Я поблагодарил его и вернулся к Пенрозу. Когда я приехал в гостиницу, он еще спал. На столе в гостиной лежала телеграмма от Стеллы, заключавшаяся в следующих словах: «Я только что вернулась от его постели, рассказав ему о спасении Пенроза. Он желает видеть вас. Положительных страданий нет – он умирает от упадка сил. Так объявили мне доктора. Когда я хотела писать к вам, они мне сказали: “Пошлите телеграмму, времени терять нельзя”». К вечеру Пенроз проснулся. Я показал ему телеграмму. Во все время путешествия он только и мечтал, как бы увидеть Ромейна. В крайнем отчаянии он объявил, что поедет со мной в Париж с ночным поездом. Припомнив, как на нем отразилось короткое путешествие по железной дороге от Портсмута, я уговаривал его отпустить меня одного. Но с его любовью к Ромейну нельзя было сладить. В то время, когда мы тщетно старались убедить друг друга, вошел доктор Уайброу. К моему изумлению, он принял сторону Пенроза. – Постарайтесь встать, – сказал он, – мы поможем вам одеться. Мы подняли его и надели на него халат. Он поблагодарил нас и, сказав, что может одеться сам, опустился в кресло. Не прошло и минуты, как он заснул так крепко, что мы подняли и уложили его в постель, а он и не проснулся. Доктор Уайброу предвидел этот результат и с ласковой улыбкой смотрел на бледное, спокойное лицо бедняги. – Вот лекарство, с помощью которого мы поставим на ноги нашего пациента. Пусть он несколько недель только ест, пьет и спит, и вы увидите, как он поправится. Если бы вы возвращались по суше, Пенроз умер бы дорогой. Я присмотрю за ним, пока вы будете в Париже. На станции я встретился с лордом Лорингом. Он догадался, что я также получил неутешительные вести, и предложил мне место в своем купе. Едва мы успели сесть, как увидели отца Бенвеля среди прочих пассажиров по платформе. С ним был седой господин, которого мы оба не знали. Лорд Лоринг не любит незнакомых. Иначе, чего доброго, мне пришлось бы ехать до Парижа в обществе иезуита. Париж, 3 мая По прибытии нашем в отель меня уведомили, что из посольства не было никакого известия. Мы застали леди Лоринг одну за завтраком, когда отдохнули после нашего ночного путешествия. – Ромейн еще жив, – сказала она, – но голос его перешел уже в шепот и он тяжело дышит, когда ложится в постель. Стелла отправилась в посольство, она надеется увидеть его сегодня во второй раз. – Только во второй раз! – воскликнул я. – Вы забываете, мистер Винтерфильд, что Ромейн священник. Он был посвящен в католическую веру только при условии полного развода с женой. Со своей стороны Стелла – никогда не говорите ей, что я сказала вам это, – подписала формальный документ, присланный из Рима, удостоверяющий, что она соглашается на развод без всякого принуждения. Она была избавлена от исполнения другой формальности, о которой я не считаю нужным упоминать, особым разрешением папы. Ввиду этого, как мне сообщили в посольстве, где я была вместе со Стеллой, на присутствие жены у постели умирающего мужа другие священники посмотрят как на скандал и святотатство. Добродушный нунций порицается за то, что превысил свою власть и исполнил, несмотря на протест, последние желания умирающего. Он находится теперь в переписке с Римом, ожидая окончательных инструкций, которыми и будет руководиться. – Видел ли Ромейн своего сына? – спросил я. – Стелла взяла его сегодня с собою. Но в высшей степени сомнительно, чтобы позволили бедному мальчугану войти в комнату отца. Это осложнение серьезнее всех прочих. Умирающий Ромейн настаивает на своем решении видеть малютку. С приближением смерти, когда исчезла для него всякая надежда на блистательную будущность, взгляды его изменились так радикально, что он грозит вновь отступиться, даже при последнем вздохе, если его желания не будут исполнены. Как все это кончится, я даже не решаюсь и предугадывать. – Если благодетельные распоряжения нунция не будут приняты, – сказал лорд Лоринг, – это может закончиться очередным протестом католических священников в Германии против запрещения брака. Движение началось в Силезии в 1826 году и следствием его было образование уний, или лиг, как мы их называем в настоящее время, в Бадене, Вюртенберге, Баварии и прирейнской Пруссии. Еще позднее волнение охватило Францию и Австрию. Оно было остановлено только папской буллой 1847 года, провозгласившей окончательное решение знаменитого Тренского собора в пользу безбрачия духовенства. Немногим известно, как это постановление слабо прививалось среди духовенства Римской церкви. Даже в двенадцатом столетии были еще священники, которые не исполнили постановление о безбрачии. Я принадлежал к числу тех незнающих, на которых намекал лорд Лоринг. С большим усилием я сосредоточивал свое внимание на том, что он говорил. Мои мысли неслись к Стелле и умирающему. Я посмотрел на часы. Леди Лоринг, очевидно, разделяла беспокойство, овладевшее мною. Она встала и подошла к окну. – А вот и известие! – сказала она, узнав входившего в двери отеля комиссионера. Вошел слуга и подал карточку с несколькими написанными на ней строчками. Меня просили немедленно передать эту карточку в посольство. 