– Вряд ли, – не согласился я. – В Лондоне я пил еще как, но полюбить его мне это не помогло. Она остановилась, повернулась ко мне и заглянула в глаза, как будто пытаясь в них что-то увидеть. – Ты любопытный человек, Сэм. Несмотря на все, через что тебе пришлось пройти в жизни, ты до сих пор чист как младенец, верно? Думаю, ты и правда приехал в Калькутту, чтобы тебя здесь спасли. Я… Не дав ей продолжить, я обнял ее и поцеловал. Наш первый поцелуй, непривычный, восхитительный, как первые капли осеннего ливня. Запах ее волос. Вкус ее губ. Может, алкоголь и не улучшил моего отношения к Калькутте, но он помог мне кое в чем другом. Иногда, чтобы освободить англичанина от него самого, нужна доля пьяного куража. Я смотрел на Энни, словно видел ее в первый раз. Она взяла мое лицо в ладони и поцеловала меня в ответ. В ее поцелуе была сила, настойчивость. Этот второй поцелуй был другим, более важным, чем первый. Как будто теперь мы оба освободились. Я подозвал экипаж. – Куда прикажете, сахиб? Я взглянул на Энни и на секунду всерьез подумал, не велеть ли кучеру везти нас на Маркус-сквер, но совесть немедленно воспротивилась. Кроме того, очень сомнительно, что мисс Грант согласилась бы, несмотря на все ее космополитичные рассуждения. – Боу-Бэрракс, – сказал я кучеру, помогая Энни забраться в экипаж. Энни промолчала. Она просто взяла меня за руку и склонила голову на мое здоровое плечо. Я закрыл глаза и вдыхал ее запах. Экипаж остановился у входа в мрачное двухэтажное здание – дом, где она жила. Я помог ей спуститься. Она посмотрела на меня, поцеловала в щеку и исчезла, не говоря ни слова. Я слишком устал, чтобы размышлять над смыслом произошедшего, поэтому залез обратно в экипаж и велел кучеру везти меня в «Бельведер». Двадцать четыре Воскресенье, 13 апреля 1919 года Я проснулся на рассвете. Уже давно я не чувствовал себя так хорошо. Голова была ясной, боль в руке поутихла, мир вокруг светился теплом. Даже вороны на улице каркали мелодично. Просто удивительно, как один женский поцелуй может перевернуть весь мир. Какое-то время я просто лежал, с удовольствием перебирая в памяти события вчерашнего вечера. Потом мои мысли обратились к Сену, и хорошее настроение улетучилось. Двадцать четыре часа назад я считал, что поймал убийцу Маколи и предотвратил масштабный теракт. Двадцать четыре часа назад, черт возьми, я был героем. Многие люди, включая губернатора, и сейчас считают так же. Но никогда в жизни я еще не чувствовал себя настолько растерянным и беспомощным. Правда заключалась в том, что я не нашел ответа ни на один из вопросов, а времени уже не осталось. Мне приходилось решать, что важнее – спасать жизнь невиновному человеку или искать настоящих террористов. Я вылез из постели, вымылся, побрился, нанес на рану мазь и наложил повязку. Подумал было о перевязи, но решил сегодня обойтись без нее. Боль ослабла, в движениях появилась уверенность. А если вдруг эта уверенность угаснет, таблетки морфия под рукой. В столовой гудели голоса постояльцев. Полковник уже спустился. Впервые я видел его за завтраком. На нем был крахмальный воротничок и галстук, стиснутая челюсть выдавала его раздражение. По другую сторону стола восседала миссис Теббит, облаченная в свое лучшее воскресное платье, а между ними расположились Бирн и молодой человек, которого я раньше не встречал. – Вот и он! – воскликнула миссис Теббит с утрированным восторгом, когда я вошел в столовую. – Наш капитан Уиндем! «Наш капитан Уиндем? – подумал я. – Она что, вознамерилась меня усыновить?» – Капитан, – щебетала она, – прошу вас, проходите, садитесь, рядом со мной есть место. Я повиновался и сел между ней и дверью. – Мы читали о ваших подвигах в утренней газете, – объявила хозяйка, триумфально размахивая свежим номером «Стейтсмена». Заголовок на первой полосе гласил: УБИЙСТВО МАКОЛИ: ТЕРРОРИСТ СЕН ЗАДЕРЖАН – Там подробно рассказано о том, – подхватил полковник, – как вы подстрелили и изловили этого негодяя кули. Полагаю, вы преподали ему хороший урок. – Я никого не подстрелил, полковник, – возразил я устало. – Не сомневаюсь, что вы устроили ему примерную взбучку, – усмехнулся он. – Я уверен, мой мальчик, что вы делали только то, что должны были делать. Я пробежал глазами заметку, в которой, конечно же, приводилось мое имя. Пока служанка несла мне завтрак, постояльцы «Бельведера» накинулись на меня с расспросами. – Скажите нам, капитан, – напирала миссис Теббит, – он уже признался? – Я не имею права об этом говорить, миссис