– Федор Матвеевич, там, в доме, тесно, все захламлено, бардак, – вкрадчиво заметила Катя. – Там надо действовать быстро и тихо. Раз – и все. А вам надо операцией руководить, если что-то пойдет не так. Руководить всеми нами. Мудро. – Ты его хочешь с ней там оставить, в доме? Не забывай, ее муж, возможно, застрелил его отца! Катя глянула на капитана Первоцветова. Он сидел, опустив голову. И казался бесстрастным, но… – Совесть поимейте, Федор Матвеевич! – воскликнула она. – Анфиса Марковна, да это прямо заговор какой-то против меня! – Гущин повернулся к тихой Анфисе. – Вы-то что молчите? Капитан Первоцветов тоже обернулся к Анфисе. Словно ждал от нее чего-то. Но она по-прежнему не произнесла ни слова. Та сила, что завладела ей на башне, смыкала ей уста. – Чем умирать истерически и бесславно, порой лучше заплатить старые семейные долги, – сказала Катя. Капитан Первоцветов поднялся. – Я заплачу. Он сразу вышел и занялся неотложными делами. Спать в эту ночь в ОВД никто не собирался. А утром Катя снова отправилась на улицу Труда. Анфиса везла ее – они сидели в собственном «Смарте»-малыше. Синяя обезьянка болталась над приборной панелью. – Здесь тебя подождать? – спросила Анфиса. – Нет, пойдем. Будем говорить с ней. Может, ты найдешь самое правильное, что ее убедит. Больше всего Катя боялась, что Маргарита Добролюбова опять ударилась в запой. Но она встретила их трезвой. Очень слабой. Гораздо слабее, чем вчера. Видно, старые болезни реагировали на пьянство. Катя села напротив нее и начала долго, подробно и честно все объяснять. Просить помощи. Анфиса зажгла газовую плиту. Поставила чайник на конфорку. Затем сняла свой модный плащ и шарф, засучила рукава свитера, взяла щетку, налила воды в ведро, снарядила швабру и начала убираться в доме Маргариты. Брифинг в Горьевском ОВД начался шумно и с опозданием. Шеф пресс-центра помог – журналистов набился полный зал. Приехали телевизионщики. Среди всей этой кутерьмы полковник Гущин слегка подрастерял свой привычный апломб – так казалось со стороны. Катя вела брифинг, стараясь, чтобы все журналисты получили возможность задать вопросы и удовлетворить любопытство. Полковник Гущин делал заявление для прессы о результатах оперативной работы по раскрытию трех убийств. Он назвал имена и фамилии потерпевших. Кратко, но красочно описал версии, «которыми они руководствовались вначале» – Катя лишь диву давалась, как Гущин может вот так складно врать, не моргнув глазом, скармливая прессе то, что надо. А затем он перешел к личности подозреваемого в убийствах Андрея Казанского, подчеркивая, что есть «веские основания не сомневаться в его виновности». – Глава города… градоначальник… Это как-то связано с предыдущими задержаниями чиновников и сотрудников полиции, которые происходили в городе раньше? – Не является ли это сигналом к очередной чистке местных властных структур? – Казанский подозревается в убийствах по оккультным мотивам. Как вышло, что такой человек возглавлял город? – Вам не кажется, что «оккультизм» в качестве обвинения чиновника – это как-то уж чересчур даже по нынешнему времени? Перехлест? – Когда ему будет предъявлено официальное обвинение? Полковник Гущин на это ответил: «В самое ближайшее время». – Какая мера пресечения выбрана Казанскому? Гущин на это ответил коротко: «Содержание под стражей». И тут кто-то из журналистов спросил: – Полковник, а вот когда всех посадят… Всех! Театральных режиссеров, олигархов, министров, забайкальских хлеборобов, врачей, полицейских, губернаторов, дагестанских джигитов, митингующих школьников, чиновников, бизнесменов, художника Васю Ложкина, – кто станет кормить, лечить, охранять и развлекать оставшуюся тусовку? – Не ко мне вопрос, – ответил Гущин. Его ответ потонул в шуме – тут же, как водится по нынешним временам, кто-то заржал, кто-то «оскорбился в святых чувствах». И все сцепились в пылкой дискуссии, готовой вот-вот перерасти в мордобой. Катя пыталась перекричать ор. Она кивнула стоявшему у дверей зала для совещаний капитану Первоцветову. Тот исчез за дверью, и через минуту на пороге зала закипела еще одна свара. – Туда нельзя, я говорю вам, туда нельзя! Там брифинг! Пресса! – Чего ты мне рот затыкаешь? Я право имею! Пусть все знают! Дежурный по ОВД преграждал путь в зал Маргарите Добролюбовой. В куртке