– Хорошая, – Макар сказал это совершенно равнодушно. Или то было напускное равнодушие? – Звезд с неба не хватала. Порой бывала очень доверчивой. И часто странной. – Как понять – странной? – Верила во всякую ерунду. Что ей скажут, в то и верила. Никакой критики разума. – Значит, как девушка он вам не нравилась? – Не в моем вкусе. – А вы ей? Столичный студент, племянник актрисы? – Нет, – он усмехнулся. – Нас там никогда не стояло. В последнее время она вообще была какой-то зацикленной. – Как понять? – Ну, зацикленной, сосредоточенной. Словно думала о всякой хрени. И потом, мне кажется, у нее кто-то был. – Вы ее с кем-то видели? – Я ее не видел. Но после ее смерти… Это был уже август. Я снова сюда к тете приехал, уже сдав экзамены в институт. Жил до начала семестра. И однажды тетя послала меня сделать новые ключи в мастерской, что в доме быта. А там ломбард. И я увидел ее мать, Маргошу, – она на ногах не держалась. После смерти дочери стала дико пить. Мужик из ломбарда пытался ее выставить, а она кричала, что пришла продать одну вещь. «Это браслет золотой! – объясняла она, в сумку полезла. – Взгляните, оцените, хочу продать. Это не ворованный, не подумайте. Это дочке моей несчастной подарили. Я дома его держать больше не хочу – он одни беды приносит». Это я запомнил – ее слова. Согласитесь, после убийства многое запоминаешь. – А браслет вы видели? – Нет. Этот тип, из ломбарда, тут же затолкал ее внутрь и закрыл дверь. – Макар, а раньше, в июне, когда вы видели Аглаю в последний раз? – Я не помню. Я был занят подготовкой к экзаменам. У меня голова пухла. – А ваша тетя… – Ее вообще не было в тот день здесь. Она уехала в Москву. – В Москву? У Кати едва не вырвалось: «Опять?» Она четко помнила слова Молотовой о том, что та видела Аглаю выходящей из внедорожника на остановке за два дня до убийства, когда сама Молотова возвращалась на машине вечером из Москвы. – По делам фонда и к косметологу. Я ее ждал допоздна, но она сказала, что МКАД намертво стоит, пробки километровые на выезд в область, что она даже не знает, когда доберется. – И во сколько она в ту ночь вернулась? – Ни во сколько. Она утром поехала прямо сюда, осматривать башню. – Макар подбородком указал на фабричные корпуса. Велосипедист уже скрылся в полях, а Катя, вернувшись к машине, рассказывала Гущину и остальным о том, что от него узнала. – Внедорожник плюс дорогой подарок – золотой браслет, – капитан Первоцветов констатировал факты. – В сумме получается любовник. И не бедный. Девица была не так проста, как кажется на первый взгляд. – Ломбард в доме быта все еще действует? – спросил Гущин. – Вроде я видел ломбард, когда мы начали опрашивать насчет фотографа… Но там же все уже было закрыто. – По пути в отдел заглянем туда, если лавочка до сих пор функционирует, возможно, владелец вспомнит браслет. А может, еще что-то. Вывеску «Ломбард» в доме быта они нашли, проплутав по лабиринтам переходов среди конурок, на другой линии – дальней от фотоателье покойного Нилова. Внутри сидел пожилой печальный армянин. У двери застыл армянин молодой, в форме охранника. – А что, какие-то проблемы с ювелирным изделием? – сразу насторожился владелец ломбарда, едва лишь Гущин задал ему вопрос о женщине, три года назад в августе пришедшей продавать или заложить золотой браслет. – Нет-нет, мы просто наводим справки. – Помню я отлично. Это та бедняга, у которой убили дочь. Вот люди! В страшное время живем. – Вы купили у нее браслет? – спросил Гущин. – Купил. – И продали потом? – Нет. Она его не выкупила. А мне пришлось снять его с продажи. – То есть вы хотите сказать – он до сих пор у вас? – Запри дверь, – скомандовал армянин охраннику. И когда тот выполнил просьбу, с печальным видом поднялся и ушел куда-то вглубь, где, возможно, располагались сейфы. Через пару минут он вернулся и выложил перед ними на стол браслет из тусклого золота с плетением и фиолетовыми камнями – очень красивый и по виду явно старинный. – Ого! – воскликнула Анфиса. – Это же девятнадцатый