Теббит. – Готова спорить, что нет, – продолжала она. – Они никогда не признаются. У них духу не хватает признать свою вину и предстать перед судом. Наверняка молил пощадить его. Но вы должны проявить твердость, капитан. Твердость – единственный язык, который понимают такие люди. Дайте им палец – они всю руку отхватят! – Она бросила взгляд на мужа: – Так всегда говорит полковник. Правда, дорогой? Старик, судя по всему, не слышал ни единого слова из речи своей благоверной. Я приступил к омлету. Остывший и резиновый, он был значительно лучше всех предыдущих блюд, выходивших из чистилища – кухни миссис Теббит. Я заглатывал его с рвением кальвиниста в Судный день и поглядывал через стол на Бирна. С тех пор, как я спустился в столовую, он хранил молчание. Возможно, все свои силы он израсходовал на завтрак. А может, Теббиты просто не давали ему и рта раскрыть. – А где Питерс? – поинтересовался я у него. – Вчера вернулся в Лакхнау, – ответил Бирн, продолжая что-то пережевывать. – Его процесс закончился в пятницу. – Он отхлебнул чая. – Итак, вы поймали Призрака, капитан? Впечатляюще. Ведь он уже не один год скрывался от правосудия. – Четыре года! – подхватила миссис Теббит. – Четыре года он был в бегах, и они не могли его изловить. И вот наш капитан Уиндем нашел и арестовал его меньше чем за две недели. Я всегда говорила, что настоящий англичанин быстро с этим справится. С тех пор, как они начали назначать индийцев на ответственные должности, полиция покатилась в тартарары. – Как и все остальное, – буркнул полковник. Я закончил завтракать и, извинившись, попрощался. – Конечно, капитан, – сказала миссис Теббит. – Мы все понимаем. Вам надо работать. – Она повернулась к мужу: – Мне просто не терпится рассказать викарию о том, как наш капитан Уиндем подстрелил этого негодного террориста! Оставив их обсуждать поимку террориста, я вышел на улицу. Было душно. Приближалась гроза. Салман сидел среди других рикша валла на углу площади. Я окликнул его. Он что-то коротко сказал своим товарищам, поднял рикшу и подошел ко мне. – Доброе утро, сахиб, – поздоровался он, с беспокойством поглядывая на небо. Вероятно, тоже заметил перемену в воздухе. Потом опустил рикшу и прикоснулся рукой ко лбу. Я кивнул, забрался на сиденье. – Лал-базар, чало. Несокрушим ждал меня у двери в кабинет. Погруженный в мысли, он стоял, прислонясь к стене, и постукивал по полу своей лати. – С добрым утром, сержант. Он мгновенно выпрямился и отдал честь. – С добрым утром, сэр. Несокрушим последовал за мной в кабинет, но в дверях замешкался. На столе меня ждала еще одна желтая записка, на этот раз от Дигби. Датирована она была вчерашним вечером. Дигби договорился с подразделением «Эйч» о переводе Сена. Их люди должны приехать за арестантом в девять утра. Я смял записку и швырнул в корзину для бумаг. Комок стукнулся о край корзины и упал на пол. – Все в порядке, сэр? – спросил Несокрушим. – Все нормально. В конце концов, не произошло ничего неожиданного. Мы с самого начала знали, что рано или поздно подразделение «Эйч» доберется до Сена. Но это не значило, что я должен этому радоваться. – Военная разведка сегодня утром приедет за Сеном, – сказал я. – Пойдемте расскажем ему новости. Мы спустились в подвал. За ночь помещение приобрело международный душок. К сборищу местных арестантов добавилась пестрая коллекция моряков из разных стран, и вонь рвоты и испражнений проникала повсюду. Камеры были набиты под завязку. Калькутта – портовый город, а портовый город – это моряки в увольнении, которым нечем заняться, кроме как спускать жалованье на выпивку и шлюх. Европейцы, африканцы, даже несколько китайцев вповалку валялись на каменном полу в тяжком похмелье. Сен, однако, был на особом положении. Как политический заключенный, он находился в камере один. Он лежал на нарах, но не спал, и выглядел получше, чем накануне. По крайней мере, кожа его обрела более-менее нормальный цвет. Не без усилий он приподнялся на локтях. – С добрым утром, господа, – на худом лице появилась кривая улыбка. – Чему обязан таким удовольствием? – Сегодня утром вас передадут военной разведке, – сказал я. – Кажется, ваша мечта посмотреть на Форт-Уильям скоро исполнится. Он принял новости стоически: – Это не так уж важно. Обвиняют ли меня в убийстве мистера Маколи? – Окончательный список обвинений будет предъявлен после того, как вас допросят в подразделении «Эйч», но да, предварительно это одно из обвинений. Он встретился со мной взглядом: