Он начал с того, что напомнил мне мои собственные слова о Ромейне: – Вы упомянули, что слышали от лорда Лоринга, будто Ромейн страдает от какого-то горя или угрызения совести, – сказал Пенроз. – Я знаю, как он страдает, отчего он страдает и с каким благородством покоряется своему горю. Мы сидели вместе за столом, просматривая его заметки и записки, как вдруг рукопись, которую он читал, выпала у него из рук. Смертельная бледность покрыла его лицо. Он вскочил, закрыл уши руками, будто услышал что-то ужасное. Я побежал к двери, собираясь позвать на помощь. Он остановил меня и слабым, прерывающимся голосом запретил звать кого-либо и делать свидетелем его страданий. – Это уже не в первый раз, – произнес он, – и скоро пройдет. Если у вас нет сил оставаться со мной, я предлагаю уйти и вернуться, когда я приду в себя. Мне было так жаль его, что я почувствовал в себе силу остаться. Когда припадок миновал, Ромейн взял меня за руку и поблагодарил. – Ты отнесся ко мне, как друг, – сказал он, – и я буду относиться к тебе, как к другу. Все равно рано или поздно, – продолжил он, – мне придется открыться, и я намерен сделать это сейчас же. Он рассказал мне свою грустную историю. Умоляю вас, отец, не заставляйте меня повторять ее! Довольствуйтесь тем, что я вам скажу: она произвела на меня тяжелое впечатление. Утешением, единственной надеждой для него может быть наша религия. Я всем сердцем отдался делу обращения его и в глубине души чувствую, что мои старания увенчаются успехом! Вот в каком духе и тоне говорил Пенроз. Я не стал настаивать на том, чтобы он открыл мне тайну Ромейна. Она не имела значения для нас. Вы знаете, что преданность делу и энтузиазм Артура искупают его слабохарактерность. Я верю, что его старания увенчаются успехом. Перейду на минуту к другому предмету. Я уже сообщал вам, что у нас на пути встала женщина. У меня свой взгляд на то, какой методы надо держаться, чтобы устранить подобное препятствие, когда оно определится яснее. Я могу только уверить вас, что, пока это в моих силах, ни этой женщине, ни какой другой не удастся завладеть Ромейном». Закончив этими словами свое донесение, отец Бенвель вернулся к размышлениям о справках, которые намеревался навести о прошлой жизни Стеллы. Он был убежден, что как ни осторожно он принялся бы за дело, будет неблагоразумно пытаться узнать что-либо от лорда Лоринга или его жены. Если он в свои годы вдруг выкажет интерес к молоденькой протестантке, видимо избегавшей его, это всех удивит, а удивление может весьма естественно повести к подозрению. Но в доме лорда Лоринга была еще одна особа, к которой он мог обратиться, – экономка. Живя давно в доме и пользуясь доверием хозяйки, она могла служить источником справок о прекрасной подруге леди Лоринг и, как ревностная католичка, конечно, почувствовала бы себя польщенной вниманием домашнего духовного пастыря. Отец Бенвель подумал: – Приняться за экономку будет нелишне. VI. Порядок блюд Мисс Нотман, занимая должность экономки в доме леди Лоринг, вполне оправдывала свою рекомендацию «знающей и почтенной особы, преданной всей душой интересам своих хозяев». Ее слабыми сторонами было ношение девичьей косы и заблуждение, что ее стан все еще строен. Главной мыслью ее крохотного разума была мысль о собственном достоинстве. Всякое посягательство в этом отношении на много дней расстраивало ее и вызывало жалобы, с которыми она обращалась к каждому, чьим вниманием ей удавалось завладеть. В пять часов следующего дня после представления Ромейну отец Бенвель сидел за кофе в комнате экономки, по-видимому, чувствуя себя так же свободно, будто знал мисс Нотман с первых дней ее детства. На столе лежало новое прибавление к маленькой библиотеке экономки: несколько благочестивых книг, свидетельствовавших о мерах, к которым он прибегнул с самого начала, чтобы стать в положение, которое занял теперь. Чувство собственного достоинства мисс Нотман было польщено вдвойне. У нее в гостях был священник, а на заглавном листке одной из книг красовался автограф почтенного джентльмена. – По вкусу ли вам кофе, отец? – Позвольте еще кусочек сахару. Мисс Нотман гордилась своею ручкой, оценивая ее как одну из достойных внимания подробностей своей особы. Она взяла щипчики с нежной грацией и положила сахар в чашку, чувствуя юношеское удовольствие, что может удовлетворить прихоти своего знатного гостя. – Как вы добры, отец, что оказываете мне такую честь, – сказала она тоном шестнадцатилетней девушки, хотя на самом деле