нараспашку, взлохмаченная, красная, она снова распространяла вокруг себя ядреный водочный дух, едва держась на ногах. И орала что есть сил: – Слушайте меня, это все обман! Не виноватый он! Не убивал он мою дочку! Журналисты прекратили гвалт, насторожились. – Вы пьяны, покиньте помещение! Вы в стельку пьяны! – шипел дежурный, напирая на Добролюбову и выдавливая ее назад, за дверь зала, в коридор. – Уходите сейчас же! – Не заткнешь мне рот, мне правда дороже! Чего невинного человека в тюрьму бросать? Не убивал Казанский мою дочку Аглаю! Я доказать могу! У меня доказательство есть! Я вот пойду домой и найду, докажу вам! – Идите, идите домой! – дежурный вытолкнул ее в коридор, отсекая от нее журналистов, которые уже устремились следом, чуя новую сенсацию. – Какие основания у вас есть говорить о невиновности Казанского? – А кто она такая? – Мать первой жертвы, убитой три года назад. – Какое доказательство вы имели в виду? – Почему вы заступаетесь за Казанского? – Она пьяна, – увещевал журналистов дежурный. – Не пойми что болтает! Она же лыка не вяжет! Вместе с еще одним полицейским они под руки повели упиравшуюся Маргариту Добролюбову к дежурной части, продолжая отсекать от нее настырную прессу. Дежурный звонил по мобильному в больницу, прося приехать «Скорую» и забрать невменяемую из отдела. Он спорил, повышал на глазах журналистов голос: как это нельзя приехать? Сделайте ей укол хотя бы! Она в сильной степени опьянения, чуть брифинг не сорвала! «Скорая», несмотря на все пререкания, приехала на удивление быстро. Орущую матом Добролюбову запихали туда. Журналисты валом повалили из ОВД. Полковника Гущина и Катю уже мало кто слушал. Журналисты названивали по мобильным, отправляли набитый текст статей «срочно в ленту» в мессенджерах и электронке. Местный телеканал «Горьевский курьер» делился перед камерами возбужденными комментариями: – В деле арестованного по обвинению в убийствах замглавы Горьевска Андрея Казанского неожиданный поворот – мать первой жертвы Аглаи Добролюбовой Маргарита Добролюбова прорвалась на брифинг и заявила о невиновности арестованного градоначальника! Полиция пока для комментариев недоступна. Те полицейские источники, с которыми нам удалось связаться, подчеркивают факт нахождения Добролюбовой в алкогольном опьянении и призывают не относиться к ее словам всерьез. Пусть мать первой жертвы алкоголичка, но, как известно, что у пьяного на языке, то и… Одно очевидно: дело о горьевских убийствах далеко не закончено, возможно, вскоре нас ждет обнародование каких-то новых улик и доказательств. – Ну ладно, – тихо сказал Кате полковник Гущин, – эта часть пути нами пройдена. К вечеру новости разлетятся как пух. И весь город узнает, что произошло на брифинге, что она кричала. Нам остается лишь ждать. Глава 48 «Время – это я» Машина полковника Гущина остановилась возле «Скорой». Рядом стояла машина оперативников Главка. Они находились на опушке густого леса, рассеченного просекой, уводящей от Горьевска. Капитан Первоцветов, сидящий за рулем «Скорой», скинул синюю куртку медбрата. Он успел переодеться в гражданское – черную толстовку и джинсы. Катя обратила внимание на его щегольские новые слипоны, какие носят яппи в выходные. А потом она сообразила: у этой обуви мягкая резиновая подошва, в них удобно двигаться в доме совершенно бесшумно, легче даже, чем в кроссовках. Он распахнул двери «Скорой». Маргарита Добролюбова сидела там вместе с оперативником, тоже одетым медбратом. И пила из бутылки ягодный морс. – В горле пересохло от ора, – сообщила она полковнику Гущину. Он подошел к «Скорой» вместе с Катей и Анфисой. – Вы отлично справились, спасибо вам. Я даже подумал… это… – Что я опять бухая? – Марго усмехнулась. – Капитан-красавчик мне водкой все волосы намочил и намазал меня ею, как духами. А выпить не дал. Строгий. «Речь о вашей безопасности, повремените…» Она покосилась на капитана Первоцветова. Катя вдохнула стылый лесной воздух и водочное амбре… Все эти ухищрения и перемещения «Скорой» потребовались, дабы помешать журналистам, алчно искавшим контактов с «матерью первой жертвы», чтобы допросить о ее заявлении и улике, о которой она упомянула. Большая часть журналистов рванула сразу в городскую больницу. Но в регистратуре им лишь сухо сообщили, что из ОВД никого в стационар по неотложке не доставляли.