Она произнесла эти слова с грустной покорностью и встала с его колен. Он также встал и взял с дивана брошенное письмо. – Посмотрим, что ищут наши друзья, – сказал он, – адрес написан рукою лорда Лоринга. Когда он подходил к столу, Стелла заметила в его движениях вялость, не знакомую ей до сих пор. Он сел и распечатал письмо. Она следила за ним с беспокойством, которое перешло теперь в подозрение, абажур лампы мешал ей ясно видеть его лицо. – Так и есть, что я тебе говорил, – сказал он, – Лоринги хотят знать, когда увидятся с нами в Лондоне, а твоя мать сообщает, «что чувствует себя похожей на того героя трагедии Шекспира, от которого отреклись родные дочери». Прочитай. Он подал ей письмо. Беря его, она успела, как бы случайно, приподнять абажур настолько, что свет упал прямо на лицо Ромейна. Он откинулся назад, но она смогла рассмотреть смертельную бледность его лица. Она не только слышала от леди Лоринг, но знала из его собственного откровенного признания, что значила эта быстрая перемена. В одно мгновение она была на коленях у его ног. – О дорогой мой, – вскричала она, – жестоко скрывать эту тайну от твоей жены! Ты опять слышал его? Она была так неизъяснимо прекрасна в эту минуту, что он не мог отказать ей. Он кротко поднял ее и признался во всем. – Да, – сказал он, – я слышал голос после того, как ты оставила меня на бельведере, так же, как в ту лунную ночь, когда здесь был со мной майор Гайнд. Причина этого, может быть, наше возвращение в этот дом. Я не жалуюсь, я долго отдыхал. Она обвила его шею руками. – Мы завтра же уедем из Венжа, – сказала она. Она твердо произнесла эти слова, но ее сердце замерло, когда они сорвались с ее губ. Аббатство Венж было местом самого чистого счастья в ее жизни. Какая участь ожидала ее по возвращении в Лондон? II. События в Тен-Акре Не было никаких препятствий к быстрому отъезду Ромейна и его жены из аббатства Венж. Вилла в Гайгете, называемая Тен-Акр-Лодж, содержалась вместе с окружавшими дом садами в образцовом порядке слугами покойной леди Беррик, служившими в настоящее время ее племяннику. На другой день после приезда на виллу Стелла послала записку к матери. В тот же день мистрис Эйрикорт заехала в Тен-Акр, отправляясь на какой-то пикник. Найдя, к своему величайшему удовольствию, что дом модной постройки, устроен со всеми новейшими приспособлениями и роскошью, она тотчас начала составлять план блестящего торжества в честь возвращения новобрачных. – Я не хочу хвастаться, – сказала мистрис Эйрикорт, – но едва ли есть женщины снисходительнее меня. Мы не будем говорить, Стелла, о твоей жалкой свадьбе! Всего пять человек, вместе с вами и с Лорингами! Роскошный бал примирит тебя с обществом, а этого только и надо. Чай и кофе, любезный Ромейн, будут в вашем кабинете, оркестр Коота, ужин от Гентера, сады иллюминировать цветными фонариками, тирольские певцы между деревьями будут чередоваться с военной музыкой, и если есть в Лондоне африканцы или другие дикари, вероятно, найдется место в ваших очаровательных садах для их единоборства, плясок, а в заключение блестящий фейерверк. Внезапный припадок кашля остановил дальнейшее перечисление развлечений предполагаемого бала. Стелла заметила, что ее мать казалась необыкновенно изнуренной и сморщенной, несмотря на белила и пудру; это было обыкновенным результатом преданности мистрис Эйрикорт требованиям общества, но кашель был каким-то новым и свидетельствовал об истощении. – Я боюсь, мама, что вы слишком утомились, – произнесла Стелла. – Вы выезжаете слишком часто. – Ничего подобного, моя милая, я сильна как лошадь. Прошлую ночь я ожидала карету на сквозном ветру после одного из прекраснейших концертов этого сезона, окончившегося восхитительной игровой французской пьеской. Вероятно, там я схватила легкую простуду. Мне только нужен стакан воды. Благодарю вас, Ромейн, у вас ужасно строгий и серьезный вид, наш бал развеселит вас. Вы не знаете, как улучшилось бы расположение вашего духа, если б вы сожгли эти ужасные книги. Дорогая Стелла, я завтра приеду сюда завтракать – вы так близко живете от города, привезу список лиц и мы определим день и количество приглашенных. О боже мой, как уже поздно, а у меня остается почти час езды до гулянья. Прощайте, мои голубки, прощайте! По пути к экипажу ее охватил новый припадок кашля. Но она все-таки старалась не придавать этому значение. – Я сильна как лошадь, – повторила она, как только смогла заговорить, и, подобно молодой девушке, впорхнула в карету. – Твоя мать убивает себя, – сказал Ромейн. – Если б я могла уговорить ее погостить немного у нас, – намекнула Стелла, – тишина и спокойствие могли бы сотворить чудеса. Ты не будешь против этого, Луис? – Я на все согласен, моя дорогая, только чтобы не давать бал и не сжигать моих книг. Если твоя мать уступит в этих двух вещах, то весь мой дом в ее полном распоряжении. Он говорил весело и казался совсем здоровым, после того как освободился от тягостных воспоминаний, связанных с аббатством Венж. Остался ли в Йоркшире мучительный голос? Стелла боялась приступить к этой