Члены совета оторопело глядели на него в тишине, все, кроме Кратаса. Он первый оправился от потрясения. Его горе могло сравниться только с его гневом. Тяжело поднявшись на ноги, он с негодованием смотрел на Нага и его телохранителя: так старый буйвол с удивлением глядит из грязной лужи на львят-подростков. – Сколь велика твоя наглость, изменник, что ты посмел носить печать сокола на своей руке? Наг, сын Тимлата, рожденный из чрева гиксосской потаскухи, ты не достоин пресмыкаться в грязи под ногами мужа, у которого украл этот талисман. Мечом, что висит сейчас на твоем поясе, владели руки куда более благородные, чем твои лапы. – Лысое темя Кратаса побагровело, а худое лицо вздрагивало от ярости. Наг на мгновение удивленно замер. Откуда это старое пугало узнало, что его мать была гиксосской крови? Это держали в глубокой тайне. Он понял, что перед ним единственный человек, помимо Таиты, в чьих силах и власти вырвать из его рук двойную корону. Он невольно сделал шаг назад. – Я – регент царственного принца Нефера. Я ношу синюю печать сокола по праву, – ответил он. – Нет! – прогремел Кратас. – Ты – нет! Лишь великие и благородные мужи вправе носить печать сокола. Фараон Тамос имел на это право, Тан, господин Харраб, имел на это право, и их предки, могущественные цари до них. А тебе, сучье отродье, оно не принадлежит. – Меня провозгласили регентом легионы на поле боя. Я – регент принца Нефера. Кратас направился к нему через палату. – Ты не воин. У Ластры и Сивы гиксосские родственники-шакалы разгромили тебя. Ты не государственный муж, не философ. Тобой в меру восхищался лишь фараон – и заблуждался. Я предупреждал его о тебе сто раз. – Назад, старый дурак! – предостерег Наг. – Я теперь вместо фараона. Тронув меня, ты оскорбишь корону и достоинство Египта. – Я сорву с тебя печать и этот меч. – Кратас не остановился. – А потом доставлю себе удовольствие, задам тебе трепку. Асмор справа от Нага прошептал: – Оскорбление правителя карается смертью. Наг мгновенно осознал, какая удача идет ему в руки. Он вскинул голову и взглянул во все еще яркие глаза старика. – Старый хвастун, мешок дерьма, – дерзко сказал он. – Твое время прошло, Кратас, трясущийся старый осел. Ты не осмелишься и пальцем тронуть регента Египта. Он рассчитал верно – такого оскорбления Кратас не стерпел. Он взревел и последние несколько шагов пробежал. Удивительно проворный для своих лет и сложения, он схватил Нага, приподнял и попытался сорвать печать сокола с его руки. – Нет у тебя такого права! Не оглядываясь, Наг негромко велел Асмору, стоявшему в шаге позади с обнаженным серповидным мечом в правой руке: – Бей! И бей сильнее! Асмор шагнул в сторону, и бок Кратаса выше набедренника открылся ему для удара в поясницу, в область почки. Удар умелой руки Асмора был силен и точен. Бронзовый клинок легко и бесшумно, как игла в шелк, вонзился в плоть и вошел по самую рукоятку, после чего Асмор прокрутил его, чтобы расширить канал раны. Все тело Кратаса напряглось, глаза широко открылись. Его руки ослабли, и ступни Нага коснулись земли. Асмор потянул клинок на себя. Лезвие с трудом выходило из сжимавшей его плоти. Блестящую бронзу покрывала темная кровь, медленная струйка бежала вниз, впитываясь в белый льняной набедренник Кратаса. Асмор ударил снова, на сей раз выше, целясь клинком под самое нижнее ребро. Кратас нахмурился и покачал большой, похожей на львиную, головой, словно был раздражен какой-то ребяческой чепухой. Он повернулся и пошел к двери палаты. Асмор побежал за ним и нанес ему третий удар, в спину. Кратас не остановился. – Мой господин, помогите убить собаку, – пропыхтел Асмор; Наг вынул синий меч и подбежал. Когда Наг рубил и колол, лезвие меча вонзалось глубже, чем любая бронза. Кратас, покачиваясь, вышел через двери палаты во внутренний двор, кровь толчками выплескивалась из дюжины ран. Позади них другие члены совета кричали: – Убийство! Оставьте благородного Кратаса! Асмор не менее громко орал: – Предатель! Он поднял руку на регента Египта! – Он ударил снова, целясь в сердце, но Кратас привалился к стене, которой был обнесен рыбный пруд, и попытался выпрямиться. Однако его ладони, красные и скользкие от его собственной крови, соскользнули с полированного мрамора. Кратас рухнул на низкую плиту парапета и с