Третья выписка Лондон, 1 марта Стелла и мать ее сегодня отправились в Сен-Жермен, не позволив мне сопровождать их. Мистрис Эйрикорт настойчиво требует соблюдать правила приличий. Если бы это было единственным препятствием на моем пути, я бы устранил его, последовав за ними во Францию. Какое может быть неприличие в том, что я буду видеть Стеллу как ее брат и друг – особенно если я не буду жить в одном доме с нею и она будет находиться под постоянной охраной матери или мадам Вилльрэ? Нет! Меня удержала от поездки в Сен-Жермен сама Стелла. – Я часто буду писать вам, – сказала она, – но прошу вас, ради меня, не следовать за нами во Францию. Ее взгляд и тон заставили меня повиноваться. Как ни глуп я, но после происшедшего между мною и ее матерью, мне кажется, я могу догадаться, что она хотела сказать. – Мы никогда более не увидимся? – спросил я. – Неужели вы считаете меня черствой и неблагодарной? – ответила она. – Неужели вы сомневаетесь, что я буду рада, более чем рада видеть вас, когда… Она отвернулась и не сказала больше ни слова. Пора было проститься. Мать ее следила за нами, мы пожали друг другу руки – тем и ограничились. Матильда – горничная мистрис Эйрикорт – пошла вниз отпирать мне дверь. Вероятно, вид у меня был расстроенный, так же как и душа. Добрая девушка старалась успокоить меня. – Не тревожьтесь о них, сэр, – сказала она, – я привыкла к путешествиям и буду заботиться о них. На нее можно положиться, она верная и преданная женщина. На прощание я сделал ей небольшой подарок и просил писать мне время от времени. Многим это покажется недостойным с моей стороны поступком. Я могу сказать только, что это получилось у меня само собой. Я не знатная особа, и, если вижу, что человек хорошо относится ко мне, я не спрашиваю: выше он или ниже меня, богаче или беднее. По-моему, мы равны, если нас соединяют одинаковые симпатии. Матильда была достаточно знакома со всем случившимся, чтобы предвидеть, что в письмах Стеллы ко мне будет известная сдержанность. – Не сомневайтесь во мне, сэр, я буду вам писать чистую правду, – шепнула она мне. Я поверил ей. Когда на сердце грустно, дружба женщины всегда может утешить меня. Будь это леди или ее горничная женщина, она одинаково драгоценна для меня. Каус, 2 марта Я договорился с агентом, что найму у него яхту. Я должен найти себе дело и уехать куда-нибудь. О возвращении в Бопарк не может быть и речи. Люди, у которых на душе спокойно, могут находить удовольствие в обществе соседей. Но я несчастный человек и постоянно волнуюсь. Образцовые отцы семейств станут разговаривать со мной о политике, образцовые матери предоставят мне случай сочетаться браком с их дочерьми – вот что мне предложит общество, если я вернусь в Девоншир. Нет, я лучше поеду на Средиземное море и возьму с собой единственного друга, обществом которого не тягощусь, – свою собаку. Судно найдено – красивая шхуна в триста тонн, только что вернувшаяся из плавания на Мадейру. Шкипер и экипаж пробудут на берегу всего несколько дней. Тем временем ревизор осмотрит корабль и груз будет отвезен на берег. 3 марта Я написал Стелле письмо и приложил к нему список адресов, по которым письма могут попасть ко мне, другой список я отправил к своей союзнице, горничной. Из Гибралтара мы отправимся в Неаполь, оттуда в Чивиту-Веккию, Ливорно, Геную и Марсель. Из каждого этого места я легко смогу добраться до Сен-Жермена. 7 марта В море. Половина шестого вечером. Мы проехали мимо Эддистонского маяка, ветер был попутный. Мы идем десять узлов в час. Четвертая выписка Неаполь, 10 мая Прекрасные надежды в начале путешествия не исполнились. Из-за противного ветра, бурь и остановки в Кадиксе по случаю ремонта мы только сегодня прибыли в Неаполь. Яхта оказалась превосходной и выдержала все испытания. Я не видел лучшего и более изящного судна. Мы добрались слишком поздно, почтамт был уже закрыт. Завтра утром пошлю на берег за письмами. Следующий мой рейс будет зависеть от известий, которые я получу из Сен-Жермена. Если мне придется остаться здесь на более продолжительный срок, то я дам своему экипажу отпуск, который он вполне заслужил во время своего пребывания в Чивита-Веккии. Рим мне никогда не надоедает, но я не любил и не полюблю Неаполь. 11 мая Мои планы совершенно изменились. Я раздосадован и сердит, чем дальше я уеду от Франции, тем приятнее мне будет. Я получил письма от Стеллы и от горничной. Оба письма сообщают мне, что ребенок родился и это мальчик. Неужели они думают, что я интересуюсь этим мальчиком? Пока он в пеленках, он будет моим худшим врагом. Письмо Стеллы довольно приветливо. Но ни одним словом она не приглашает меня и даже не намекает на возможность приглашения в Сен-Жермен. О матери она упоминает мимоходом, только извещая, что мистрис Эйрикорт здорова и наслаждается удовольствиями в Париже. Три четверти письма посвящены ребенку. Когда я писал ей, я подписался «преданный Вам». Стелла подписывается «Ваша». Это пустяки, правда, но тем не менее я чувствую, что это мне приятно. Матильда верна своему обещанию, из ее письма я узнал всю правду. «Со времени рождения “бебе”, – пишет она, – мистрис Ромейн ни разу не произнесла вашего имени, она только и думает, только и говорит о маленьком. Это, конечно, весьма извинительно для леди в ее грустном положении. Но, по-моему, не совсем благодарно забывать мистера Винтерфильда, сделавшего