Он отпер шкатулку красного дерева и незаметно отбросил свое достоинство: человек возобладал над священником. – Как владельцу Венжа, вам будет, вероятно, интересно взглянуть на маленькую историческую редкость, сохраненную нами: вот подлинные документы, любезный Ромейн, по которым монахи владели вашим поместьем в свое время. Выпейте еще вина. Ромейн взглянул на подлинные документы и отложил их, не читая. Отец Бенвель затронул в нем гордость, чувство справедливости и необузданной, беспредельной щедрости. Он, всегда презиравший деньги, кроме тех случаев, когда они выполняли свое назначение как средство к достижению гуманных и благородных целей, он владел собственностью, на которую не имел нравственного права и с которой его не связывали никакие воспоминания. – Надеюсь, я не оскорбил вас? – спросил отец Бенвель. – Вы пристыдили меня, – ответил смущенный Ромейн. – В тот день, когда я принял католическую веру, мне следовало вспомнить о Венже. Лучше поздно, чем никогда. Я отрицаю покровительство закона и уважаю нравственное право церкви. Я сейчас же возвращу имение, несправедливо захваченное мною. Отец Бенвель взял обе руки Ромейна и горячо их пожал. – Я горжусь вами! – воскликнул он. – Мы все будем гордиться вами, когда я напишу в Рим о том, что между нами произошло. Но нет, Ромейн! Этого не должно быть! Я восхищаюсь вами, я сочувствую вам, но я отказываюсь. От имени церкви я отказываюсь от приношения. – Подождите, отец Бенвель! Вы не знаете положения моих дел. Я не заслуживаю вашего восхищения. Потеря Венжа, во всяком случае, не будет для меня чувствительна. Я получил наследство от моей тетки, и мой доход из этого источника гораздо больше, чем с моего йоркширского поместья. – Ромейн, этого не должно быть! – Извините – должно быть. У меня без Венжа денег больше, чем мне нужно тратить, да, кроме того, с этим домом у меня связаны тягостные воспоминания, которые побуждают меня никогда более не возвращаться в него. Даже это признание не тронуло отца Бенвеля. Он упорно скрестил руки и настойчиво, топнув ногой, сказал: – Нет! Как бы вы ни были великодушны, ответом моим остается нет! Со своей стороны Ромейн сделался еще решительнее. – Это имение – моя полная собственность, – настаивал он. – Близких родственников у меня нет, детей я не имею. Жена моя уже обеспечена: после моей смерти ей перейдет состояние, оставленное мне теткой. Это просто упрямство с вашей стороны – простите меня, что так говорю, – настаивать на отказе. – Это моя обязанность, Ромейн. Если я соглашусь, то подам повод подвергнуть духовенство самым гнусным нареканиям. Я получу заслуженный выговор, а предложенная вами дарственная запись будет разорвана без малейшего колебания. Если вы уважаете меня, прекратим этот разговор. Ромейн отказывался соглашаться даже с этим неопровержимым доводом. – Очень хорошо, – сказал он, – но один документ вы не можете разорвать. Вы не можете помешать мне сделать завещание, я откажу Венж церкви, а вас назначу одним из душеприказчиков, вы не можете воспротивиться этому. Даже суровый отец Бенвель не мог более придумать достойного возражения. Он мог только грустно и покорно просить тотчас же переменить разговор. – Довольно, дорогой Ромейн, вы огорчаете меня! О чем мы говорили, прежде чем перешли к этой неприятной теме? Налив вина, он предложил еще бисквитов. Он действительно и даже очень заметно был взволнован одержанной победой. Отказавшись от дарственной записи при жизни Ромейна из боязни, что это приведет к публичному скандалу, он приобрел Венжское поместье для церкви более надежным путем наследия, что было – особенно за неимением наследника – неопровержимым доказательством преданности завещателя католической вере. Но предстояла еще одна последняя необходимость: следовало создать серьезное препятствие на тот случай, если б в будущем в намерениях самого Ромейна могла возникнуть перемена. Такое препятствие отец Бенвель придумал уже давно. Несколько минут он ходил взад и вперед по комнате, не глядя на своего гостя. – Что это я хотел вам сказать? – начал он. – Я, кажется, говорил о вашей будущей жизни и правильном применении вашей энергии? – Вы очень добры, отец Бенвель, но этот вопрос очень мало меня интересует. Моя будущая жизнь определилась: домашнее уединение, наполненное религиозными обязанностями. Отец Бенвель, ходивший до сих пор по комнате, при этом ответе остановился и ласково положил руку на плечо Ромейна. – Мы не позволим доброму католику, достойному лучшей участи, удаляться в домашнее уединение, – сказал он, – церковь желает извлечь из вас пользу, Ромейн. Я никогда в жизни никому не льстил, но могу сказать вам прямо в лицо, как говорил за глаза, мы не можем позволить растратить попусту свои качества человеку с вашим строгим понятием о чести, с