тяжелым всплеском исчез под поверхностью. Оба нападавших остановились, прислонясь к стене, чтобы отдышаться, и глядели на розовую от крови старика воду. Вдруг из нее поднялась лысая голова, и Кратас шумно вдохнул. – Во имя всех богов, когда старый ублюдок умрет? – Голос Асмора был полон удивления и расстройства. Наг перепрыгнул через стену, окаймлявшую водоем, и по пояс в воде встал над огромным барахтающимся телом. Он поставил ногу Кратасу на горло и глубоко утопил голову старика. Кратас ворочался, пытаясь подняться в розовой от его крови и грязной от взбаламученного ила воде. Наг давил всей тяжестью, удерживая старика под поверхностью. – Похоже на езду на бегемоте. – Он, задыхаясь, засмеялся, и тотчас Асмор и солдаты, сгрудившиеся у края бассейна, подхватили. Они ревели от смеха и гикали: – Выпей в последний раз, Кратас, старый пьяница. – Ты отправишься к Сету чистеньким и пахнущим сладко, как женщина. Бог не узнает тебя. Движения старика становились все слабее; наконец последний большой выдох вырвался пузырями на поверхность, и Кратас замер. Наг прошел к краю пруда и выбрался из него. Тело Кратаса медленно поднялось к поверхности и поплыло лицом вниз. – Достаньте его оттуда! – приказал Наг. – Бальзамировать не отдавайте, а разрубите на части и похороните вместе с другими разбойниками, насильниками и предателями в Долине Шакала. Могилу не отмечайте. Тем самым Кратаса лишили возможности попасть в рай. Обрекли вечно блуждать в темноте. Мокрый до пояса Наг вернулся в палату. К этому времени там собрались остальные члены совета. Свидетели участи Кратаса, они сидели сжавшись, бледные и потрясенные, на своих скамьях и ошеломленно глядели на Нага, стоявшего перед ними с окровавленным синим мечом в руке. – Благородные господа, измену всегда карали смертью. Есть ли среди вас тот, кто подвергнет сомнению справедливость такого наказания? – Он посмотрел на каждого из них по очереди, и каждый отвел глаза: вдоль стен палаты плечом к плечу стояли Стражи Пта, а после смерти Кратаса не осталось никого, кто дал бы совет членам Совета. – Господин Менсет, – Наг отыскал глазами председателя, – вы подтверждаете справедливость казни предателя Кратаса? Долгое мгновение казалось, что Менсет возмутится, однако же он вздохнул и уставился на свои руки, лежащие на коленях. – Кара была справедливой, – прошептал он. – Совет утверждает действия господина Нага. – Утверждает ли Совет также назначение господина Нага регентом Египта? – спросил Наг тихо, но его голос ясно прозвучал в устрашенной притихшей палате. Менсет поднял голову и посмотрел на других членов совета, но все отводили глаза. – Председатель и все члены этого собрания признают нового регента Египта. – Наконец Менсет посмотрел прямо на Нага, но лицо его было столь угрюмым и презрительным, что не оставалось сомнений: еще до следующего полнолуния Менсета найдут мертвым в постели. Однако сейчас Наг просто кивнул. – Я принимаю долг и тяжелую ответственность, возлагаемую вами на меня. – Он вложил меч в ножны и поднялся на возвышение трона. – Моим первым официальным заявлением в должности регента в Совете станет описание доблестной смерти божественного фараона Тамоса. – Он выдержал значительную паузу и в течение следующего часа подробно изложил свою версию роковой кампании и штурма высоты у Эль-Вадуна. – Так погиб один из самых доблестных царей Египта. Его последними словами мне, несущему его вниз с холма, было: «Побеспокойся о моем единственном оставшемся сыне. Охраняй моего сына Нефера, пока он не возмужает настолько, чтобы носить двойную корону. Возьми под свое крыло моих двух маленьких дочерей и следи, чтобы с ними ничего не случилось». Правитель Наг мало старался скрыть свое ужасное горе, и ему потребовалось некоторое время, чтобы справиться с чувствами. Потом он твердо продолжил: – Я не подведу бога, что был моим другом и фараоном. Я уже послал колесницы в пустыню, найти принца Нефера и вернуть его в Фивы. Как только он прибудет, мы посадим его на трон и дадим в руки плеть и скипетр. Среди членов Совета раздался первый ропот одобрения, и Наг продолжил: – А теперь пошлите за принцессами. Доставьте их в палату немедленно. Когда девочки нерешительно вошли через главные двери, Гесерет, старшая, вела за руку младшую сестру, Мерикару. Мерикару