– Ну и молодец. Потом завертелось все, как я и рассчитывал. Столпотворение. Криминалисты. Фотовспышки. Судебный медик. Мои объяснения. Версия у меня была простая. Днем вызвал меня начальник Управления. Намекнул на то, что имеет подозрения во вредительстве в отношении одного из наших сотрудников, а также заявил, что сегодня вечером попытается разобраться. Попросил меня подстраховать и в приемной ждать сигнала. Шум пока поднимать не надо, но чтобы я был начеку. Ожидая в приемной, я слышал, как начальник распекает кого-то. Судя по тонкому голосу отвечавшего, это был начальник специальной следственной группы старший лейтенант госбезопасности Грац. О чем шел разговор – этого я не расслышал. По нашей договоренности, если возникает необходимость, Гаевский нажимает кнопку вызова секретарши. И тогда я захожу в кабинет и оказываю необходимую помощь, вплоть до применения оружия. Но сигнала не последовало. Зато послышались крики. Потом выстрел. По моему личному мнению, Гаевский в беседе со старшим лейтенантом убедился в его вражеской сущности. Грац, поняв, что разоблачен, потянулся за оружием. Но начальник Управления, старый вояка, прошедший Гражданскую, оказался быстрее выпускника юридического факультета Ленинградского университета и сразил его наповал. Однако сердце старого коммуниста не выдержало напряжения момента… Из Москвы прибыла специальная комиссия во главе с целым полковником госбезопасности. Слишком глубоко копать не стали. Представители аппарата особоуполномоченного НКВД СССР были какие-то нервно-озабоченные. Заметно, что мысли их витали далеко, и на наши потери им было плевать. Мою версию событий они приняли как факт. Написали соответствующее заключение. Посоветовали мне строже относиться к чистоте рядов и активнее выявлять перерожденцев в чекистской среде. – А то слишком много их становится, – сказал напоследок полковник госбезопасности. Действительно, ну помер начальник областного управления, перед этим пристрелив подчиненного. Делов-то! Тут каша покруче заваривается. Только в этом году арестован начальник Главного управления пограничной и внутренней охраны Крафт. Потом начальник секретно-политического управления ГУГБ НКВД СССР Леплевский, организовывавший процессы над оппозицией и дела о военно-фашистском заговоре. Затем пришла очередь заместителя наркома Заковского. В июне перешел к японцам начальник Дальневосточного управления НКВД Люшков. Теперь самураев знакомит с тактикой и методикой советских органов ГБ, а также сдает агентуру и дислокацию погранчастей, что для японской агрессии очень кстати. Инсценировал самоубийство и перешел на нелегальное положение нарком внутренних дел Украины Успенский. Застрелился начальник Управления НКВД по Ленинградской области Литвин. Так что депрессивное состояние аппарата особоуполномоченного можно понять. В общем, списали москвичи Гаевского и не поморщились. Мол, не до вас, сиволапых. Ну а потом пышные похороны с салютом. Статья в центральной прессе со славословиями в честь безвременно оставившего нас Гаевского. Ну что, прощай, Михаил Семенович. Мне будет тебя не хватать. Я бы с удовольствием прикончил тебя еще пару раз! Зачистить следы удалось без труда. Грац не врал. Еще один экземпляр его рапорта на меня – под копирку печатал – лежал в тайном закутке его сейфа. Заморачиваться с верными людьми, как я, – отправьте конверт наркому Ежову в случае моей гибели, – он не стал. Необходимости подстраховываться не было. Он был свято уверен, что они без труда меня прикончат, а втягивать в такое дело посторонних глупо. Рапорт Фадей из сейфа успешно изъял. С видимым удовольствием ознакомился, подчеркнув красоты стиля: – Все же умел убедительно этот опарыш мысль довести! Мы сожгли пасквиль, будто избавляясь от витающего над нами призрака предателя… Через несколько дней после отъезда комиссии из Москвы пришел приказ о моем назначении временно исполняющим обязанности начальника Управления. Товарищи из центрального