- Ясно! - снова перебил его Игорь и торопливо спросил: - Короче всего на Гоголевскую от вас как? - Знаю! - крикнул из машины водитель, включая мотор. - Садись. Едем. Игорь едва успел вскочить в машину, и она, взревев, бешено сорвалась с места. - Ты потише, - сказал Игорь водителю. - С оглядкой давай. Через минуту они свернули на другую улицу, прямую и тоже пустынную. Вдоль тротуаров росли чахлые молодые деревца. Внезапно далеко впереди, за деревьями, мелькнула фигура бегущего человека. - Давай! - крикнул Игорь, весь подавшись вперёд. Он приоткрыл дверцу, готовясь к прыжку. То же самое сделал сзади и Томилин. Ветер свистел у них в ушах. Когда машина уже почти поравнялась с бегущим человеком, Игорь узнал Анашина. Тот скосил глаза в сторону машины, судорожно хватая ртом воздух, и не успел ещё Игорь выпрыгнуть на тротуар, как Анашин вдруг метнулся к высокому, глухому забору и одним махом перелетел через него. Игорь почти вслед за ним проделал то же самое. Теперь они бежали через двор к стоявшему в глубине дому. - Стой! - крикнул Игорь. - Стой, говорю!.. Но Анашин и не думал останавливаться. Он бежал, как заяц, зигзагами, кидаясь из стороны в сторону, от дерева к дереву, опасаясь, очевидно, что Игорь будет стрелять. И тут вдруг из-за дома на них кинулась белая, в коричневых пятнах собака. Но бросилась она почему-то не на Анашина, а на Игоря и вцепилась сбоку в развевающуюся полу его пиджака. Игорь чуть не упал от её рывка и, не задумываясь, выскользнул из пиджака, продолжая бежать. Анашин в это время уже огибал дом. А собака, с рычаньем отбросив пиджак, кинулась куда-то назад, к забору. В этот момент из дома неожиданно прогремел выстрел, как видно, над самым ухом Анашина. Тот шарахнулся в сторону, упал, зацепившись за что-то ногой и тут на него навалился Игорь. Анашин отчаянно отбивался. В какую-то минуту Игорь оказался под ним, потом, сделав мост и мгновенно перехватив руку, он был уже сверху, но тут же снова опрокинулся на землю. Игорю никак не удавалось взять Анашина «на приём», а тот, в свою очередь, никак не мог вырваться из его цепких рук. Они катались по траве, тяжело дыша, почти ослеплённые от ярости. Из дома выскочил какой-то человек. От забора бежал преследуемый бешено лающей собакой Томилин. Человек закричал срывающимся голосом: - Лорд!.. Назад!.. И остановился в растерянности над дерущимися, не зная, чью принять сторону. В этот момент и подбежал Томилин. Через минуту все было кончено. Томилин железной хваткой рванул Анашина к себе так, что тот, задохнувшись, мгновенно обмяк в его объятиях. Игорь, тяжело дыша, поднялся с земли. Из-под разорванной рубашки сочилась кровь. Возбуждённо рыча, между ними вилась собака, не решаясь, однако, ни на кого кинуться. - Вы понимаете, - взволнованно объяснял её хозяин. - Як охоте готовился. Как раз с ружьём возился. Вижу, бегут. Этот, а за ним вот он. Ну, я понял, что задержать надо. И как-то, не задумываясь, вывалил. А потом… Вы знаете, потом я их совершенно перепутал… - В общем, спасибо вам, - хрипло сказал Игорь, заправляя рваную рубашку за пояс. - Вот только где мой пиджак? - Лорд! - повелительно крикнул собаке её хозяин. - Ищи! - и он указал на Игоря. Собака, словно обрадовавшись, что на неё, наконец, обратили внимание и хоть что-то стало ясно в этой человеческой сумятице, уткнула морду в траву и, вытянув прутом тонкий хвост, кинулась к забору. Через минуту она приволокла мятый, истерзанный пиджак и положила его у ног хозяина. - Великолепный, знаете, пёс, - гордо сказал тот, подавая пиджак Игорю. - Натаскан, правда, на птицу. Но вот видите… Анашина повели к машине. Через полчаса он уже сидел в кабинете Томилина. Допрос по поручению следователя вёл Виталий. Игорь уехал в гостиницу. Надо было переодеться, промыть и перевязать руку и хоть немного успокоиться. Да и вообще этот допрос вести ему не полагалось, ведь он только что участвовал в схватке с Анашиным, и тот сейчас не ответил бы ни на один его вопрос. Пока не ввели Анашина, Виталий внимательно оглядел перепачканную в крови руку друга и покачал головой. - М-да. Метки на всю жизнь. Вот гад… хоть прививки от бешенства делай. Тем не менее встретил он Анашина с самым невозмутимым видом. - Ну что, Егор, будешь сам рассказывать? - спросил он. - Нечего мне рассказывать, - зло огрызнулся тот, сверкнув глазами из-под спутанных волос, падавших ему на лоб. - А хватать будете, так прокурору жалобу подам. - Ишь ты, какой учёный, - усмехнулся Виталий. - Как