оторвали от игры в подачу и бросок с подругами, и ее худенькое тело было в поту. Девочку еще отделяло от зрелости несколько лет, и поэтому ноги у нее были длинными и тонкими, а обнаженная грудь – плоской, как у мальчишки. Длинные черные волосы были уложены локонами, ниспадающими к левому плечу, а чрезвычайно короткая набедренная повязка открывала нижнюю часть маленьких круглых ягодиц. Мерикара застенчиво улыбнулась этому огромному собранию знаменитых мужей и сильнее сжала руку старшей сестры. Гесерет уже увидела свою первую красную луну, и на ней были льняной набедренник и парик достигшей брачного возраста женщины. Даже старики смотрели на нее с вожделением, ведь она в полной мере унаследовала прославленную красоту своей бабушки, царицы Лостры – молочно-белую кожу, гладкие и красивые руки и ноги, а ее обнаженные груди были подобны полным лунам. Лицо девушки хранило безмятежное выражение, но уголки рта приподнимала таинственная озорная улыбка, а в огромных темно-зеленых глазах горели загадочные огоньки. – Подойдите сюда, милые, – позвал Наг, и лишь тогда они узнали того, кто был близким и любимым другом их отца. Они улыбнулись и доверчиво подошли. Наг поднялся с трона, приблизился к ним и положил руки им на плечи; его голос и лицо были печальны. – Крепитесь и помните, что вы – принцессы царского дома, ведь у меня для вас печальная весть. Фараон, ваш отец, умер. – С минуту они, казалось, не понимали, затем Гесерет испустила высокий пронзительный вопль скорби, к которому тут же присоединилась Мерикара. Наг нежно обнял девочек и повел, чтобы усадить у трона, где они опустились на колени и прильнули друг к другу, безутешно плача. – Горе царственных принцесс видят все, – сказал Наг собранию. – Доверие и долг, возложенные на меня фараоном, столь же очевидны. Как я взял под свою опеку принца Нефера Мемнона, так я теперь беру под свою опеку этих двух принцесс, Гесерет и Мерикару. – Теперь в его руках все царское потомство. Думаю, что независимо от того, где сейчас в пустыне принц Нефер и каким бы здоровым и сильным он ни казался, он уже смертельно болен, – прошептал Талла своему соседу. – Новый регент Египта совершенно недвусмысленно показал свою манеру править. Нефер сидел в тени утеса, возвышавшегося над Гебель-Нагарой. Он не двигался с места с тех пор, как солнце едва высунуло краешек из-за гор за долиной. Вначале старания сохранять неподвижность жгли его нервные окончания, отчего кожа зудела, как если бы по ней ползали ядовитые насекомые. Но он знал, что Таита наблюдает за ним, поэтому постепенно подчинил воле своенравное тело и поднялся над его мелким диктатом. Теперь наконец он достиг сосредоточенного осознания, и все его чувства были настроены на восприятие окрестной пустыни. Он чуял запах воды, пробивающейся из источника, скрытого в расселине утеса. Она вытекала медленными каплями, падала в углубление в скале, ненамного больше его сложенных вместе ладоней, перетекала через край и сочилась в следующее углубление, выстланное скользкими зелеными водорослями. Оттуда вода устремлялась вниз, чтобы навсегда исчезнуть в красноватых песках дна долины. Однако эта пресная струйка поддерживала много жизней: бабочка и жук, змея и ящерица, изящная небольшая газель, танцующая подобно дуновениям шафранной пыли на дрожащих в жарком мареве равнинах, пестрые голуби с воротниками из перьев винного цвета, гнездившиеся на высоких уступах – все пили здесь. Именно из-за этих драгоценных углублений Таита привел его сюда ждать божественную птицу. Сеть они начали плести в день прибытия в Гебель-Нагару. У торговца в Фивах Таита купил шелк. Моток нити стоил столько же, сколько прекрасный жеребец, ведь его привезли из страны, лежащей далеко на восток от реки Инд, за много лет езды от нее. Таита показал Неферу, как плести сеть из тонких нитей. Ячейки сети были крепче, чем из толстых нитей льна или кожаных ремней, но почти невидимы для глаз. Когда сеть была готова, Таита настоял на том, чтобы мальчик сам добыл приманку. – Это ваша божественная птица. Вы должны поймать ее без посторонней помощи, – объяснил он. – Тогда ваши притязания на трон получат лучшее подкрепление в глазах великого бога Гора. Затем, в палящем свете дня Нефер и Таита изучили на дне долины путь к вершине утеса. Когда стемнело, Таита