аппарата намекнули, что если буду достойно себя вести, то приставка врио исчезнет. И область будет в моем полном распоряжении. Но она теперь и так была в моем распоряжении. Пора исправлять ситуацию… Глава 17 Громкоговоритель на площади вещал о нашей победе над японскими милитаристами на озере Хасан. Жаркое дельце выдалось. Свои территориальные претензии к СССР японская империя озвучила при помощи атаки почти двух десятков тысяч военных, которые в итоге отменно получили по зубам. Но вот только лиха беда начало. У меня было ощущение, что в ближайшее время РККА скучать не придется. Слишком много узелков в Европе и на Дальнем Востоке завязалось. Ладно, это дела большие. А моя работа – с утра пораньше просматривать документы. Их было куда больше, чем по моей старой должности. Я в них тонул. Да, теперь не побегаешь с револьвером и шашкой наперевес. То совещание, то заседание, то кипы документов. Сто раз раскаешься, что сел в это кресло. С другой стороны, здесь я могу принимать решения. Так, что у нас? Телеграмма из Наркомфина СССР. Этим что надо?.. О как! Благодарят за письмо старого гравера по поводу степеней защиты ценных бумаг. Говорят, там было многое такое, что они упустили из виду. И намерены с дедулей, которого я давно отправил под конвоем в Ленинград, взаимодействовать более плотно. А ведь дед отличный финт крутанул. Теперь, наверное, его не расстреляют и не направят на северные просторы, а запрут в какую-нибудь шарашку, где он станет совершенствовать защиту ценных бумаг за усиленную пайку. Думаю, даже счастлив будет… Главную задачу на первом этапе моего руководства Управлением я видел в разгребании завалов, оставленных изменником Гаевским. И главным его тяжелым наследием было катастрофическое положение на «Пролетарском дизеле». Завод фактически обезглавлен. Пошли сбои, уже сказывающиеся на выполнении плана. Теперь наглядно становилось понятно, как много держалось на тех людях, которых по наветам арестовали и готовили на расправу. Уверенность, что новый директор Зорин и есть махровый враг народа, у нас была стопроцентная. Мы организовали в отношении его аккуратное наблюдение. Но ничего компрометирующего не нарыли. Дом – работа – дом. На заводе он торчал порой сутками, но организовать нормально производство, как это делал Алымов, у него не выходило. Или, наоборот, цель была в дезорганизации производства? Хотя вряд ли. Агент на новом месте обычно должен закрепиться, проявляя чудеса трудолюбия и эффективности. Просто не умеет и не знает. С новостями зашел в мой новый кабинет Фадей. Теперь он исполнял обязанности начальника УГБ. И у нас на повестке дня задача – что делать с Зориным? – Нет у него постоянных контактов с «Картелем», – отметил Фадей. – Думаю, его, приподняв до директора, на время законсервировали, – поддакнул я. – Дают обжиться. И не хотят засветить. Это положение может длиться и месяц, и полгода. – И год, – Фадей закурил свой самосад. – Против нас играют в долгую. – И ты что, предлагаешь год ждать? – Нет, конечно. Ситуация не позволяет. За год от завода останутся рожки да ножки. Или его опять взорвут. Собираем материал и задерживаем Зорина. Материализовывать из окружающего эфира нужные доказательства не только Грацу дано. – А безвинные сидельцы? Алымов, Шалва. С ними что прикажешь делать? – Пока ничего. Посидят еще. Не растают… Для Москвы позицию мы решили держать железную: установлено, что Грац был врагом, сумевшим проникнуть в сплоченные чекистские ряды. На должности начальника специальной следственной группы он вредил где только мог. Значит, к его материалам, особенно громким, требуется относиться с подозрением. Многие из них были способом осуществления вредительской деятельности. Только для кардинальных шагов мне нужны были время и оперативный маневр. Так что старое руководство завода пока что продолжало сидеть в нашей внутренней тюрьме. Создавалась иллюзия, что следствие продолжается и вот-вот прозвучит суровый приговор. Только