— Есть один тип. Живет в Кенсингтоне или в Кэмдене. Надо задать ему трепку. — О’кей. Сейчас? — Как только сможете подъехать. — Ну, мне примерно час добираться. Вы пока отдохните, хорошо? Дайте мне снова Элизабет. Стефан протягивает трубку Элизабет. — Спасибо, Богдан, — говорит Элизабет. — Вы верный друг. — И вы тоже, — отвечает Богдан. — Надеюсь, вы сумеете уложить его. — Спасибо вам, дорогой. А вы что не спите? — Да всякое-разное, — отмахивается Богдан. — Что это я слышу в трубке? — спрашивает она. — Не думаю, что вы что-то слышите, — не поддается Богдан. Элизабет закатывает глаза. — Спокойной ночи, Богдан. Она уводит Стефана в постель — тот уже почти успокоился. Богдан так действует на людей. Раздеваться Стефан отказывается, но соглашается лечь с ней под одеяло. — Ты уже узнала, кто застрелил твоих друзей? — спрашивает он. Элизабет с радостью меняет тему. — Пока нет, но узнаю. Она уверена, что ниточка где-то есть. Только какая и где? — Конечно, узнаешь, — уверяет Стефан. — Ты всегда своего добиваешься. Элизабет с улыбкой целует мужа в щеку. — Тебя вот добилась, верно? — Нет, это я тебя добился, милая, — отвечает Стефан. — Только об этом и думал с тех пор, как увидел. Они познакомились, когда возле книжного магазина Стефан подал ей оброненную перчатку — рыцарство как тактическая уловка. Элизабет так и не сказала ему, что в тот день издали высмотрела сидящего на скамейке красавца. И нарочно уронила перчатку, проходя мимо. Он ее, конечно, поднял. Потерянная перчатка — романтический штамп, перед которым не устоит ни один мужчина. Так что — да, Элизабет всегда добивается своего, хотя не всегда в этом признается. Действовать надо исключительно по плану. — Он оставил мне записку, — рассказывает Элизабет. — Написал, где искать алмазы. Мы с Джойс прошли по следу, а он привел к другой записке, где сказано, что я узнаю, где они, если хорошенько подумаю. — Предлагает тебе пошевелить мозгами? — В общем и целом да. — А первую записку ты как нашла? — Мы в лесу остановились около одного дерева, и он заговорил о тайниках. — Для тебя простовато, — отмечает Стефан. — Задним числом все просто, — смеется Элизабет. — А еще что-то он писал? В той записке? — Достать ее? — предлагает Элизабет. — Можем почитать вместе. — Да, давай, это интересно. Мне поставить чайник? — Нет, ты полежи пока, дорогой. Можешь снять ботинки, пиджак, устроиться поудобнее. — Ты права, — соглашается Стефан. Элизабет спускает ноги с кровати и подходит к письменному столу. Пока она достает ксерокопию письма и возвращается к кровати, через всю комнату пролетают ботинки Стефана. Она улыбается мужу, так и не снявшему галстук. Они вместе перечитывают письмо. Стефан иногда вставляет короткие замечания: «Нортумбрия»… «Помнишь выходные в Рэе»… «Мафия, надо же!» … «Люблю всегда… ну, тут ты продул, шеф». Может быть, ответ находится на самом видном месте, думает Элизабет. Они с Дугласом когда-то так развлекались. Составляли сообщение из первых букв предложений. Писали друг другу длиннющие любовные письма, а из заглавных букв складывалось: «НЕ ЗАБУДЬ ЯЙЦА И ТУАЛЕТНУЮ БУМАГУ». Мог Дуглас и здесь использовать тот же простенький фокус? В память былых времен? Нет, конечно. — Я сказал бы, они в коттедже в Рэе, милая, — говорит Стефан. — Как тебе кажется? Иначе зачем его упоминать? В коттедже в Рэе их нет. Это Элизабет проверила первым делом. Коттедж снесли в 1995 году, когда прокладывали улицу. Элизабет снова берет письмо и проверяет, не оставил ли ей Дуглас сообщение из заглавных букв. Просматривает первые абзацы. Ну что ж, ты умница, в чем я ни минуты не сомневался. Естественно, я знал, что ты найдешь письмо. Пора открывать карты. Лучше мне сразу извиниться за кражу алмазов, с которой все началось. Определенно, у каждого есть своя цена, и я стою недешево — двадцать миллионов фунтов. Хорошие деньги. Очень непросто устоять, когда миллионы лежат прямо перед носом, а ты — динозавр на пороге пенсии. Быть может, я и динозавр, но парой трюков еще владею, и несколько лет у меня осталось впереди. Если так, то я не стану тратить время даром. Тихая жизнь пенсионера не по мне. Элизабет улыбается. Этот раунд за тобой, Дуглас. Иногда, если хорошенько постараться, она может вспомнить, почему вышла за него. — Милая, — подает голос Стефан, — мне тут вспомнился Джулиан Лэмберт, знаешь его? — Впервые слышу, — отвечает Элизабет. — Хочу пригласить его пообедать. Он пережил совершенно жуткий развод. Надо бы проверить, в порядке ли он. «Ох, останься со мной, Стефан, — думает Элизабет. — Останься со мной, останься со мной, останься со мной…» Глава 46. Джойс Я печатаю тихонько, потому что в гостевой комнате кое-кто спит. Эта комната у меня всегда готова на случай, если вдруг заглянет Джоанна. Так иногда бывает, хоть и не часто. С тех пор как ее компания взяла на себя застройку холма, она несколько раз забегала. В последний раз взяла меня на строительную площадку, и там мне пришлось надеть каску. Я в ней постучалась к Элизабет — хотела ее посмешить, — но дома не застала, тогда постучалась к Рону, и он, к счастью, открыл. Джоанна сфотографировала меня с Роном. Я в каске, а он стучит по ней пальцем. Если хотите посмотреть, фотография есть где-то в «Фейсбуке». Надо бы выложить и в «Инстаграм»! Подушку для гостевой комнаты мне купила на Рождество Джоанна — сказала, что мои слишком тощие. Вернее, она сказала, что одна подушка слишком тонка, а двух вместе ей много, словно я нарочно так подстроила. Как будто перерывала все подушки в «Британских товарах для дома», выбирая такие, которые точно разозлят дочку. Еще в той комнате есть свечи компании «Уайт», их она мне дарила на День матери. Если я заставлю всю гостевую комнату ее подарками, ей не придется жаловаться. Это теоретически, ведь на самом деле она всегда что-нибудь найдет. В прошлый приезд она отчитала меня за то, что планки моих жалюзи наклонены вверх, а не вниз. Это стало соломинкой, сломавшей спину верблюду. Я выдала ей все, что давным-давно хотела, только никак не получалось, а она сказала, что у нее такое же чувство, а я сказала, что это чушь, и спросила, как это понимать, а она сказала: ну, мам, я у тебя всегда то полновата, то слишком худая, то с неподходящим мужчиной, то разошлась с подходящим, то волосы надо подобрать или отпустить, то у меня слишком много выходных, то я кухню не в тот цвет выкрасила. Она попала в больное место, действительно, водится за мной такое, но я решила докопаться до корней, так что не отступила, а сказала: Джоанна, это все потому, что я о тебе забочусь, потому что люблю тебя, а она спросила: это ты от большой любви выговариваешь мне, что я толстая? А я ей: ну я же знаю, какой счастливой ты становишься, когда сбрасываешь лишний вес, вот и намекаю деликатно. А Джоанна: мол, может, она прекрасно знает, что у нее лишний вес, и становится несчастной, когда мама указывает на то, что и так известно? И это тоже было верно. Тогда я говорю: просто я так редко тебя вижу, что приходится высказывать все сразу, а она: так вот о чем речь? Я слишком редко тебя навещаю? К тому времени мы так далеко зашли, что уже не видели выхода. Я сказала, что люблю ее всякой, а она сказала, что, конечно, я люблю ее всякой, у меня культурная прошивка на безусловную любовь, но иногда ей хочется мне еще и просто нравиться. А я говорю: милая, да ты же мне нравишься, это я тебе не нравлюсь, моя жизнь для тебя тесна, я напоминаю тебе о том, сколько всего тебе пришлось переменить, чтобы достичь успеха, а она: о, так я, значит, неудачница? А я сказала: нет, ничего подобного, я очень горжусь тобой, и она посмотрела на меня и сказала, что тоже мной гордится, а я спросила почему, а она: потому что я добрая, мудрая и храбрая, тогда я сказала, что она умная, красивая и добилась того, что мне было не по силам, и после мы обнялись, и я сказала, что люблю ее, а она — что тоже меня любит. Мы утерли глаза и попудрились, потом она подтянула шнурок у жалюзи так, чтобы планки наклонились вниз, и пошла налить мне чашечку чаю. Хорошо все-таки, что у меня дочка, а не сын. Ее я, по крайней мере, понимаю. Так вот, сегодня мы познакомились с подружкой Криса. Вы не поверите, она — мама Донны! Красивая, как и следовало ожидать, работает учительницей в школе, и сейчас у нее каникулы. Я полна надежд, но ведь я романтик и вечно полна надежд. Так жить гораздо приятнее. Мы говорили о смерти Дугласа и Поппи. Донна согласна с Элизабет. Абсолютно ли мы уверены в том, что тот труп принадлежал Дугласу? В смысле я была там, видела его и готова присягнуть, что это его труп, но вопрос интересный. К сожалению, с ответом придется подождать до другого раза, потому что в тот момент в мою дверь позвонили — приехала мама Поппи, Шивон. Она была в Годалминге, опознавала тело Поппи. Право, страшно подумать. Она пробыла там два дня, разговаривала с директором похоронного бюро, и с отделом кадров, и с адвокатами; все это так сложно. Они собирались отвезти ее домой, но она попросилась сюда. Думаю, это потому, что Поппи дала мне ее номер, и она поняла, как Поппи нам доверяла. А ей, наверное, хотелось поговорить хоть с кем-то из тех, кому Поппи доверяла. Она имела дело со Сью Рирдон и Лэнсом Джеймсом, и, может быть, они не на все ее вопросы ответили. Или она не поверила их ответам. Она выглядела совсем разбитой, так что мы договорились встретиться уже утром. Пока я наливала грелку, все обнимали ее и говорили ей добрые слова. Я слышу, как она мечется и ворочается: я и не ждала, что она будет хорошо спать. Забыла спросить, что она любит на завтрак, так что первым делом придется сходить в магазин и накупить на всякий случай всего. Кстати о каникулах: к нам на несколько дней приехал внук Рона. Его дочка Сьюзи вся в разъездах. У нее конференция на Карибах. Если, конечно, на Карибах бывают конференции. Ее муж Дэнни — на «Дэниела» он обижается — едет с ней, чтобы отдохнуть от тяжких трудов, не знаю уж каких. Он носит костюмы, но без галстуков — о чем это говорит? Рон ухватился за повод побыть с Кендриком. Когда мы видели его в прошлый раз, это был чудесный ребенок, надеюсь, таким он и остался. Мальчики теряют очарование лет в двенадцать, хотя к большинству из них оно рано или поздно возвращается. Глава 47