для нее так много и не требующего ничего более, кроме позволения проводить невинно несколько часов в ее обществе. Может быть, как незамужняя, я ничего не понимаю в материнских чувствах и детях. Но я тоже могу чувствовать и, извините меня за фамильярность, чувствую за вас. По-моему, ребенок еще наделает много бед. Уже теперь он является источником споров. Мистрис Ромейн знает свет, и у нее доброе сердце. Она советует известить мистера Ромейна о рождении сына и наследника. Мистрис Эйрикорт утверждает, и, вероятно, не ошибается, что этот ненавистный старый патер завладеет имением мистера Ромейна, если только не будут приняты меры, которые заставят отца быть справедливым к сыну. Но мистрис Ромейн горда, как Люцифер, она и слышать не хочет о том, чтобы заискивать перед мужем, как она говорит. – Сердце человека, бросившего меня, не тронет ни жена, ни ребенок, – считает она. Мистрис Эйрикорт не согласна с ней. Они поссорились, а милый джентльмен-француз и его жена стараются помирить их. Вы засмеетесь, если я скажу вам, что они для успокоения прибегли к конфетам. Мистрис Эйрикорт уже несколько раз была в Париже с месье и мадам Вилльрэ. Если в заключение дать вам указание, то посоветовала бы попробовать, как подействуют на мистрис Ромейн ваше отсутствие и молчание». Письмо проникнуто чувством. Я последую совету Матильды. Стелла никогда не упоминает моего имени, а у меня не проходит дня, чтоб я не подумал о ней! Полагаю, что человек может закалить свое сердце. Попробую я закалить свое сердце и забыть ее. Экипаж в Неаполе отправится на берег, затем мы поплывем в Александрию. Там яхта подождет моего возвращения. Я еще не видел нильских порогов и не видел прекрасных нубийских женщин мышиного цвета. Палатка в пустыне и экономка из смуглолицых дочерей природы – вот новая жизнь для человека, которому надоела пошлая европейская цивилизация! Начну с того, что отпущу себе бороду. Пятая выписка Чивита-Веккия, 28 февраля 1863 После девятимесячного странствования по морю и суше я снова вернулся к берегам Италии! Какую пользу принесло мне мое путешествие? Я загорел, похудел и полюбил слабый табак. Помогло ли оно забыть мне Стеллу? Нисколько – мне еще больше, чем когда-нибудь, хочется видеть ее. Когда я просматриваю свой дневник, мне самому становится совестно своего нетерпения. Какое тщеславие с моей стороны предполагать, что она будет думать обо мне, когда она вся охвачена новыми заботами и радостями материнства, особенно священными для ее бедной и грустной жизни! Я беру назад все, что писал о ней, и от всей души прощаю ребенка. Рим, 1 марта У своего банкира я нашел несколько писем на мое имя. Мне больше всего, конечно, хотелось получить известия из Сен-Жермена. Сообщая о получении моего последнего письма из Каира – вскоре после отъезда из Неаполя я нарушил свой обет молчания, – Стелла наконец прислала мне давно желанное приглашение: «Постарайтесь вернуться к нам еще до дня рождения моего мальчика, 27 мая, когда ему исполнится год». После этих слов ей нечего бояться, что я опоздаю к назначенному дню. Страннику – собака теперь вполне стала достойна своего имени – придется проститься с яхтой, которую пес полюбил, и отправиться в обратный путь по железной дороге, которую он ненавидит. Я не хочу более подвергать себя бурям и остановкам. Прощай, море, на время! Я отправил по телеграфу известие о благополучном возвращении. Я должен спешить уехать из Рима, иначе сделаю серьезную ошибку – не исполню поручения матери Стеллы. Мистрис Эйрикорт серьезно просила меня в случае моего возвращения через Италию доставить ей какие-нибудь сведения о Ромейне. Ей интересно знать, заставили ли его все-таки стать священником. Следовательно, я должен, если только будет возможно узнать его планы, выяснить также и то, так ли он несчастен, как того заслуживает, разочаровался ли он в своих ожиданиях и есть ли, таким образом, надежда на его возвращение на путь истинный, а главное – с ним ли еще отец Бенвель. Я думаю, что мистрис Эйрикорт еще не оставила своего намерения известить Ромейна о рождении сына. Я думаю, скорее всего мне удастся получить необходимые сведения от моего банкира. Он двадцать лет живет в Риме, но слишком занят, для того чтобы такой праздный человек, как я, мог беспокоить его в часы занятий. Я пригласил его завтра пообедать со мной. 2 марта Гость мой только что ушел от меня. Боюсь, что мистрис Эйрикорт сильно огорчится, услышав мое сообщение. В ту минуту, когда я назвал Ромейна, банкир с удивлением взглянул на меня. – Об этом человеке говорит весь Рим, – сказал он. – Удивляюсь, что вы раньше не слышали о нем. – Он священник? – Конечно! Замечательно, что обычное время искуса было значительно сокращено для него особым распоряжением высших властей. Папа принимает в нем величайшее участие, а итальянцы уже прозвали его «молодым кардиналом». Не думайте, как многие из ваших соотечественников, что благодаря своему состоянию он получил эту высокую степень. Состояние его играет здесь незначительную роль. Он соединяет в себе два противоположных качества, весьма драгоценных для церкви и редко встречаемых в одном человеке. Он уже приобрел себе здесь всеобщую известность как чрезвычайно красноречивый и убедительный проповедник… – Проповедник! – воскликнул я. – Он приобрел себе известность у вас? Каким же образом итальянцы понимают его?