– Non. Дайте мне площадку под крышей и обжигающе горячий шоколад из автомата после игры, – сказал он. – Божественно. – Мэр запретил им приходить в академию, – напомнил Гамаш. Один из игроков решил сделать перерыв, а другой толкнул его в сугроб у площадки. Вверх взлетели снежные хлопья, и потом двое мальчишек снова появились – смеющиеся, румяные, все в снегу. – Они вернутся, – сказал Желина. – Пусть пройдет какое-то время. Ребята катались туда-сюда, гоняя шайбу по хоккейной площадке. На всех синие с красным шапочки с подпрыгивающими помпонами и хоккейные свитера «Монреаль Канадиенс». Отличить одну команду от другой было невозможно. Но они как-то различали. Инстинктивно. Знали, кто на чьей стороне. Почему же теперь это так трудно сказать? Глава двадцать девятая – Прошу прощения, но тут нет миссис Клэртон, – сообщил приятный женский голос в трубке. – Я сказала «Клэртон», – повторила Изабель Лакост. – Да. Нет. Именно. Клэртон. Лакост уставилась на телефон. Она не особо надеялась на этот разговор, понимая, что он, возможно, закончится ничем. Женщина с сильным британским акцентом пыталась понять женщину с сильным квебекским акцентом. Обе говорили на каком-то невразумительном английском. Вдвойне раздражало Изабель Лакост то, что Бовуара, который учился своему дурному английскому на улицах восточной части Монреаля, они понимали без труда. И он их понимал. А ее, хотя она по-настоящему учила английский, постоянно не понимали. Лакост посмотрела на электронное письмо женщины от английского производителя оружия «Макдермот энд Райан». Женщина, приславшая письмо, подписала его как Элизабет Колдбрук-Клэртон. – Это «Макдермот энд Райан»? – спросила Лакост. – Нет, вы попали в «Макдермот энд Райан». Лакост вздохнула, услышав вполне ожидаемый ответ. – Ну, я с вами прощаюсь, – сказала жизнерадостная молодая женщина. – Постойте, – сказала Лакост. – А как насчет Колдбрук? У вас есть Элизабет Колдбрук? Последовало долгое молчание, и Лакост уже решила, что девица повесила трубку. Наконец на линии раздался голос: – Нет, но у нас есть Элизабет Колдбрук. – Да, да, – прокричала Лакост, слыша отчаяние в собственном голосе. – Одну минуту, пожалуйста. Через несколько секунд другой голос, более деловой и не такой веселый, произнес: – Здравствуйте, чем я могу вам помочь? – Элизабет Колдбрук-Клэртон? После небольшой заминки женщина ответила: – Да, Элизабет Колдбрук. С кем я говорю? – Меня зовут Изабель Лакост. Я расследую убийство одного преподавателя здесь у нас, в Квебеке, Канада. – О да, я говорила с вашим руководителем сегодня утром. – Вообще-то, руководитель я. Старший инспектор Лакост, Квебекская полиция. Вы говорили с инспектором Бовуаром. На том конце линии послышался смех. – Прошу прощения. Я бы уже должна знать, а не предполагать. Тем более после стольких лет работы и будучи главой отдела по связям с общественностью. Désolé. – Вы говорите по-французски? – спросила Лакост на английском. – Да. Ваш английский лучше моего французского, но мы можем перейти на французский, если хотите. Как ни странно, Лакост прекрасно понимала английский язык этой женщины. Возможно, потому, что он был ближе к среднеатлантическому произношению, к которому она привыкла в Канаде. – Меня устроит английский, – сказала Лакост. – Я бы хотела отправить вам фотографию. Револьвера. Она щелкнула «отправить». – Я его уже видела. Ваш коллега отправлял мне фото сегодня утром, – сказала Элизабет Колдбрук. – Ой, постойте. Нет, тут другая фотография. Что это такое? – Деталь витражного стекла. Лакост отправила еще одну фотографию и услышала щелчок, когда мадам Колдбрук открыла и ее. – Да, вижу. Мемориальное окно. Поразительный образ. – Oui. Посмотрите на револьвер у солдата. Вы можете назвать его модель? – Могу. Это определенно наше производство. Стиль отчетливо просматривается. «Макдермот» сорок пятого калибра. Им были вооружены офицеры в Британском экспедиционном корпусе во время Первой мировой. – Это канадский солдат. – Я думаю, многие из них тоже получали такое оружие. По крайней мере, офицеры. Он кажется таким молодым. Две женщины, обе матери, смотрели на юношу с винтовкой и револьвером, на его испуганное, решительное, прощающее лицо. – Модель та же самая, но в вашем преступлении использовался другой револьвер, – заговорила мадам Колдбрук. – Тот револьвер новый. Его продали всего несколько лет назад. – Да, понимаю. – Вы считаете, что существует связь между убитым и этим солдатом Великой войны? – Мы пока сопоставляем детали. – Понимаю. Ну, если у вас ко мне все… – Merci. Да, есть еще маленький вопрос. Как вас все-таки называть: Элизабет Колдбрук, или Клэртон, или Колдбрук-Клэртон? Нам для отчета. – Элизабет Колдбрук. – Однако ваше письмо подписано Колдбрук-Клэртон. И я заметила, что Клэртон немного другим шрифтом. Для этого есть какая-то причина? – Нет, это просто ошибка. Старший инспектор Лакост на этом остановилась. Правда, она не могла понять, как можно сделать ошибку в собственном имени. Наверно, опечатка. Ее лучшая подруга разнервничалась и подписала свои первые водительские права Лузи вместо Луиз. Она так и мучилась до истечения срока действия прав, поскольку на каждой вечеринке друзья воскрешали эту ошибку. Но может быть, мадам Колдбрук была замужем и недавно развелась. Тогда исчезнувший дефис и ошибка становились понятны. Как и ее настороженный тон после вопроса. – Спасибо, что уделили мне время, – сказала Лакост. – Надеюсь, вы выясните, что произошло, – сказала мадам Колдбрук и дала отбой. Изабель положила трубку, но разговор несколько выбил ее из равновесия. Мадам Колдбрук была вежлива и услужлива, с готовностью выдавала информацию. И все же что-то тут не складывалось. И только вечером того же дня, когда они вместе с Бовуаром ехали в Три Сосны, у Изабель Лакост возникло одно соображение. Если мадам Колдбрук прежде писала свою фамилию через дефис с фамилией мужа, то секретарша должна была знать это. – Секретарша может быть новенькой, – сказал Жан Ги, когда она поделилась с ним своими мыслями. – Та, с которой беседовал я, говорила молодым голосом.