— Нельзя было их положить на счёт в банке⁈ — Эм… А вообще, можно было… наверное… я слышала о таком… Бля. Да как можно знать магию, и не знать про возможность оставить деньги в банке? Она что, совсем… Ах, ладно. Она ещё слишком молода, и явно не знала ничего, дальше своей деревни и поля боя, на котором работала. — И часто вы такое проворачиваете? — полумёртвым голосом, спросил я у Эдварда. — Да с многими соседскими детишками уже проворачивали. Их дурачки-папашки не объясняют своим чадам, как поступать с деньгами, а мы перехватываем и получаем дополнительный капитал. А вот то, что нам мешает сын нашего лорда — это что-то новенькое. Даже не знаю, как буду объяснять вашему отцу, что случилось… — Сам с ним поговорю. — отвечаю я, — но я не могу выразить, насколько хуёвые у моего папаши бизнес-планы. — Эх-х… Согласен с вами, господин. Только отцу этого не говорите… — выдохнув, Эдвард вытянул руку с мечом в ножнах, — тридцать лет тренировок и сражений, и вот, я граблю детишек, переживших войну. Он говорит это с таким печальным видом, что мне даже стало жаль его… Он, конечно, бесхребетный уёбок, но, видимо, выбора у него и правда нет. — Посмотрим, что можно сделать. Я возвращаюсь домой… — Ну, тогда я с группой отправимся за вами. Может с разницей в несколько дней прибудем. А там, придётся снова учить вас мечу. Ибо это, — он указал на меч на моём поясе, — вообще не дело. Столько лет горбатился, а ты берёшь и… А-а… — Слушай. Будешь ныть, когда приступим. А сейчас, — я посмотрел на Наташу, — через сколько у нас поезд? Она подняла взгляд на часы, которые были расположены на самом высоком здании вокзала. — Через тридцать минут, но посадка уже должна была начаться… — Тогда пойдём. — я взял её сумку и помог встать. Ещё раз бросив взгляд на Эдварда, я увидел на его лице небольшую улыбку. — Рад, что вы живы, господин. — Ага, ещё бы я сдох в той дыре с теми уёбками… Я уже уходил, когда нечто не очень приятное донеслось до моих ушей: — К слову… Вы вроде бы писали о какой-то эльфийке, которая вам интересна. С ней… всё не вышло? … Значит, Годрик и правда любил её. Кто-то вроде него точно не стал бы писать о людях, которые для него ничего не значат. Ничего не ответив, я тупо пошёл на Наташей, которая любезно ускорила шаг, услышав слова Эдварда. Иногда и она понимает, что нужно просто молча уйти… … Поезда в этом мире — моё почтение. Такая громадина классная, железная и бронированная. Наташа говорит, что это из-за опасной фауны, которая иногда встречается или вылазит из подземелий. Поезд работает на угле, но сам механизм, по словам Наташи, имеет некоторые магические элементы, которые повышают его эффективность. У-ух, залезть бы и посмотреть. — Чур моя кровать сверху! — стоило нам зайти в наше купе, как Наташа тут же бросила свои вещи и запрыгнула на второй ярус двухэтажной кровати… Поставив наши сумки в угол купе, я наконец-то снял с себя броню и снаряжение. Оружие у нас забрали и положили в отдельное помещение, пообещав вернуть по завершению поездки… Расположившись на кровати, я слушал какие-то подколки и флирт от Наташи, но уже особо не обращал на него внимания. … Надеюсь, никто не нападёт на поезд. Сколько бы раз я не засыпал с мыслью о том, что хочу проснуться, я всё остаюсь в этом теле и этом мире. И, наверное, пора бы уже принять это как реальность. Подводя итоги прошедших полутора месяцев… Этот мир вполне неплох. Без шуток, но тут лучше, чем если бы я попал в какое-нибудь голое средневековье. Да и с телом мне очень повезло. И даже девушка есть… хоть и на довольно короткий срок. В этом мире можно жить. Сейчас я вернусь домой, и поговорю с семьёй Годрика. А там будет видно, куда я направлюсь дальше. Так много интересного, что хотелось бы попробовать, будучи свободным человеком. Но даже сейчас…когда я свыкся, такое завершение войны будто хватает меня за горло, сверля своими золотыми глазами прямо в душу. Недостаточно… Я не смог сделать всё, что должен был… Я не