век! Плетение золотых нитей. – Мы как лом золото покупаем. – А камни – аметисты? – не унималась Анфиса. – Это же дорогая вещь, чудесная работа, антиквариат! – Мы золото как лом покупаем, на вес, – повторил армянин грустно. – Я так ей и сказал тогда, этой бедняге. Заплатил деньги. – Наверняка одну треть стоимости, – хмыкнула Анфиса. – Это она меня обманула! – армянин сверкнул глазами. – Я эту вещь еще на витрину не выставил, а ко мне уже покупательница пришла за браслетом. Я ей по правилам мог продать браслет уже как ювелирное изделие, но для этого нужны оценка и экспертиза в пробирной. Я все заказал. И что? Она надула меня, эта женщина! – То есть как надула? – спросил Гущин. – Золото золотом, а камни – стекляшки, – армянин постучал черным ногтем по фиолетовым камням. – Подделка под аметисты. Просто стекло. Кто-то давно выковырял все эти штуки и продал отдельно, а сюда поставил обманку. Может, и не аметисты то были раньше, а другие камни. – Но вы-то не переплатили продавшей вам браслет женщине, – не унималась Анфиса. – Так что вы квиты. А кто хотел купить у вас этот браслет так быстро? – Я ее тоже знаю. У нее дочка моей сестры рожала, – армянин вздохнул. – Она врачиха из роддома. Дочка сестрина хвалила ее очень – роды хорошо приняла. Мы ей потом всей семьей подарок преподнесли. – Фамилию врача помните? – Антипова Ульяна, да ее все знают в Горьевске. Я одного лишь не пойму: как она про браслет узнала, я ведь никому не говорил о нем и на витрину не выставил. А она пришла ко мне и прямо сказала: хочу выкупить у вас браслет с аметистами. Но с таким заключением пробирной я его как ювелирку продать не могу – посадят за подделку и обман. Так что надо либо расплавить его совсем, либо новые драгоценные камни вставить. А где их взять? Это деньги. А расплавить жаль, больно уж красивая вещь, старинная работа. Глава 23 Свиноферма – Постарайтесь осторожно узнать все об этой Ульяне Антиповой из роддома, – попросил полковник Гущин капитана Первоцветова, когда они вернулись из ломбарда в ОВД. – Что это ей так вдруг приспичило получить этот браслет-подделку? – Думаете, это она подарила его Аглае? Мы же о любовнике говорили. – Одно другому не мешает. Впрочем, она могла видеть, как Маргарита Добролюбова сдавала браслет в ломбард. Макар же это видел. Могли и другие. Но все равно насчет этого поддельного браслета надо все выяснить. Как и насчет всего остального. – Гущин погладил глянцевую лысину. – Когда мать ее наконец протрезвеет? Нам ее показания нужны. Что она там плела про браслет, что Макар сказал? Что не хочет держать эту вещь в доме? – Что это подарок ее дочери, – напомнила Катя. – Матери обычно трепетно хранят все вещи умерших детей. Порой годами обстановку в доме не меняют. А она спустя два месяца пошла украшения продавать. – Она же алкоголичка, деньги на водку нужны, Федор Матвеевич. – Я съезжу к ней на Труда, проверю, как там дела. Может, нарколога вызвать? Попробовать вытрезвление? – спросил Первоцветов. – Насильно? Нет. – Гущин покачал головой. – Она насилия в жизни хлебнула с лихвой. Я на это не пойду. Это такая встряска для организма, столько дряни ей вколят. Нет. Пусть уж само собой как-то. Может, сама в ум войдет, очухается. Катя и Анфиса молча следили за этим диалогом. Анфиса делала вид, что просматривает на своей камере снимки, сделанные на башне. – Мать Аглаи допрашивали тогда, три года назад, – заметила Катя. – Только я не дочитала в деле до ее допроса. Федор Матвеевич, что там? – Про золотой браслет со стекляшками как раз ни слова. Не упоминала она, чтобы кто-то чего-то дочери дарил. И про любовника тоже ни гу-гу. – А что она вообще говорила? – Каялась, переживала. – Как это каялась? – не выдержала Анфиса. – Полиция спрашивала, как Аглая провела тот день перед смертью – была ли дома, во сколько из дома ушла, не звонил ли ей кто-то на мобильный. Кстати, интересная деталь: мобильный ее нашли дома, но сим-карты в нем не оказалось. Даже не удалось установить оператора мобильной связи.