- Это я все понимаю, - мягко возразил Виталий. - Но, согласитесь, непорядок. Мы же с ног сбились. - Мы, между прочим, тоже. Только вы его искали. А мы его спасали. Небольшая разница. - Тамара Анисимовна, я медицину глубочайшим образом уважаю, - Виталий приложил руку к груди. - Во-первых, у меня родители тоже врачи, сам чуть врачом не стал. Мне этого мама до сих пор не может простить. Во-вторых, - он дотронулся до повязки, - вы столько бинта для меня не пожалели. Я только надеюсь, что завтра утром вы его… - И не надейтесь, - оборвала его женщина. - Три дня будете носить. Потом лёгкой повязкой заменим. И лежать! - властно закончила она. Виталий с упрёком посмотрел на неё. - Тоже три дня? - Да, да. Не забывайте, у вас ещё и сотрясение. - Ну, хорошо, - кротко вздохнул Виталий. - Завтра мы устроим консилиум под его председательством, - он указал на Томилина. - А пока расскажите нам все о больном Булавкине. - Что ж вам рассказывать? - женщина закурила новую папиросу. - Доставили его туристы в четверг утром. Огромная потеря крови, ножевые раны, задето лёгкое. Без памяти был. Пульс почти не прощупывался. Приняли срочные меры. Ну, это уж по нашей части. В сознание приходил ещё один раз, тоже ненадолго. Ну, а окончательно вот только сегодня. Надеюсь, жить будет. Она устало потёрла ладонью лицо. - Что-нибудь говорил в бреду? - спросил Виталий. - Имена какие-то называл, выкрикивал что-то, ругался, звал кого-то. - Так, так. Вот это уже интересно. Припомните, Тамара Анисимовна, очень вас прошу, что выкрикивал, кого звал. - Ну, кричал «убью!», мать звал. Ещё какую-то Лару. Так, знаете, звал… Однажды прошептал, это я сама слышала: «Евгений Петрович, я за вас…» - Что - за вас? - дрогнувшим голосом спросил Виталий. - Дальше не слышала. Только губами шевелил. И сразу глубокий обморок. Вам надо с Верой поговорить. Это наша сестра. Она от него четверо суток не отходила. И кровь дала. Золото, а не девчонка. Уж я её гнала домой, и мать приходила, просила, ругалась. Не уходит. Плачет и не уходит. - Где она сейчас, ваша Вера? - спросил Виталий. - Сейчас услала. Она уже на ногах не стоит. А он есть попросил. Хороший, кстати, паренёк. По глазам видно. Виталий, поморщившись, взглянул на неё. - Хороший, говорите? - Да. А вам надо лечь. Немедленно, - строго сказала женщина. - Можете здесь, у меня, - она указала на белую высокую койку у стены. - Я пойду к больным. Вечерний обход надо делать. Через час вернусь. - Пожалуй, я действительно лягу. А ты, - Виталий обратился к Томилину, - садись рядом, будешь рассказывать, - он провёл рукой по забинтованному лбу. - Что-то кружиться начала. Томилин помог ему лечь. Женщина, тяжело опершись о колени, встала, привычным движением заправила под шапочку седую прядь волос и направилась к двери. - Тамара Анисимовна, - окликнул её Виталий, глядя в потолок. - Когда можно будет поговорить с Булавкиным? - Завтра. И с ним, и с Верой только завтра. Отдыхайте пока. Она, переваливаясь, вышла, плотно прикрыв за собой дверь. Виталий нетерпеливо повернулся к Томилину. - Прежде всего, где этот стервец Анашин? - В сельсовете. Углов его там стережёт. - Так. Завтра увезём его в город. - Пустит она тебя? - Томилин кивнул на дверь. - Ещё как пустит. Ну, а теперь расскажи, как вы меня нашли? Томилин удивлённо усмехнулся. - Ты что? Память отшибло? Мы с Угловым подъехали к больнице. Видим, Анашин там крутится. Нас заметил, как деру даст. Ну, догнали. Чего, спрашиваем, тебе тут надо? Чего это ты нас испугался? Ведём назад, к больнице. И тут видим, ты через поле идёшь, шатаешься, руками за голову держишься. Анашин, как тебя увидел, бух на колени, крестится, глаза на лоб