ей было уже под шестьдесят. Отец Бенвель любил принимать различные нравственные личины. В этом случае он принял образ пастырской простоты. – В этот час, после обеда, я ленивый старик, – сказал он. – Я не отвлекаю вас от домашних обязанностей? – Я нахожу наслаждение в исполнении своих обязанностей, – отвечала мисс Нотман, – но сегодня они не были для меня так приятны, как всегда: я рада, что закончила все. Даже в моем скромном положении есть свои печали. Человек, знакомый с характером мисс Нотман, услышав эти слова, сразу переменил бы предмет разговора. Когда она начинала говорить о своем скромном положении, это значило, что она намекает на какую-нибудь обиду и готова со всеми подробностями рассказать о своем горе. Не зная об этой черте ее характера, отец Бенвель впал в роковую ошибку. С вежливым участием он спросил, в чем состояли ее печали. – О сэр, вы не можете составить себе понятие о них! – сказала мисс Нотман скромно. – Но в то же время я сочла бы честью для себя узнать ваше мнение по этому поводу – мне так хотелось бы увериться, что вы не осуждаете моего образа действия. Видите ли, на мне лежит вся ответственность по устройству обедов. А эта обязанность очень тяжела для такой застенчивой особы, как я, особенно, когда к обеду ждут гостей, как сегодня. – Ждут много гостей, мисс Нотман? – О нет! Напротив. Будет всего один мистер Ромейн. Отец Бенвель остановил чашку на полдороге ко рту. Он сразу совершенно справедливо заключил, что приглашение было сделано Ромейну и принято им после того, как он ушел из картинной галереи. Что целью приглашения было устроить встречу между Ромейном и Стеллой и обставить свидание так, чтобы они быстро смогли бы сблизиться, – было для него так же ясно, как будто ему признались в этом. Если бы он остался в галерее, он знал бы, какие средства были употреблены для того, чтобы побудить такого необщительного человека, как Ромейн, принять приглашение. «Я сам виноват, что теперь не знаю ничего!» – подумал он с горечью. – Что с вами? Или кофе нехорош? – с испугом спросила мисс Нотман. Он торопился узнать далее свою судьбу и отвечал: – О нет! Это так, ничего. Прошу вас, продолжайте. Мисс Нотман стала рассказывать дальше: – Вот, видите ли, на этот раз леди Лоринг особенно заботилась об обеде. Она сказала: «Лорд Лоринг напомнил мне, что мистер Ромейн очень мало кушает, что ему трудно угодить». Я, конечно, призвала свою опытность на помощь и предложила именно такой обед, который годится для этого случая. Я должна отдать полную справедливость ее сиятельству. Она ничего не имела против самого обеда. Напротив, даже поздравила меня со способностью «быстро соображать», как она выразилась. Но когда мы начали обсуждать порядок блюд… – здесь мисс Нотман остановилась, не закончив фразу, и вздрогнула при тяжелом воспоминании о неприятности, поводом к которой послужил порядок блюд. Между тем отец Бенвель заметил свою ошибку. Он воспользовался слабостью мисс Нотман и в минуту молчания вставил свой вопрос. – Извините мое невежество, – сказал он, – мой скудный обед продолжается десять минут и состоит из одного блюда. Я не могу понять, какая может быть разница в мнениях, когда дело идет об обеде всего только для трех человек: лорд и леди Лоринг – два, мистер Ромейн – три. Я, кажется, ошибся? Быть может, мисс Эйрикорт четвертая? – Конечно. – Прелестная особа, не правда ли, мисс Нотман? Я говорю как человек посторонний, но вы, без сомнения, лучше знаете мисс Эйрикорт. – Без сомнения, лучше, если я смею так выразиться. Она подруга миледи, и мы часто говорили о мисс Эйрикорт в продолжение моего долголетнего пребывания в этом доме. В подобных случаях ее сиятельство обращается со мной, как со скромным другом. Но когда дело дошло до порядка блюд, она заговорила совершенно иным тоном. Мы, конечно, были согласны насчет супа и рыбы, но относительно следующих блюд наши мнения, так сказать, немного разошлись. Ее сиятельство сказали: «Сначала телятина, а потом котлеты». Я осмелилась заметить, что лучше будет, если телятина, как белое мясо, не будет следовать за тюрбо – белой рыбой. «Ваше сиятельство, – сказала я, – темное мясо доставит приятное разнообразие для глаз, а затем белое мясо приятно напомнит о белой рыбе». Видите ли, в чем дело, отец? – Я вижу, мисс Нотман, что вы мастерица в искусстве, которое недоступно моему пониманию. Мисс Эйрикорт присутствовала при вашем разговоре? – О нет! Я бы не согласилась на ее присутствие. Я бы сказала, что она не на своем