— Должна тебя предупредить, — сказала она хрипловатым голосом и очень доверительным тоном, — я не такая жесткая, какой кажусь. Она опять взялась за свое и играла на всю катушку. Я снова налил нам шампанского и подыграл ей: — Ты совсем не выглядишь жесткой. — Ты меня видишь насквозь, да? — Это нетрудно. Твое отчаяние трудно скрыть. Это ее, похоже, задело. — М-да, в самое больное место. — Ничего личного. Если помнишь, я в той же ситуации. — Я вообще мало в чем уверена, — сказала она. — Но вот что я знаю точно — так это что больше никто не находится в той же ситуации, как и я. Мы съели пиццу с каким-то редким ароматическим грибом, растущим только в одном крошечном уголке Альп, потом тунца на гриле и заказали еще бутылку шампанского. Ванда почти ничего не ела, лишь тыкала вилкой в еду. Шампанское интересовало ее куда больше. Когда официант унес тарелки, я заказал третью бутылку и зажег ей сигарету. — Так что у вас случилось с Мерили? — спросила она. — Ничего особенного. Я потерял интерес. — Другая женщина? — Нет никакой другой женщины. Она взяла меня за руку. Пальцы у нее были гладкие и холодные. — Расскажи мне, Хоги. — Я зациклен на себе и на своей работе, для других людей места не остается. Во всяком случае, такая теория у Санни. Она выпустила мою руку. — Кто бы говорил. — Почему вы с ним не ладите? — Я не хочу говорить о нем. Я хочу говорить о нас с тобой. Почему ты меня не трахнешь? Ты обещал рассказать. Ты с кем-то встречаешься? Ты гей? — Когда я говорю, что потерял интерес, я имею в виду, что… — Ты потерял потребность. — Именно. Наверное, мне просто нужно… — Встретить правильную женщину? — Она приподняла бровь. Я почувствовал, как она носком туфли теребит под столом манжету моей брючины. — Откуда ты знаешь, что эта женщина не я? — Ниоткуда. — И давно это с тобой? — Четыре года. — Ого. Не хотела бы я быть на ее месте. — Да? — Во всяком случае, не в первую ночь. И не во вторую. И… черт, а ты умеешь бросать сексуальный вызов. — Я нечаянно. — Ты слишком беспокоишься о том, что подумает Санни, она покачала головой. — Он тебя охмурил. — Я делаю свою работу. Не хочу портить сложившиеся отношения — это важно для книги, но все висит в воздухе. — Тогда что мы сегодня здесь делаем? — Ужинаем. Общаемся. Ты мне нравишься. — Я хочу познакомиться с тобой поближе. — Чтобы меня использовать? — она повысила голос. — Конечно, нет. — Чтобы выведать, с кем я трахалась, и вставить это в свою чертову книжку? На нас начали оборачиваться. — Говори громче, — сказал я. — Еще не все тебя услышали. — Тебя только книжка и волнует, пидорас! Ты просто хочешь раскопать побольше грязи! Ничего я тебе не скажу, ублюдок! Ни словечка! Она вскочила на ноги. — Ублюдок! Ванда любила сцены, и сцена удалась на славу. В ресторане воцарилась тишина, все изумленно смотрели на нее, ожидая, что будет дальше. Ванда развернулась и зашагала к двери, но сцена еще не закончилась. У бара она остановилась и снова крикнула: — Ублюдок! Ублюдок! Мне хотелось соответствовать, и я ответил удачной, на мой взгляд, импровизированной репликой: — Значит, танцевать не пойдем? В ответ на это она схватила с подноса проходившего мимо официанта тарелку равиоли с утятиной и запустила ею в меня через весь ресторан. До меня равиоли не долетели. Если вам интересно, большая часть досталась Ли Радзивилл. Потом Ванда выбежала из ресторана, хлопнув дверью. Зря они ее Сторми не назвали, Санни это правильно придумал. Одно надо сказать в ее пользу: она не уехала и не бросила меня одного. Когда я расплатился и неторопливо вышел на парковку с бутылкой недопитого шампанского, она сидела в своей «Альфе» и ждала меня. На ней была куртка из мягкой замши и шоферские перчатки. Крыша у автомобиля была опущена, Ванда газовала на месте. Ноздри у нее раздувались. Я глотнул шампанского и сел. Автомобиль, визжа резиной, сорвался с места прежде, чем я приземлился на сиденье. Ванда направилась в Голливудские холмы, выжимая педаль на полную. Вела машину она именно так, как и можно было ожидать — как сумасшедшая. Она яростно переключала передачи, уходя в занос на крутых поворотах, маленький автомобильчик еле удерживался на дороге. В тот момент, когда перевалили через вершину холма и полетели вниз, он-таки оторвался от асфальта. Тогда-то мы набрали скорость всерьез. Мимо пролетали дома и припаркованные машины. Мы мчались по узкой дороге через каньон, Ванда входила в повороты на полной скорости. Если бы в этот момент кто-то ехал вверх по каньону, мы все превратились бы в малиновое варенье. Я терпел и наслаждался поездкой. Я знал, чего она от меня хотела: чтобы я ей сказал «нет», сказал, что она плохая. Не дождется. Когда мы вернулись на Сансет, Ванда подъехала к обочине и расплакалась у меня в объятиях. Я дал ей льняной носовой платок, и она высморкалась, потом сделала несколько глубоких вдохов и расчесала пальцами волосы. Я протянул ей бутылку. Ванда глотнула шампанского и закурила. Я допил то, что осталось. — Ну что, полегчало? — спросил я. — Да. Теперь куда? Кафе, где продавалось лакричное мороженое, мы нашли только с восьмой попытки. Кафе было в Оушен-парке, на Мэйн-стрит, и мороженое было хорошее, хотя Ванда сказала, что у него гадкий вкус. Я намекнул, что она уже слишком взрослая для слова «гадкий». Она послала меня подальше. Мы побродили с мороженым, заглядывая в окна антикварных магазинов и галерей. Стало холодно и туманно. Гуляли здесь только мы. Вдруг Ванда остановилась и уставилась на меня, прищурив глаза. — В чем дело? — спросил я. Она еще постояла так, потом развернулась и пошла прочь. — Ты куда? — спросил я. — Хочу тебя кое-куда отвезти, — крикнула она через плечо. Отвезла она меня в Малибу, на пляж. На их пляж, где они с Санни гуляли по утрам, когда она была маленькой. Мы долго молча бродили во влажной дымке, слушая шум волн. Босиком она казалась куда меньше. А когда Ванда заговорила, голос у нее был гораздо более высокий и юный, чем раньше. Она больше не играла роль. — Мы сюда каждое утро приходили, когда он был в городе, — сказала она. — Он держал меня за руку и показывал мне, где самые красивые ракушки. Он всегда знал, где их найти. Не знаю, как это получалось — просто знал, и все. Я откашлялся, но промолчал. Духу не хватило рассказать. — Я не могла с этим справиться, Хоги. Не могла.