4 мая Я только теперь в состоянии продолжать свое повествование о событиях вчерашнего дня. Молчаливый слуга принял меня в посольстве, посмотрел на карточку и повел в верхний этаж дома. Дойдя до конца длинного коридора, он отворил дверь и удалился. Когда я переступил порог комнаты, я встретился со Стеллой. Она взяла меня за обе руки и молча посмотрела на меня. Вся ее искренность, доброта и благородство выразились в этом взгляде. Некоторое время царствовало молчание, потом она заговорила с большой грустью, но спокойно: – Еще один шаг милосердия, Бернард. Помогите ему по крайней мере умереть покойно. Я сделал шаг вперед и приблизился к нему. Он полусидел, обложенный подушками, в широком удобном кресле. Только в этом положении он мог свободно дышать. На его осунувшемся лице лежал явный отпечаток смерти. И лишь в его глазах, когда он повернулся ко мне, теплился еще меркнущий свет жизни. Одна его рука свесилась с кресла, другая – обнимала малютку, который сидел на его коленях. Мальчик с удивлением взглянул на меня, когда я стал возле его отца. Ромейн сделал мне знак наклониться, чтоб я мог его слышать. – Пенроз, – спросил он слабым шепотом, – дорогой Артур не умирает, подобно мне? Я рассеял его опасения. На минуту будто тень улыбки мелькнула на его лице, когда я рассказывал ему о напрасных усилиях Пенроза быть моим спутником во время путешествия. Очередным жестом он попросил меня еще раз наклониться к нему. – Передайте мое сердечное благословение Пенрозу, примите его. Вы спасли Артура. – Его глаза обратились к Стелле. – Вы были и для нее лучшим другом. – Он замолчал, чтобы перевести свое слабое дыхание, обвел взором комнату, в которой не было никого, кроме нас. Снова печальная тень улыбки пробежала по его лицу и исчезла. Я слушал, наклонившись к нему еще ближе. – Христос принял дитя к себе на колени. Священники называют себя служителями Христа. Они покинули меня из-за этого дитяти на моих коленях. Ложь, ложь, ложь!.. Винтерфильд, смерть – великий учитель! Я сознаю, как заблуждался, что я потерял жену и ребенка. Как жалко и ничтожно кажется теперь все остальное! Он на минуту умолк. Не думал ли он? Нет, он, по-видимому, прислушивался, между тем в комнате не было слышно ни звука. Стелла испуганно встрепенулась, увидя, что он прислушивается. На ее лице выразился страх, но не удивление. – Разве то все еще мучает вас? – спросила она. – Нет, – сказал он, – с тех пор, как оставил Рим, я никогда не слыхал этого ясно. Оно становилось с того времени все слабее и слабее. Теперь это уже не голос, а чуть слышный шепот: мое покаяние принято, мое разрешение приближается. Винтерфильд? Стелла указала на меня. – Да, я сейчас говорил о Риме. Что мне напомнил Рим? – Он медленно восстановил свои воспоминания. – Передайте Винтерфильду, – прошептал он Стелле, – что сказал нунций, когда узнал, что я умираю. Великий человек пересчитал все должности, которые я мог бы занять, если б остался в живых. С занимаемого мною здесь места при посольстве… – Позвольте мне рассказать, – ласково прервала она, – и сберегите ваши силы для лучшей цели. – С вашего места при посольстве вас бы возвели в высшую степень – вице-легата. После мудрого исполнения этих обязанностей удостаиваются звания члена конклава. После остается занять последнюю, высшую ступень – получить сан князя церкви. – Все суета! – сказал умирающий Ромейн. Он взглянул на свою жену и ребенка. – Истинное счастье ожидало меня здесь, и я узнаю это только теперь. Слишком поздно, слишком поздно! Он откинул голову на подушку и закрыл свои утомленные глаза. Мы подумали, что он хочет заснуть. Стелла попыталась взять от него мальчика. – Нет, – прошептал он, – пусть мои глаза отдохнут, чтобы снова смотреть на него. Мы ждали. Ребенок смотрел на меня с детским любопытством. Мать стала на колени возле него и прошептала ему что-то на ухо. Веселая улыбка разлилась по его лицу, его ясные карие глазки заблестели, он повторил забытый урок прежнего времени и снова назвал меня дядя Бер. Ромейн прислушивался. Его отяжелевшие веки снова открылись. – Нет, – сказал он, – не дядя, он тебе ближе и дороже. Стелла, дайте мне вашу руку! Продолжая стоять на коленях, она повиновалась ему. Он медленно приподнялся в своем кресле. – Возьмите ее руку, – сказал он мне. Я также стал на колени. Ее холодная рука лежала в моей. После долгого молчания он обратился ко мне: – Бернард Винтерфильд, – сказал он, – любите их и помогайте им, когда я умру. Он положил свою слабую руку на наши соединенные вместе руки.