лезут, орёт не своим голосом: «Идеть!.. Знать ничего не знаю!.. Идеть!..» Прямо заходиться стал. Словно ты с того света явился. - Он меня, подлюга, как раз туда и хотел спровадить. - Ну вот. Я, значит, его держу. А Углов к тебе кинулся. Вид, надо сказать, у тебя был! Но башка оказалась крепкая. Мы потом, честь почести, выход на место происшествия сделали, понятых взяли. Анашин сам повёл. Он и корягу показал, какой тебя хватил. Здорова. В комнате стало темнее. Солнце село, и на западе небо побагровело, постепенно переходя через оранжево-жёлто-голубое в густо-синее, почти чёрное. - Красиво, - задумчиво проговорил Томилин, глядя в окно и разминая сильными пальцами сигарету. - Как в театре. Ты глянь. Виталий приподнялся на локте. Скрипнула дверь. Жёлтая полоса света из коридора упала на пол. Вошла Тамара Анисимовна. - Сумерничаете? - спросила она, щёлкнув выключателем у двери. - Сейчас ужин вам принесут. - Я, пожалуй, пойду, - сказал Томилин, вставая. - А то мой Иван совсем там небось заскучал. - Где ночевать будете? - Да там же, в сельсовете. Куда с этим барбосом денешься? Тут у Ивана родня, так что харчами разживёмся. - Скажи, пожалуйста. Всюду у него родня, - завистливо сказал Виталий и улыбнулся. - От Никиты и Матрёны все пошли. Хмурый Томилин тоже усмехнулся. - Он уж мне про твои шутки говорил. Простились, и Томилин ушёл. Наступила душная ночь. Виталий долго ворочался с боку на бок, не находя удобного положения. Голова прошла. Но почему-то стало ломить тело. Мысли теснили одна другую, возбуждённый мозг не мог с ними справиться. В висках тяжело стучало. Хотелось пить. Неслышно подошла дежурная сестра, подала стакан с водой, велела принять порошок. Прохладной рукой провела по его щеке. Виталий уснул. Утром он уже чувствовал себя превосходно, С аппетитом позавтракал, шутил с сестрой, с врачами, грозил сделать зарядку, выпрыгнуть в окно, если с него не снимут этот ужасный бинт. Потом пришёл невыспавшийся, с красными глазами Томилин. Ему выдали халат. Виталия охватило такое нетерпение, что он еле дождался, когда вернётся с утреннего обхода главный врач. И когда та, наконец, вошла в кабинет, он быстро и взволнованно спросил: - Ну что, можно? - Можно. Идите. Третья дверь налево. Только помните, пять минут. Не больше. Сама приду и выгоню. Учтите. Виталий и вслед за ним Томилин вышли в коридор. В узкой светлой палате стояли четыре койки. На одной из них у окна лежал перевязанный, очень бледный, с синими кругами под глазами, неузнаваемо осунувшийся Булавкин. Он молча следил за вошедшими. Остальные койки были свободны. Виталий и Томилин уселись рядом на противоположной койке, и Виталий тихо, спокойно, так, как учила его накануне Тамара Анисимовна, сказал: - Расскажи, Сергей, все, что ты хотел нам сообщить там, в гостинице. Дрогнули ресницы на бледном лице, глаза Булавкина вдруг затуманились слезами, и он еле слышно прошептал: - Все… скажу… А сам… отстрелялся… кажись… Когда Игорь утром пришёл в горотдел, дежурный доложил: - Почта из Москвы, товарищ капитан. На ваше имя. И протянул толстый конверт. - Ко мне придут, - предупредил Игорь. - Я буду все время у себя. Только усевшись за стол и предварительно позвонив куда-то, он распечатал конверт. Письмо было от Мацулевича. Собственно говоря, от него была только записка. А все остальное… Быстро пробежав бумаги, лежавшие в конверте, Игорь возбуждённо потёр руки. Аи да Григорий Осипович! Ну и прижали же они там этого Кобеца! Ведь это все его собственной рукой написано. Испугался, подлец, за свою шкуру! Игорь закурил и принялся уже внимательно перечитывать лежавшие перед ним бумаги, делая пометки на отдельном листе. В дверь постучали.