теперь я полностью держал его в руках, поручив особой бригаде, где не было ни одного из людей Граца. За пару недель, правдами и неправдами, мы подбили материал на Зорина. Тут пригодились и показания «Моисея», того самого агента, который топил всех по делу «Пролетарского дизеля». Я его вытащил из лесничества и дал на подпись слезливую историю, где обыгрывалась зловещая роль Граца, упоминалось о принуждении им свидетеля к даче ложных показаний. И еще напрямую указывалось, что главный злодей – это не кто иной, как новый директор «Пролетарского дизеля». Конечно, этого было маловато. Но не страшно. Притянули до кучи за уши еще несколько доказательств. Главное же не сермяжная правда, а основания. Хотя правда была тоже за нами. То, что Зорин враг, лично у меня не вызывало никаких сомнений. Последнее время Зорин, разругавшись с женой, жил не на городской квартире, а на служебной даче, которая перешла к нему от Алымова. Туда я и послал в один знаменательный день опергруппу. – Поосторожнее будьте, – инструктировал я. – Он и взбрыкнуть может. В продразверстках отличился, красным отрядом командовал. Непростой человек. Когда оперативники приехали на дачу, Зорин сидел спокойно за столом. В голове его чернела дырка. На полу рядом валялся пистолет. А на столе лежала записка: «Так надо. Моя вина на мне». Понимай как хочешь… Глава 18 – Как Зорин узнал, что его будут брать? – бесился Фадей, меряя шагами мой кабинет и дымя самокруткой. – Продолжает информация к противнику течь! – Не всех мы вычистили, – кивнул я, отхлебнув кофе и морщась от табачного дыма – сегодня табак у Фадея особо забористый. – Но ведь какие строгие меры секретности были предприняты! – Значит, недостаточные. Надо специальную следственную группу трясти. У Граца там наверняка остались последователи. А то и прямые агенты противника. – Растрясем, – заверил с угрозой Фадей. Он начал проверку оперативным путем. Но пока без толку. Нужна была оперативная комбинация по выявлению вражеского агента. Рецептов тут много. Но все они требуют ресурсов и исполняются не так быстро, как хотелось бы. Ничего, я вычищу Управление от предательского сброда. Обязательно вычищу. Дайте только время! Только вот не знал я, что времени у меня оставалось все меньше… Следователь и эксперты пришли к выводу, что Зорин совершил самоубийство. Однако в разговоре с нашим экспертом-криминалистом я узнал, что он полон сомнений. – Локализация следов пороха, – перечислял он, сидя в белом халате за столом в лаборатории и поглаживая трубу микроскопа. – Раневой канал. Что-то не складывается. Так не стреляются. Мне кажется, что всадили в него пулю сантиметров с семидесяти. Руки у него не настолько длинные и гибкие. – Можешь подтвердить четким заключением? – поинтересовался я. – Не могу. Это больше опыт и интуиция. Внешне все вроде бы и нормально. – Ну и забудь, – отмахнулся я. – Будет возможность, мы к этому еще вернемся. Эксперт дураком не был. Прикусил язык. И больше эту тему не поднимал. Фадей, узнав об этом, только головой покачал: – Эка «Картель» концы рубит. Жестоко и рационально. Только вот стиль не наш. Иностранный какой-то. – Так и ветер оттуда, с Запада, дует. Итак, что мы имели? Ряд ключевых фигур таинственной шпионско-диверсионной шайки «Картель» мы с доски выбили – Гаевского, Граца, Зорина. Удар по их позициям жестокий, конечно. Вот только организация здравствовала, хотя и потрепанная. Где-то продолжает плести интриги высокопоставленный агент Бай. В обувной мастерской на улице Маркса встречается с агентами связник Моисей Абрамсон. Враги сейчас залижут раны и примутся за старое. Хотя нет. Не примутся. Мы не позволим. Потому что у нас оставался главный козырь – член подпольной организации мой старый знакомый Великопольский. Обувщика мы трогать не стали. Пускай живет. Потому что Инженером рисковать нельзя. И у него должна быть связь. А взять Абрамсона – это подставить Великопольского и лишить его контактов с «Картелем».