- Врёшь! Ты меня простил! Ты меня понял! Этот тип был в бегах полгода. Мы же с ног сбились. И вдруг… Мог я его не задержать? Ты бы мог, скажи честно, дорогой? Чёрта с два! Ты бы не только на свадьбу друга, ты бы на собственную не явился, что я, тебя не знаю, думаешь? - Ну ладно, - махнул рукой Виталий. - Это я только в ответ на твой упрёк насчёт коктейля. А в целом претензий нет. Ну, теперь слушай. Виталий во всех подробностях изложил Эдику возникшую ситуацию. - Ты понимаешь? - заключил он. - Нам надо получить от него всё, что возможно, по этому убийству. Сам-то он, конечно, не замешан, но кое-что подсказать, я уверен, может. Особенно если его в этом заинтересовать. Но как это сделать, вот в чём вопрос. - Гм… - глубокомысленно произнёс Эдик, глядя в потолок и посасывая сигарету. - Не знаю, дорогой, что тут главнее: убийство или… Понимаешь, вся эта компания мне что-то очень уж не нравится. Устроить такую комбинацию с телефоном - это не всякий додумается, уверяю тебя. У меня, например, в практике это первый случай, клянусь. Поэтому что тут главнее… - Главнее всего человеческая жизнь, - покачал головой Виталий. - И потому страшнее убийства ничего нет. Это, если хочешь знать, аксиома. - Не скажи! - многозначительно заметил Эдик. - Хищения в особо крупных размерах, как и некоторые другие опасные экономические преступления, тоже, как тебе известно, предусматривают смертную казнь. - Дело не в смертной казни, - резко возразил Виталий. - Это вообще не лучший способ наказания. И устрашения тоже. - Ничего большего человечество для устрашения не придумало, - возразил Эдик и добавил: - Если не считать пыток. А кого нельзя убедить, того надо устрашить. - Величайшее заблуждение! На жестокость нельзя отвечать жестокостью, как ты не понимаешь! Наоборот! Надо из поколения в поколение воспитывать людей в представлении, что человеческая жизнь неприкосновенна. Природа дала, природа и может взять. Я думаю, что это самый верный путь воспитания нравственности. - Но если жуткий преступник, садист, убийца? Ты же видел таких! - с негодованием воскликнул Эдик. - Их тоже прикажешь жалеть? - Это не жалость. Это… ну, если хочешь, забота. О всех других людях, об их нравственном здоровье. А для тех, кого ты назвал, для таких вот нечеловеков, я ввёл бы пожизненное заключение. Как у врачей, ты знаешь? Даже смертельно больного они не вправе лишить жизни, даже спасая при этом от лишних страданий. Почему, ты думаешь? - Совсем другая материя, дорогой! Дать такое право - могут быть ошибки. - Но если на то пошло, то и со смертной казнью могут быть ошибки. Разве не бывает судебных ошибок? И ещё ошибка в том смысле, что кто-то из казнённых вдруг когда-нибудь смог бы исправиться! Но дело не только в этом. Запрет убивать даже, казалось бы, обречённых больных толкает врача на борьбу за эту жизнь до последней минуты, а главное, воспитывает в нём чувство неприкосновенности, святости человеческой жизни. - Вай, как говорит! - схватился за голову Эдик, но тут же с ожесточением отрезал: - Ты забываешь только, дорогой, что умирающий больной уносит лишь свою жизнь, а закоренелый убийца уносит чужие и опасен для всех. - Потому-то больной лежит в больнице, а убийца сидит в тюрьме. - Да, чувствуется, дорогой, что ты из семьи врачей. - Это упрёк? - Нет! Что ты! Это… Как тебе сказать, дорогой… Это восхищение, вот что. И в принципе, теоретически, ты, наверное, прав насчёт человеческой жизни. Но ты спустись на землю. Время-то какое? А суровое время требует и суровых решений. - Но мудрых. - Конечно. Но можно ли сейчас думать на сто лет вперёд о нравственности? - Надо. Вот отец мне как-то процитировал Гернета. Выдающийся психолог и криминолог. Так ведь? - Не спорю. И советское время прихватил. - Ну, тем более, - улыбнулся Виталий. - Так вот этот самый Гернет писал, что воспитание ребёнка начинается за сто лет до его рождения. Вот почему сейчас надо думать на сто лет вперёд. Вот почему это мудро. - М-да. Хорошо иметь такого образованного папу, - усмехнулся Эдик и предложил, взглянув на часы. - Но давай вернёмся к нашим баранам. - Скорее, волкам. - Ну, у нас среди клиентов всякой твари по паре. Баранов тоже хватает, не сомневайся. - Бараны такую комбинацию с телефоном не придумали бы, ты сам отметил. Так что на баранов тут не рассчитывай, - погрозил пальцем Виталий и повторил вопрос: - Что же можно придумать, Эдик, а? Как подобраться к этому Владимиру Сергеевичу, не вызвав никаких подозрений и опасений? Как заставить рассказать то, что ему известно? Понимаешь, адрес, записанный якобы у Николая… - Нет-нет! - перебил его Эдик и замахал рукой. - Отпадает, вы правы, дорогой. И записанный телефон тоже… - Он неожиданно умолк на полуслове, потом щёлкнул пальцами и лукаво посмотрел на Виталия: - А знаешь, пожалуй, телефон - это идея. Момент! Ай как интересно! Давай соображать, дорогой. Значит, ты у кого, говоришь, получил его телефон? - Чей? - Ну этого самого Владимира Сергеевича. - А-а. Мне его выдали Борис Иванович Губин с супругой Евдокией Петровной. Выжиги. За копейку удушатся. - Вот-вот! - Эдик привскочил на своём диване и азартно ткнул пальцем в сторону Виталия. - Это в данный момент самая ценная их черта. Ах как здорово! Расскажи подробнее - что ты знаешь об этой паре? Виталий добросовестно передал Эдику все известные ему факты из нехитрой и подлой жизни Губина. - И ты думаешь, что его используют втёмную? - Уверен. Уж больно глуп. - Ну и ты его так используй. Понял меня? Вот и подберёшься к этому Вове, и узнаешь его, это точно. А что он расскажет, будет видно. - Ха! Вот это мысль! - обрадовался Виталий. - Ну, милый друг, с меня причитается. - Ещё бы! - самодовольно заявил Эдик, развалившись на диване. - Когда профессора приглашают на консультацию… - Кстати, - перебил его Виталий, - я ведь обещал Борису Ивановичу с телефончиком-то помочь. - Это как же? - Эдик удивлённо склонил голову набок и прищурился. - Очень просто, профессор, - засмеялся Виталий, радуясь, что вспомнил такую немаловажную деталь. - Пожалел, понимаешь, старичков. В душу они мне вошли. С какой стати, в самом деле, им-то, бедным, за чужие дела расплачиваться? - Бедным!.. - насмешливо фыркнул Эдик и заключил: - Но идея плодотворная, согласен. - А раз согласен, то теперь давай её помнём. - Виталий взглянул на часы. - Время у нас ещё есть. Давай. Он от удовольствия даже потёр руки. «Мять» пришлось недолго, идея действительно была плодотворной и сулила успех. Надо было только рассчитать, на каких фактах следует сделать ударение, какие вообще опустить, а какие оставить про запас. В душной, накуренной комнате, несмотря на распахнутое окно, плавали под потолком белёсые слои дыма, не ощущалось даже самого лёгкого дуновения воздуха. Эдик наконец поднялся с дивана и потянулся: - Всё, дорогой. Счастливо тебе. - Будет исполнено в лучшем виде, - заверил его Виталий. - Завтра я тебе доложу. Тронулись. Они вместе вышли на улицу и там простились. День клонился к вечеру. Безоблачно-голубое небо, став пепельно-золотым на западе, постепенно превращалось в густо-синее на востоке. Жара не спадала, душная, тягостная. На улице было труднее дышать, чем в комнате. К Губиным Виталий приехал, когда уже лёгкие, как дымок, сумерки опустились на город. В большом зелёном дворе с заметно пожухлыми деревьями и кустарником чувствовалась предвечерняя свежесть. Разгорячённое лицо ощущало даже еле заметное движение воздуха. Во дворе за столом «для культурно-массовой работы» гомонили не очень трезвые мужские голоса. Вслушиваясь в бессвязные и азартные выкрики, долетавшие из-за кустов, Виталий пришёл к выводу, что Бориса Ивановича там на этот раз почему-то нет, и даже забеспокоился, направляясь к знакомому подъезду. В дверь пришлось позвонить трижды, прежде чем Виталий услышал наконец знакомый тяжёлый перестук палки и протеза. Дверь открыл сам Борис Иванович, абсолютно трезвый и чем-то, видимо, не на шутку встревоженный. Увидев Виталия, он обрадованно стукнул палкой по дверному косяку и на всю площадку рявкнул: - Вот он, туды-сюды!.. А она!.. А я ей, туды-сюды, говорю!.. Эх, дура баба!.. Ну вот!.. Виталий поспешил войти и прикрыть за собой дверь. - Я к вам по делу, Борис Иванович, - сказал он серьёзно. - Ну чего там… Ясно, туды-сюды!.. А она всё!.. - продолжал бессвязно выкрикивать старик, поминутно вытирая мокрый рот тыльной стороной руки. Из кухни неслышно появилась старуха, и Виталию даже показалось, что вначале высунулась в переднюю только её вытянутая рыбья голова с тонким носом и белыми, навыкате глазами. Вытирая руки о передник, старуха засуетилась: - О господи! Вот радость-то! Пришли, значит. Не бросили стариков. Заходите, заходите. Уж так мы рады… Виталий прошёл в комнату, за ним последовали хозяева. Они были чем-то явно встревожены, хотя одновременно и обрадованы его приходом и как будто чего-то ожидали. Все эти чувства нетрудно было уловить на их лицах. Когда все трое расселись вокруг стола, Виталий сказал: - Так вот насчёт телефона, граждане. Дело в том… - Не-не!.. Не позволю, туды-сюды!.. Я знаешь куда пойду?.. Да я если что… - перебив его, злобно и бестолково забормотал старик. - Погоди ты! - сердито прикрикнула на него жена. - Дай человеку сказать, ирод! И старик послушно умолк, опираясь на палку и обиженно оттопырив нижнюю губу. - Так вот, - как можно доброжелательнее продолжал Виталий, словно и не заметив злобных стариковских выкриков. - Люди вы пожилые, живёте скромно, и, ясное дело, любой вас может обидеть, обмануть, у кого совести нет. - Я дам!.. Я дам, туды-сюды!.. - снова вмешался старик, брызжа слюной. - Да я им!..