Но у Вали отчаяние вдруг сменилось злостью - на всех, на весь свет. Она оттолкнула гладившую её руку и прошипела, глядя ненавидящими глазами на отца: - Пропадите вы все… пропадом… никого вам не жалко… себя только жалко… видеть мне вас… тошно… - Ты что, девка, спятила? - хмурясь, строго спросил отец. - Что язык твой мелет, то через голову пропускаешь или нет? Или ещё хмель оттуда не вышел? - Не надо так, Алёша, - жалобно сказала мать, пытаясь снова прижать к себе Валю, и, обращаясь к ней, добавила всё так же жалобно: - Ты не отчаивайся, доченька. Всё обойдётся, всё хорошо будет. Ты пойди, пойди… усни… Она стала тянуть Валю по направлению к двери, ведущей в комнату, но Валя грубо оттолкнула её и крикнула: - Не хочу!.. Видеть вас не хочу!.. Хлеб ваш есть не хочу!.. Пусти!.. Пустите меня!.. Она огляделась, сорвала с вешалки пальто и кинулась к двери. - Куда!.. Отец ухватил её за плечо, но Валя вывернулась и выскочила на лестницу. Каблучки её дробно застучали по ступеням. Алексей Афанасьевич хотел было побежать за ней, но раздумал и, только горько махнув рукой, прикрыл дверь. - Пойдём, Оля, - заботливо сказал он жене. - Тебе лечь надо. Ольга Андреевна беззвучно плакала, закрыв лицо руками. Халат её разошёлся, и видна была белая в розовых цветах мятая ночная рубашка до самого пола. - Господи… деточка моя бедная… - бормотала она, захлёбываясь в слезах. - Вот горе-то… Слов мужа она не расслышала. А он, сунув руки в карманы брюк, возбуждённо прошёлся из угла в угол маленькой передней и срывающимся голосом произнёс: - Нет, ты мне скажи: за что такое наказание нам? Ведь была же девчонка как девчонка. И мы с тобой вроде люди как люди. Что мы ей, пить-есть не давали? Голой, что ли, ходила? Не хуже других вроде всё было. И на? тебе! Людям стыдно в глаза глядеть. Домой хоть не приходи. Не девка, а проститутка выросла, падаль какая-то. Откуда она такая, я спрашиваю? Тут всю жизнь горб гнёшь… - Ах, Алёша, - вздохнула Ольга Андреевна, вытирая слёзы. - У тебя всё тоже не сразу стало хорошо. Забыл ты… - Никогда я такой падалью не был! - И она не падаль. А гулял ты сильно, что уж говорить. Через это всё у тебя тогда и приключилось, помнишь? - Ну поехала, - с неудовольствием проговорил Алексей Афанасьевич. - Подвели меня тогда. Жулики попались. - Не подвели, а уговорили. Через пьянку всё, Алёша. Ты и сам знаешь. Много ты тогда пил. И ещё кое-что было, - многозначительно добавила она, запахивая халат. - А, брось! - досадливо махнул рукой Алексей Афанасьевич. - Вспомнила! Вальке тогда сколько было - года три? Что она понимала! - Да хоть и три. А было ей, кстати, шесть. Но всё равно понять она ничего не могла. Она тогда только слёзы мои переживала. Коротала со мной одинокие ночи. Много их тогда у меня было, Алёша. Это сейчас ты о сердце моём заботишься. - Ну-ну, - примирительно прогудел Алексей Афанасьевич. - Ты всё-таки не сгущай. Не так уж всё и страшно было. Да и у кого за двадцать лет жизни ничего такого не случалось? У кого? - Конечно, - вздохнула Ольга Андреевна. - У других и похуже случается. И вовсе ломается жизнь, и трагедии всякие. - Ну вот видишь! Не так уж всё плохо у нас. И я не такой уж плохой, оказывается. Верно? - Верно, верно, - слабо улыбнулась Ольга Андреевна. Но Алексей Афанасьевич ощутил потребность окончательно самоутвердиться и добавил: - А чей объект потом три года Красное знамя держал? Кто знак «Отличный строитель» получил? Кто строительный институт потом кончил? Кто этой весной в Москву на слёт ездил? Думаешь, легко всё далось? - Знаю, знаю, Алёшенька, нелегко. - Вот именно. И всю жизнь мы с тобой каждую копейку считали. А эта? Ну чего ей не хватает? Училась бы, работала, себя уважала, так и её бы уважали. У Ольги Андреевны снова навернулись на глаза слёзы. - То ли кто сбил её в первый раз, - сказала она, - закрутил ей голову, поверила. То ли все теперь такие. Вон девушки в брюках все, курят больше ребят, водку пьют охотнее, чем вино, развязные - хуже, чем парни. Век, что ли, такой? Даже, мне говорили, в газетах об этом пишут. - Газеты, газеты, - раздражённо произнёс Алексей Афанасьевич. - Чего уж там на век сваливать! Проглядели девчонку, вот что я тебе скажу. - Да как же за ней углядеть было? - То-то и оно, что не знаю. И никто не знает. Болтовня одна у нас насчёт воспитания. А надо было, видно, лупить как Сидорову козу, чтоб боялась ослушаться родителей пуще огня. Да насчёт парней предостерегать - по женской линии. А теперь уж что, теперь поздно! Ну куда вот её сейчас понесло? - К тётке Вере… уже не пойдёт… - всхлипнув, произнесла Ольга Андреевна. - Побоится пойти… - Ну а куда ж тогда? К парням, что ли? Ольга Андреевна покачала