Невозможно было отвечать ей правду, не входя в объяснения, которых Ромейн страшился. Он колебался. Продолжая смотреть альбом, она произнесла: – Понимаю! Говорили о моих недостатках. – Она остановилась и снова исподтишка взглянула на него. – Если вы укажете мне их, я постараюсь исправиться. Ромейн почувствовал, что оставалось только высказать правду, умолчав немногое. – Мы говорили о том, – сказал он, – как на впечатлительного человека может повлиять голос или взгляд… – О влиянии на меня? – спросила она. – Нет. О том влиянии, которое вы можете иметь на других. Она прекрасно знала, что он говорит о себе, но решилась доставить себе удовольствие заставить его признаться в этом. – Если я обладаю таким влиянием, – сказала она, – то надеюсь, что это к лучшему? – Без сомнения, к лучшему. – Вы говорите с уверенностью, мистер Ромейн. С такой уверенностью, будто убедившись на опыте, а это вряд ли возможно. Он бы еще нашел возможность избежать прямого ответа, если бы она ограничилась одними словами, но, говоря, она смотрела на него. – Признаться ли вам, что вы правы? – сказал он. – Я говорил, что испытал это вчера на себе. Стелла снова сосредоточила свое внимание на фотографиях. – Это невероятно, – мягко заметила она и, помолчав, спросила: – Я сказала что-нибудь такое? – Нет. Я почувствовал ваше влияние, когда вы взглянули на меня. Если бы не этот взгляд, я не пришел бы сегодня. Она вдруг захлопнула альбом и немного отодвинулась от Ромейна. – Надеюсь, – сказала она, – вы не столь плохого мнения обо мне, чтобы думать, что мне приятна лесть. Ромейн отвечал серьезно, и она тотчас успокоилась: – Я счел бы дерзостью льстить вам. Если бы вы знали настоящую причину моих колебаний принять приглашение леди Лоринг, если бы я мог признаться вам в тех надеждах, которые привели меня сюда, вы бы почувствовали, что я говорю правду. Я еще не смею сказать вам, что благодарен за такую безделицу, как взгляд, и подожду, пока время не докажет, что некоторые из моих странных фантазий справедливы. – Фантазии, касающиеся меня, мистер Ромейн? Не успел он ответить ей, как раздался звонок к обеду. Лорд и леди Лоринг вошли в комнату. Обед прошел удачно – за исключением яичницы – и старший слуга, прислуживавший за столом, получил любезное приглашение отдохнуть после трудов в комнате экономки. Подкрепив его рюмкой редкого ликера, мисс Нотман, все еще с прежней горечью чувствовавшая нанесенную ей обиду, решилась спросить, как понравился господам обед? Вообще отзывы оказались удовлетворительными. Что же касается разговора за столом, то слуга сообщил, что он часто прерывался и его главным образом вели лорд и леди Лоринг, а мистер Ромейн и мисс Эйрикорт мало способствовали оживлению вечера. Выслушав это сообщение без особенного интереса, экономка задала другой вопрос, которому, судя по тому, как он был произнесен, она приписывала некоторую важность. Она желала знать, как было принято появление яичницы с устрицами вместе с сыром. Оказалось, что мистер Ромейн и мисс Эйрикорт отказались от нее вовсе, милорд попробовал ее, а затем оставил на тарелке, и одна только миледи скушала свою долю кушанья, поданного не в свое время. Впечатление, произведенное этим, по-видимому, пустым обстоятельством на экономку, поразило слугу: мисс Нотман откинулась на спинку кресла и закрыла глаза с выражением несказанного блаженства. В эту ночь в Лондоне была одна совершенно счастливая женщина. То была… мисс Нотман. Перейдем теперь из комнаты экономки в гостиную. Следует сообщить, что после обеда там из-за отсутствия общего разговора увлеклись музыкой. Леди Лоринг села за фортепьяно и, как и всегда, играла прекрасно. Ромейн и Стелла сидели на другом конце, слушая музыку. Лорд Лоринг ходил безостановочно взад и вперед, чего вообще не случалось с ним в послеобеденные часы. Когда он подошел к роялю, жена позвала его знаком. – Что это тебе вздумалось ходить? – спросила леди Лоринг шепотом, не переставая играть. – Мне что-то не по себе. – Переверни страницу. У тебя желудок расстроен? – Что с тобой, Аделаида? Что за вопрос? – Ну хорошо! Что же с тобой? Лорд Лоринг посмотрел в сторону, где сидели Стелла и ее собеседник. – У них дело не так легко продвигается вперед, как я думал, – сказал он. – Еще бы! Когда ты тут ходишь взад и вперед, мешая им. Сядь сзади меня. – Что же мне делать? – Ведь я играю; слушай меня. – Душа моя, я не понимаю современной немецкой музыки. – В таком случае возьми газету. Газета показалась ему более привлекательной. Лорд Лоринг последовал совету жены. Предоставленные совершенно самим себе, Ромейн и Стелла оправдали предположения леди Лоринг, что спокойствие ее мужа приведет к желаемому результату. Стелла первая решилась заговорить, скромно понизив голос: – Вы проводите вечера в одиночестве? – Нет, не совсем один. В обществе книг. – Вы больше всего любите это общество? – Уже много лет мы неразлучны. Если верить докторам, книги плохо заплатили мне за мою неизменную верность. Они расстроили мое здоровье и сделали меня, боюсь, весьма необщительным. Он, казалось, собирался сказать еще что-то, но подавил свой порыв. – Почему это мне вздумалось говорить о себе? – заметил он, улыбаясь. – Я не имею такой привычки. Может быть, это еще один результат вашего влияния на меня? Он задал этот вопрос с напускною веселостью. Стелла непринужденно ответила ему: – У меня и в самом деле возникает желание оказывать на вас какое-нибудь влияние, – сказала она серьезно и грустно. – Почему? – В таком случае я уговорила бы вас закрыть свои книги и найти себе живого товарища, который помог бы вам вернуть более радостное настроение. – Я уже сделал это, – сказал Ромейн, – у меня есть новый товарищ – мистер Пенроз. – Пенроз? – повторила она. – Это друг – ведь так, кажется? – здешнего патера, которого зовут отцом Бенвелем? – Да. – Я не люблю отца Бенвеля. – Разве это причина, чтобы не любить Пенроза? – Да, – сказала она смело, – потому что он друг отца Бенвеля. – Право, вы ошиблись, мисс Эйрикорт. Мистер Пенроз только вчера принялся за свои обязанности секретаря, и я уже имел случай составить себе о нем высокое мнение. Многие после случая, произошедшего со мной, постарались бы найти себе другого секретаря, – прибавил он, говоря больше с самим собой, а не с ней. При последних словах Стелла взглянула на него с удивлением. – Вы рассердились на мистера Пенроза? – спросила она невинно. – Неужели вы можете быть резким с человеком, зависящим от вас? Ромейн улыбнулся. – Я хотел сказать не то, я подвержен припадкам, внезапным припадкам болезни. Мне досадно, что я встревожил мистера Пенроза подобным припадком, случившимся в его присутствии. Она подняла глаза на него и снова опустила их. – Вы не рассердитесь, если я признаюсь вам в одном поступке? – спросила она застенчиво. – Немыслимо, чтобы я мог рассердиться на вас. – Мистер Ромейн, мне кажется, и я видела то, что видел ваш секретарь. Я знаю ваши страдания и знаю, с каким терпением вы их переносите. – Вы видели? – воскликнул он. – Я видела вас, когда вы взошли с вашим другом на пароход, ехавший из Булони. Вы не заметили меня и, конечно, не подозревали, как мне было жаль вас. А потом, когда вы пошли один и остановились около машины, тогда… но вы уверены, что не будете думать обо мне хуже, если я вам скажу, что я тогда сделала? – Нет, нет! – Ваше лицо испугало меня – описать его невозможно – и я пошла к вашему другу и решилась сказать ему, что он нужен вам. Это было сделано под впечатлением минуты – намерение мое было хорошее.