сел возле маленького костра у подножия утеса и тихо запел заклинания, время от времени бросая в огонь пучки трав. Когда месяц поднялся и рассеял мрак полуночи, Нефер начал рискованный подъем к выступу, где гнездились голуби. Он схватил двух больших трепещущих птиц, пока те еще были сбиты с толку темнотой и заклятием, наложенным на них Таитой, и унес вниз в кожаной переметной суме, закинутой за спину. Под руководством Таиты Нефер ощипал одно крыло у каждой птицы, так чтобы голуби не могли улететь. Затем выбрали место близ подножия утеса и источника, достаточно открытое, чтобы птиц было ясно видно с неба. Нитью, сплетенной из конского волоса, они привязали голубей за лапки к деревянному колышку, вбитому в твердую землю, растянули паутинно-тонкую сеть и подвесили ее над приманкой на стеблях сухой слоновой травы, которая должна была треснуть и сломаться при падении божественной птицы. – Немного натяни сеть, – Таита показал, как это сделать, – не слишком сильно и не слишком слабо. Клюв и когти птицы должны пройти сквозь тенета и запутаться в них так, чтобы она не могла двигаться и не поранилась, прежде чем мы освободим ее. Когда все было устроено, как хотел Таита, началось долгое ожидание. Скоро голуби привыкли к плену и жадно склевали просо дурра, рассыпанное для них Нефером. Затем они искупались в пыли и, довольные, устроились под шелковой сетью. Но кому могло повезти в этот жаркий, пронизанный солнцем день? И тем не менее, старик и мальчик ждали. В прохладе вечера они забрали голубей, свернули сеть и отправились на охоту, чтобы добыть себе пропитание. Таита поднялся на вершину утеса и сел, скрестив ноги, на краю, оглядывая длинную долину. Нефер ждал в засаде ниже, но никогда в одном и том же месте, так чтобы добычу можно было застать врасплох, когда та приходила напиться из источника. Таита на своем наблюдательном пункте творил заклятие притяжения, которым редко не удавалось подманить изящную газель на верный выстрел от места, где лежал Нефер с наложенной на натянутую тетиву стрелой. Каждый вечер они жарили над огнем у входа в пещеру мясо газели. Эта пещера была убежищем Таиты на протяжении всех лет после смерти царицы Лостры, когда он жил здесь отшельником. Это было для него место обретения силы. Хотя Нефер, новичок, плохо понимал тайное искусство старика, он не сомневался – оно есть, потому что каждый день видел его проявления. Они провели в Гебель-Нагаре много дней, прежде чем Нефер начал сознавать, что они прибыли сюда не только найти божественную птицу: их отлучка не стала перерывом в уроках и упражнениях, которые Таита постоянно проводил с ним сколько себя помнил юный Нефер. Даже долгие часы ожидания около приманок были уроком. Таита учил принца владеть своим телом и существом, учил открывать двери в своем сознании, учил заглядывать внутрь себя, слушать тишину и слышать шепот, к которому другие были глухи. Привыкнув к тишине, Нефер стал более восприимчив к глубокой мудрости и знаниям, которые Таита намеревался ему передать. По ночам они сидели вместе в пустыне, под вращающимися узорами звезд, вечными, но в то же время эфемерными, как ветры и океанские течения, и Таита рассказывал принцу о чудесах, которые, казалось, ничем нельзя объяснить, но лишь постичь, раскрыв и расширив сознание. Нефер ощущал, что стоит всего-навсего на темной окраине страны этого мистического знания, но чувствовал, как в нем растет великая жажда узнать больше. Однажды утром, выйдя в сером сумраке рассвета из пещеры, Нефер увидел, что в пустыне за источником Гебель-Нагары сидят несколько темных молчаливых фигур. Он пошел сказать Таите, и старик кивнул. – Они ждали всю ночь. – Он набросил на плечи шерстяную накидку и вышел к гостям. Когда сухую фигуру Таиты узнали в полутьме, раздались вопли мольбы. Это были люди племен пустыни, которые принесли ему детей, пораженных Желтыми Цветами, горящих в лихорадке и покрытых из-за болезни ужасными язвами. Таита лечил их; пустынники стояли лагерем за источником. Никто из детей не умер, и десять дней спустя племя принесло ему дары – просо, соль и высушенные шкуры, – которые оставило у входа в пещеру. Затем эти люди ушли в пустыню. После пришли другие, страдающие от болезней и ран, нанесенных людьми и животными. Таита выходил ко всем и не прогонял никого.