головой: - Нет, Алёша, не пойдёт она к ним. Влюбилась она, вот что. - Ну да! Знаем их любовь. - Ей-богу, влюбилась. Я же вижу. И блюсти себя стала. - А-а! Не говори мне об этом. Вон, видела, как она себя соблюла? - Это с горя, Алёша. Точно, с горя. Что-то между ними случилось небось. Уж я знаю, когда с горя, а когда так. Знаю. Алексей Афанасьевич недоверчиво посмотрел на жену: - Ну и в кого же она, по-твоему, влюбилась? - Уж в кого, не знаю. Знаю только, что жалеть её сейчас надо, Алёша, понимаешь? - А! - сердито насупился Алексей Афанасьевич. - Тебе бы всех жалеть! А тебя она жалеет? Небось видит, как ты с сердцем-то маешься. Ну ладно, Оля. Ты только не нервничай. Взвинтились мы оба. Пойдём. Тебе лечь надо. Третий час ночи. И мне завтра на работу. - Ну куда она побежала, господи… - Идём, идём. Ничего с ней не будет. О себе подумай. Если из дома надо выехать в два часа ночи, а встать самое позднее в половине второго, то считай, что ночи нет и поспать не удастся, так как заставить себя лечь в девять или десять вечера никому ещё накануне отъезда в командировку не удавалось. И в общем-то Виталий к такому порядку вещей привык за время своей беспокойной службы. Но чтобы при этом весь дом не, спал, этого раньше не бывало. В крайнем случае, мама вставала проверить, успевает ли он как следует поесть перед отъездом и уложил ли тёплые вещи - об этом она беспокоилась вне зависимости от времени года, считая, что у Виталия по-прежнему слабые лёгкие и склонность к простуде, как в раннем детстве. Но Светке ещё было в новинку провожать мужа в командировку: Виталий впервые после женитьбы собирался в дальний вояж, хотя на Светкиной памяти он ездил в командировки не раз, и не в такие пустяковые, как сейчас, а посерьёзнее, как, например, в Снежинск, где они со Светкой так неожиданно встретились, да ещё при очень неприятных обстоятельствах, или, как недавно, в Одессу, о которой тоже есть что вспомнить. А теперь это даже не командировка, а так, экскурсия, как выразился вчера Игорь Откаленко. Но Светка снаряжала его всерьёз и была до невозможности озабочена. Она перебрала весь его гардероб, что-то отложила стирать, что-то - чинить, а в десять вечера ещё затеяла печь ему в дорогу пирожки с мясом и джемом. - Катись из кухни, - объявила Анна Михайловна. - Много ты умеешь! Я сама испеку. А Витику ещё надо кое-что постирать. Ты решила, сколько он берёт с собой носков? - Граждане! - взмолился Виталий. - Какие носки, какие стирки? Я же через два дня вернусь! Мне и пирожки не нужны. Идите, ради бога, спать. - Мама, ты иди, ты устала, - решительно заявила Светка. - Я сама всё сделаю. - Вы мне все надоели, - рассердилась Анна Михайловна. - Вот ещё! Я ни капельки не устала. Катитесь оба из кухни, живо! - тяжело дыша, заключила она. Уже в комнате Светка деловито спросила: - Ты какой чемодан возьмёшь? Виталий рассмеялся, подхватил её на руки и, прижимая к себе, спросил: - А ты в какой поместишься? - Ты с ума сошёл! Пусти! Времени и так мало. Я хочу, чтобы ты поспал хотя бы два часа. Ну пусти же! И она крепко обхватила его за шею. Виталий уже давно признался себе: даже не ожидал, что семейная жизнь принесёт ему столько радости. Он так много наслушался анекдотов о ней, иронических шуток, а порой совсем нешуточных жалоб, что, любя Светку и мечтая о женитьбе на ней, к своей дальнейшей жизни относился «со здоровой опаской и трезвым оптимизмом», как пожелали ему в торжественном адресе «от лица службы», преподнесённом в сафьяновой папке на свадебном торжестве. - Вы учтите, - поучал его и Светку в тот вечер старый друг их семьи профессор Герман Иванович Фридлянд, довольно известный социолог, - в вашем положении трудно будет только первые двадцать пять лет, и то не все. Первый рубеж - это от года до трёх лет супружеской жизни. А второй наступит только через семь - девять лет после свадьбы. Ну и последний - вообще только через двадцать - двадцать пять. Это статистические пики разводов. Вы к ним заранее подготовьтесь, закалитесь, развейте сноровку, запаситесь детьми, а под конец срока - и внуками, и тогда вам ничего не будет страшно. Уж поверьте мне, мы с Маргаритой Георгиевной так прошли благополучно все три этапа. - Герман Иванович приложил к груди пухлую розовую руку с широким обручальным кольцом на безымянном пальце, и узкое ироничное лицо его с рассыпающейся шапкой белых как снег волос стало строгим и торжественным. - Мы начнём готовиться с сегодняшнего дня, - заверил его сильно подвыпивший Виталий, привлекая к себе Светку. - По всем параметрам, включая запас детей, - потребовал не меньше его выпивший в тот вечер Петя Шухмин. Ох, что творилось тогда в квартире его стариков!