же тебя не хватать? Сам бы небось к нам не пришёл. Вон какого деру дал. А рассказывать тебе про свои дела большой радости нет. Это я понимаю. Но и ты пойми. Прежде чем до тебя добраться, мы длинный путь прошли. И много чего узнали. Со мной, например, в большой дружбе твой Антон был. Некоторое время, правда. Потом поссорились. Много чего он мне успел рассказать. Анашин снова метнул на него враждебный и теперь уже насторожённый взгляд. - Ладно. Я уж ваши песни знаю. - Плохо знаешь. Врать мне незачем. Мне не только Антон про тебя рассказывал. И Пелагея Федоровна тоже. Ну и, конечно, Носов. «Два друга - метель да вьюга». Так, что ли? - Не знаю. - Нет, знаешь, - покачал головой. Виталий и, вытащив из кармана трубку, принялся не спеша набивать её. - Ты лучше облегчи душу. Легче жить с чистой душой-то. Тебе ведь ещё не поздно. Ты какого года-то? - Сорок четвёртого… - буркнул Анашин. - Ну, вот. Анашин вдруг поднял голову и усмехнулся. - Уговариваешь, начальник? А я уже битый, знаю. Раз уговариваешь, значит, ни хрена на меня нет, - и вдруг, вскочив, крикнул: - Давай прокурора!.. - Садись, - строго сказал Виталий. - Будет и прокурор. Он с трудом сдержался, чтобы не сорваться, чтобы тоже не крикнуть, не ударить по этой наглой роже. Но это был лишь один миг ослепляющей, поднявшейся откуда-то из глубины ярости. Нет, ни крикнуть, ни тем более ударить нельзя. Это можно было там, во дворе того дома, когда шла схватка. Но сейчас Анашин у него в руках. И эта вызывающая ухмылка, этот крик - все это от бессильной злости, от наглости, от привычки к рисовке. А внутри - только страх, мятущийся, зверем воющий страх. Ведь он-то, Анашин, знает все, что совершил, знает, что за это следует. - Ладно, - сказал Виталий, овладевая собой. - Ладно. Ты потом все расскажешь, Егор. А пока кое-что расскажу я. Вот тогда и суди, знаю я тебя или нет. Анашин развалился на стуле и насмешливо проговорил: - Послушаю. Вот только закурить не найдётся? Видно, он неправильно понял терпеливость Виталия, миролюбивый его тон, видно, решил, что и в самом деле «начальник» ничего не знает и сейчас начнёт упрашивать, умасливать, уговаривать. - Сядь, как положено, - резко сказал Виталий. - Не в гости пришёл. А закурить дам. Держи. Он рывком выдвинул ящик и кинул через стол Анашину начатую пачку сигарет. Потом, снова успокаиваясь, медленно и сосредоточенно раскурил свою трубку. Анашин нарочито лениво подобрался на стуле, как бы делая снисхождение, и тоже закурил. При этом вид у него был слегка озадаченный и насторожённый. Все его худое, жилистое тело словно свернулось в жгут, как пружина, и каждый мускул в нем, каждый нерв напрягся в ожидании. Курил он жадно, короткими затяжками, будто стараясь побыстрее одурманить, успокоить себя. - Ну так вот, - начал Виталий. - Слушай. Детдомовские вы с Антоном. Мать не знаете, отца тоже. Хотя Антон мать все-таки помнит. Красивая была, говорит. Весёлая. - Довеселилась… - мрачно бросил Анашин. - Это верно. До того довеселилась, что детей своих в детдом свела. Дурак ты, Егор. В сорок шестом не веселились. От голода кое-где пухли. Разорил фашист страну. Вот что. Мать в детдом вас и свела. Фамилию вашу назвала. Ходила к вам. А потом, говорят, заболела. И все. Не стало матери. Так и росли вы бок о бок. Кормила вас страна из последних сил. Антон, тот слабый, привязчивей, пугливый. А ты нет, ты - ветер, перекати-поле. Антон прижился в детдоме, притерпелся. Худо там было, это верно. А ты убежал. И пошёл гулять. По вокзалам, поездам, барахолкам, пивным, по детприемникам, колониям, пересыльным тюрьмам. Вот такая жизнь была по тебе… Цыган. Анашин вздрогнул и, подняв голову, пристально, не мигая, посмотрел на Виталия, но промолчал, только затянулся сигаретой. - Сколько так лет прошло, не считал, - продолжал Виталий, все больше наполняясь какой-то горечью и не заметно сам увлекаясь. - За тебя их считали в решениях, справках да приговорах. Но и ты, наконец, начал уставать и про что-то думать. Вот однажды и решил отыскать брата - единственную родную кровинку на земле. Отыскал. Брат, оказывается, женился, дом у него. И по тебе тоже тосковал. И характера по-прежнему не было. К бутылке тянулся. Ныл, скулил, не работал и жену изводил. - Хлебнула она с ним, - неожиданно буркнул Анашин. - Да уж, хлебнула. А ведь и тебя полюбила как сына. II плакала по ночам за обоих за вас. И за себя тоже, конечно… Анашин сидел согнувшись, опершись локтями о колени, и, не поднимая головы, курил.