начнут шевелиться, и наверняка у них есть какая-то «крыша». Как бы нам не опоздать. Все, что можно, мы провалили, не хотелось бы еще и здесь лохануться. — Да уж, спасибо хорошему человеку по фамилии Жвайло, — согласился Большаков. — Если бы он свою глупость с похищением дочки Фалалеева не придумал, мы бы так ничего и не узнали. И вот тогда уж точно опоздали бы. А так — еще есть надежда. Они проговорили больше двух часов. Шарков заметно устал, и Константин Георгиевич начал прощаться. — Костя, налей мне водички, пить хочется, — попросил генерал. Взяв протянутый полковником стакан воды, именно той, которую предпочитал пить, Шарков вдруг спросил: — Ты знаешь девушку или молодую женщину… такую… темно-рыжую, с длинной челкой? И глаза как у кошки. — Похожа на Анну Зеленцову, которая нашему Дзюбе в Сереброве помогала. А в чем дело? Точно! Девушка, которую Шарков видел только на экране компьютера во время совещания по скайпу. Соседка Аркадия Михайловича. — А я все лицо ее вспоминаю и не могу понять, откуда знаю ее… Хорошая девочка, толковая. Молодец. Дзюба там не закрутил с ней, часом? Большаков пожал плечами.