отомстил им за Леррис… Я не смог взять реванш с той девушкой и… мне просто страшно от того, что этот мир не так однозначен, как я о нём думал. Всё, что я видел о нём до этого — это война, и… если он глубже, чем кажется, то мне придётся заново осваиваться и быть уязвимым. — Ну ты чего раскис? Я же с тобой разговариваю, — свесившись вниз, спросила Наташа, ярко улыбаясь и шутя: — снова будешь пу-пу-пукать? — Пу-пу-пу… — выдав это почти что на автомате, я получил порцию заливистого смеха от почти что упавшей на пол девушки. Закрыв глаза, я пытался вслушаться в её смех… Всё же… У меня есть причины, чтобы не раскисать. — Наташ, — задумавшись, я почти не обдумывая, выпалил, — думаю, я попытаюсь что-то сделать с репутацией моей семьи. Если всё выйдет, то давай встретимся ещё раз? Она пыталась отсмеяться ещё несколько секунд, а затем… набрав в лёгкие воздух, посерьёзнела. Мне не нравится эта серьёзность. — На самом деле… После того, что твоя семья пыталась провернуть, я не хочу иметь ничего общего с вами. Вот вообще… Её взгляд ощущается очень холодно. Да и голос был лишён той звонкости и игривости, к которым я привык. — Разумеется, тебя это не касается, но… когда тебя похищают и пытают, это оставляет очень неприятное послевкусие в памяти. Твоя семья — ублюдки, и после того, что они сделали, я точно их не прощу. Так что… давай, когда всё это закончится, случившееся между нами останется нашей приятной памятью? Будто пулевое ранение, её слова вызывали желание стиснуть зубы и простонать. И самое ужасное, что она не хотела обидеть меня этим. … Приятная память, да? Ничего не говоря, я кивнул. Тоскливо. И удивительно, как она умудрялась сдерживаться рядом с Эдвардом, и в то же время сохранить ко мне хоть какое-то положительное отношение. Большое у неё сердце, однако… Больше мы эту тему не поднимали, да и в целом, общение стало ощущаться каким-то тяжёлым. В итоге, Наташа зарылась в книги, а я продолжил играться с магией. Хочу выучить хотя бы одно новое заклинание за эту поездку… Или хотя бы приблизиться к пониманию того, как это вообще делается. И вот, прошёл один день… За него мы едва ли поговорили больше десяти-двадцати минут. Второй день, когда мы почти не общались… От неловкости молчания, и я, и она пытались начать какой-то разговор, но всё утыкалось в неловкость общения. Думаю, тем разговором, мы поставили точку во взаимном общении. Сложно общаться, когда собеседник не хочет иметь ничего общего с тобой. Сложно общаться, когда твой собеседник знает, что ты не хочешь иметь с ним ничего общего. И хоть мы оба понимаем, что дело не в личностях, но неприятный осадок от той её фразы не даёт нам обоим покоя. И, наверное, то приятное воспоминание, которое она мне подарила, теперь навсегда останется с послевкусием того холодного взгляда, которым она на меня посмотрела со своего второго яруса кровати. Её зелёные глаза теперь будут смотреть на меня также, как те жёлтые. И вот, по прошествию десяти дней… — Снега так много… — её холодный, слегка хриплый голос достиг моих ушей. Уже скоро мы приедем и расстанемся навсегда. Наверное, так даже лучше… Я уже и сам не хочу с ней общаться. Сидит вечно в своих книжках, и на любую мою фразу либо молчит, либо угу-кает, и всё… — Угу. — кивнув ей, я сел обратно на свою кровать. — Ты так достал. — прошептала она, зная, что я её слышу. — Ага… — сдержав своё желание послать её нахуй, я снова закрыл глаза. Душащие меня шёпоты снова заполняют всё в голове. Не хочу слушать её… Лишь спустя десять минут я осознал, что она хотела поговорить. И, поняв, что так продолжаться не может, решил и сам попробовать. — Слушай, может поговорим? — спрашиваю я в потолок. — Угу… — раздаётся её ответ. — Знаешь, звучало очень тяжело, когда ты сказала, что не хочешь иметь со мной ничего общего… Но я тоже… как-то слишком болезненно отреагировал, да? — Ну да. — она выдала более редкую фразу чем «ага», «угу» и «не». Успех…? — В общем… Поступай как знаешь. Мне поебать.