теме, зная, что это напомнит ему роковую дуэль. К ее удивлению, Ромейн сам заговорил о семействе генерала. – Я писал Гайнду, – начал он. – Ты ничего не имеешь против того, чтобы он отобедал у нас сегодня? – Конечно, нет! – Мне хотелось бы послушать, не расскажет ли он мне чего-нибудь об этих француженках. Он взялся в твое отсутствие повидаться с ними… Он не мог заставить себя говорить дальше! Стелла быстро поняла, что он хотел сказать, и окончила за него фразу. – Да, – сказал он, – я желаю услышать, как поживает мальчик и есть ли надежда на его спасение. Ты не спрашивала, это наследственное помешательство? – спросил он и вздрогнул. Чувствуя, как важно скрыть правду, Стелла только ответила, что не решилась спросить, была ли в этом семействе предрасположенность к умопомешательству. – Я полагаю, – прибавила она, – ты не захочешь видеть этого мальчика, чтобы определить шансы на его выздоровление? – Ты полагаешь? – спросил он с внезапным гневом. – Ты могла бы знать это наверняка. Я леденею при одной мысли увидеть его. О, когда я забуду! Когда я забуду! – Кто первый заговорил о нем? Ты или я? – спросил он с новым раздражением после минутного молчания. – Это была моя вина, мой милый, – он так безвреден, так кроток, и у него такое милое лицо, что я думала, тебе будет приятно его видеть. Прости меня, мы никогда не будем более говорить о нем. Нужно ли мне переписать что-нибудь? Ведь я теперь твой секретарь, Луис? Затем она увела Ромейна в кабинет к его книгам. Когда приехал майор Гайнд, она постаралась первая увидеть его. – Говорите как можно меньше о вдове генерала и о его сыне, – шепнула она. Майор понял ее. – Не беспокойтесь, мистрис Ромейн, – произнес он, – я достаточно хорошо знаю вашего мужа и понимаю, что вы хотите сказать. Среди привезенных мною новостей есть приятные известия. Он не успел объясниться подробнее, как вошел Ромейн. Когда слуга удалился из комнаты после обеда, майор начал: – Я приятно удивлю вас: всякая ответственность касательно генерала снята с вас. Эти дамы возвращаются теперь во Францию. Стелла тотчас вспомнила одну грустную подробность ее посещения Камп-Гилла. – Мадам Марильяк говорила о своем брате, который не был согласен на ее брак, – сказала Стелла. – Простил ли он ее? – Именно это он и сделал, мистрис Ромейн. Очень естественно, что он был недоволен браком своей сестры с таким человеком, как генерал. На днях он в первый раз услышал, что она овдовела, и тотчас же поехал в Англию. Я простился с ним вчера, они вполне примирились перед его отъездом домой. Я думаю, вы будете рады, мистрис Ромейн, услышать, что горести несчастной вдовы кончились. Ее брат достаточно богат и может облегчить их положение, да притом он весьма добрый человек. – Видели вы его? – поспешно спросила Стелла. – Я был с ним в приюте. – И мальчик возвращается во Францию? – Нет. Мы приехали нечаянно и сами видели, как хорошо ему в приюте. Мальчик очень сильно привязался к содержателю – славному, веселому старичку, который учит его некоторым английским играм и дал ему пони для верховой езды. Бедняжка расплакался при мысли об отъезде, а мать плакала оттого, что должна оставить его, сцена была очень грустная. Вы знаете, какая это добрая мать. Мальчика оставили в приюте в надежде, что более здоровая и счастливая жизнь там может спасти его. Кстати, Ромейн, его дядя поручил мне поблагодарить вас. – Гайнд! Вы не назвали дяде мое имя? – Не пугайтесь. Он джентльмен, и, когда я сказал ему, что обязан хранить тайну, он только спросил: богаты ли вы? Я ответил, что у вас восемнадцать тысяч годового дохода. – Ну? – Ну, он устроил все с большим тактом. Он сказал: «Я не могу предлагать возвратить деньги такому богатому человеку, мы с благодарностью принимаем одолжение от нашего доброго неизвестного друга, но впредь я сам буду платить за моего племянника». Конечно, я мог только согласиться на это. Время от времени я и мать будем получать известия о том, как поживает мальчик. И, если вы хотите, Ромейн, теперь, когда семейство генерала оставило Англию, то содержатель дома будет посылать известия прямо вам. – Нет! – решительно возразил Ромейн, – пусть все остается так, как есть. – Хорошо. Я могу пересылать вам некоторые письма, которые буду получать из приюта. Не сыграете ли вы нам что-нибудь, мистрис Ромейн? Нет? В таком случае пойдемте в бильярдную, но так как я очень плохой игрок, то буду просить вас помочь мне победить такого искусного игрока, как ваш супруг. После полудня следующего дня горничная мистрис Эйрикорт пришла в Тен-Акр с запиской от своей госпожи. Она писала: «Дорогая Стелла! Матильда передаст тебе мое извинение. Я решительно ничего не понимаю, но положительно ослабла; хотя это чрезвычайно странно, но я не могу встать с постели, может быть, это оттого, что я вчера слишком утомилась. Опера после прогулки в саду, бал после оперы и этот мучительный кашель всю ночь после бала – целая серия разных разностей. Извинись за меня перед твоим милым, мрачным Ромейном и, если выйдешь сегодня из дому, заезжай поболтать со мною. Любящая тебя мать Эмилия Эйрикорт.