вашим умом, с вашими высокими стремлениями при вашей личной обаятельности. Откройте мне вашу душу, а я открою вам свою. Я прямо говорю вам: перед вами завидная будущность. Бледные щеки Ромейна вспыхнули от волнения. – Какая будущность? – спросил он поспешно. – Разве я волен выбирать? Должен ли я напоминать вам, что женатый человек не может думать только о себе? – Предположите, что вы не женаты. – Что вы хотите этим сказать? – Ромейн, я попытаюсь проложить мою дорогу через ту закоренелую скрытность, которая составляет один из недостатков вашего характера. Если вы не в состоянии решиться высказать мне те тайные мысли, те невыраженные сожаления, которые не можете доверить никому другому, то этот разговор должен прекратиться. Нет ли в глубине вашей души сильного стремления к чему-нибудь более высокому, чем то положение, которое вы занимаете теперь? Наступила пауза, румянец исчез с лица Ромейна, он молчал. – Вы не в исповедальне, – напомнил ему отец Бенвель с грустной покорностью обстоятельствам, – вы не обязаны отвечать мне. Ромейн встрепенулся и сказал тихо и неохотно: – Я боюсь отвечать вам. Этот, по-видимому, обескураживающий ответ внушил отцу Бенвелю полную уверенность в успехе, на который он почти и не рассчитывал. Он все глубже и глубже проникал в душу Ромейна с той тонкой и ловкой проницательностью, которую дала ему многолетняя практика. – Может быть, я высказался недостаточно ясно? – сказал он. – Постараюсь выразиться ясней: вы человек не малодушный, Ромейн, если вы верите, то верите горячо. Впечатления не смутно и мимолетно проходят через вашу душу. Раз ваше обращение совершилось, необходимым следствием было то, что ваша душа всецело предалась вере. Верно я понимаю ваш характер? – Насколько я знаю – да. Отец Бенвель продолжал: – Вспомните, что я вам сейчас сказал, и поймете, почему я считал своей обязанностью настаивать на вопросе, оставленном вами без ответа. В католической вере вы нашли душевное спокойствие, которое не могли обрести другими способами. Если бы я имел дело с обыкновенным человеком, то не ожидал бы от этой перемены более счастливого результата, но я спрашиваю вас: не произвело ли на вас это благодатное влияние более глубокого и возвышенного действия? Можете ли вы искренне сказать мне: «Я доволен тем, что приобрел, и больше ничего не желаю?» – Говоря откровенно, я не могу этого сказать, – отвечал Ромейн. Теперь настало время говорить прямо. Отец Бенвель приближался к цели, уже не прикрываясь многословием. – Некоторое время назад вы говорили, – произнес он, – что желали бы разделить жребий Пенроза. Его вступление в индейскую миссию соответствует, как я вам уже говорил, особенностям характера его дарований. Но выбранный им путь, приведший его в священные ряды духовенства, открыт каждому, кто чувствует божественное призвание, сделавшее Пенроза одним из нас. – Нет, отец Бенвель! Не для всякого это возможно! – А я говорю, да. – Это невозможно для меня! – А я говорю, что это возможно для вас, более того, я прошу вас, я приказываю вам изгнать из ваших мыслей уныние и все мнимые препятствия. Они недостойны внимания человека, чувствующего себя призванным к духовному сану. Дайте мне вашу руку, Ромейн! Говорит ли вам ваша совесть, что вы такой человек? Ромейн вскочил, потрясенный до глубины души торжественностью этого воззвания. – Я не могу устранить препятствия, окружающие меня! – вскричал он страстно. – Человеку в моем положении ваш совет положительно бесполезен. Узы, связывающие меня, делают духовный сан для меня недоступным. – Ничто не может преградить вам доступ в духовный сан. – Я женат, отец Бенвель! Отец Бенвель сложил руки на груди, посмотрел с непоколебимой решимостью прямо в лицо Ромейну и нанес удар, который готовил уже несколько месяцев. – Соберитесь с мужеством, – сказал он мрачно, – вы такой же холостой человек, как и я. IV. По дороге в Рим В комнате было совершенно тихо. Ромейн стоял и смотрел на патера. – Вы слышали, что я сказал? – спросил отец Бенвель. – Да. – Понимаете ли вы, что я действительно думаю то, что сказал? Ромейн не отвечал, он ждал, как человек, желающий слушать дальше. Отец Бенвель тотчас осознал, что важно в такую минуту не отступать от принятой на себя ответственности. – Я вижу, как огорчаю вас, – сказал он, – но для вашей же пользы я обязан высказаться. Ромейн, женщина, на которой вы женились, жена другого. Не спрашивайте меня, как я это узнал, но я знаю это. Вы получите положительные доказательства, как только поправитесь. Пойдите отдохните немного в этом кресле. Он взял Ромейна за руку, подвел к креслу и дал выпить вина. Прошло немного времени. Ромейн поднял голову с тяжелым вздохом. – Женщина, на которой я женился, жена другого?! Он медленно повторил эти слова и взглянул на отца Бенвеля.