месте. – Да, да, понимаю. Мисс Эйрикорт единственная дочь? – У нее были две сестры, отец Бенвель. Одна из них в монастыре. – В самом деле? – А другая умерла. – Отец и мать, конечно, очень огорчены? – Извините меня… Без сомнения, мать огорчена. Отец умер уже давно. – Вот как! Мать прекрасная женщина? Мне кажется, я слышал это. Мисс Нотман отрицательно покачала головой. – Я не хотела бы несправедливо отзываться о ком-нибудь, – сказала она, – но называя ее «прекрасной», вы, как мне кажется, подразумеваете семейные добродетели. Мистрис же Эйрикорт особа очень ветреная. В большинстве случаев ветреную особу легко вызвать на разговор и такая особа не особенно ревностно хранит секреты. Отцу Бенвелю открывался путь для наведения необходимых справок. – Мистрис Эйрикорт живет в Лондоне? – спросил он. – О нет! В это время года она обычно гостит у знакомых – переезжает из одного поместья в другое и думает только о том, как бы повеселиться. Нет в ней семейных добродетелей. Она уж, наверное, ничего не знает о порядке блюд! Я забыла сказать вам, что леди Лоринг приняла мое предложение относительно телятины. Так я дошла до конца своего меню, как французы называют это, но здесь ее сиятельство оказалась очень несговорчивой, однако, все равно! Я не стану останавливаться на этом, но спрошу вас, отец, в какой части обеда следует подавать яичницу с устрицами? Отец Бенвель воспользовался случаем узнать адрес мистрис Эйрикорт. – Ах, милая мисс Нотман, я не более мистрис Эйрикорт имею понятие о том, когда следует подавать яичницу с устрицами! Для такой женщины, как она, должно быть большим удовольствием наслаждаться без издержек красотами природы – в качестве желанной гостьи. Желал бы я знать, не живет ли она в каком-нибудь имении, где и я бывал. – Я, право, не знаю, где она теперь – в Англии, Шотландии или Ирландии, – отвечала мисс Нотман совершенно искренне, так что не оставалось сомнения в ее правдивости. – Посоветуйтесь с собственным вкусом, отец. Можно ли без содрогания смотреть на яичницу с устрицами, покушавши желе, крема, мороженого? Поверите ли? Ее сиятельство предложили подать яичницу вместе с сыром. Устрицы после сладкого! Я пока еще – не замужем. Отец Бенвель, прежде чем покориться своей участи, сделал последнее отчаянное усилие и задал еще один вопрос: – В этом вы, вероятно, сами виноваты, – прервал он ее с убедительнейшею улыбкой. Мисс Нотман улыбнулась: – Вы конфузите меня, – сказала она нежно. – Я высказываю свое глубокое убеждение, мисс Нотман. Когда смотришь со стороны, право, иной раз становится грустно, видя, сколько женщин, которые могли бы быть ангелами в домашней жизни, предпочитают одиночество. Я знаю, церковь высоко ценит холостую жизнь. Но даже она допускает исключения. Искреннее уважение удерживает меня от указания на одно из подобных исключений, – здесь он поклонился мисс Нотман. – Другим исключением, мне кажется, должна быть молодая особа, о которой мы только что говорили. Не странно ли, что мисс Эйрикорт до сих пор еще не замужем?.. Западня была искусно поставлена, отец Бенвель мог, наверное, рассчитывать, что мисс Нотман попадется в нее. Но ужасная экономка дошла до нее и вдруг оказалась неспособной сделать и шагу далее. – Я сама говорила то же самое леди Лоринг, – сказала она. Пульс отца Бенвеля забился скорее. – Да? – проговорил он самым нежным, ободряющим тоном. – Но ее сиятельство не захотели далее продолжать разговор. Они сказали: «Я имею свои причины не распространяться об этом и надеюсь, вы не ожидаете, чтобы я сообщила их вам». Она говорила с доверием, лестным для моего благоразумия, и я это сознаю с благодарностью. Какая разница в тоне, когда речь дошла до яичницы! Я уже сказала, что я не замужем, но будь у меня муж и предложи я ему яичницу с устрицами после пудинга и пирожного, то не удивилась бы, если бы он заметил мне: «Душа моя, ты с ума сошла!» И вдруг, когда я осмелилась сказать, что место яичницы после дичи, ее сиятельство вышли из себя – я же оставалась хладнокровной – и тоном, не только раздраженным, но просто сердитым спросили меня: «Кто здесь хозяйка, мисс Нотман? Я приказываю, чтобы яичницу с устрицами подали вместе с сыром». Из уважения к самой себе я не отвечала. Как христианка я могу простить, но как обиженной дворянке, мне нелегко будет забыть. Мисс Нотман откинулась на спинку своего кресла с видом мученицы и как будто сожалела, что должна была рассказать о неприятности, постигшей ее. Отец Бенвель, встав, весьма удивил оскорбленную дворянку.