– Итак, ты родился в шестьдесят шестом году в Ленинграде. Твой отец был офицером, умер в восьмидесятом. До прошлого года вы с матерью продолжали жить в военном городке, где она работала продавцом «Военторга», а потом перебрались к нам. – Да, – кивнул я. – Угощайся, – Цыганков, не поднимая глаз от бумаг, выложил на стол пачку сигарет и иностранную зажигалку. – Не курю. – Ах да, ты ж спортсмен! – Цыганков вытащил из папки конверт, в котором оказалась вырезка из «Советского спорта»: короткий отчет о соревнованиях и моя фотография на верхней ступеньке пьедестала почета. – Мастер спорта по самбо, победитель прошлогоднего турнира в Хабаровске в легком весе, обладатель специального приза за лучшую технику, призер соревнований в Ашхабаде и Вологде. Хорошие достижения для такого молодого возраста! – Гайдар в шестнадцать эскадроном командовал. – Сейчас занимаешься в клубе завода «Метеор», там же тренируешь группу… Комсомолец, не судим, не привлекался. Я ничего не забыл? – Все правильно. – А еще принимал участие в соревнованиях по карате. – Ну, это давно было! Еще до запрета. Да и особых успехов я там не добился. – Чего так? Засудили? Обсуждать эту тему мне не очень хотелось, но я все-таки пояснил, чувствуя, что получается коряво и неточно: – Бесконтактный стиль не для меня. Драться – так драться, а там танцы какие-то развели. Представляете, уже два дня соревнований прошли, а они все правила согласовывали, меняли чего-то… Да и молодой я еще был, опыта никакого. – Понятно. А после запрета?.. – Что после запрета? – Тренировки забросил? – А как же! – А вот у нас немного другая информация о вашем клубе… Кстати, зачем ты нунчаки хранил? На память оставил? – Да, жалко было выбрасывать. – То есть с Дальнего Востока сюда привез? Чувствуя в вопросе какой-то подвох, я промолчал. Цыганков слегка усмехнулся: – Ладно, пока оставим спортивную тему. Значит, с Никитой Добрыниным ты не знаком? Хорошо! Начнем с простого… – Цыганков неторопливо закурил. – Где ты был три дня назад? – Три дня назад? Вспомнить надо. – Вспоминай, для этого мы и встретились. – Так, три дня… А какое время вас интересует? – Когда убили Добрынина. Я кивнул, и только после этого сообразил, что время смерти мне неизвестно. Надо было так и сказать, а я сглупил: – То есть вечером? Цыганков опять усмехнулся, только уже не слегка, а довольно язвительно: – Ты правильно догадался, что вечером. Ну и где же ты был?! С шести вечера и до полуночи я был в кафе «Сказка», где подрабатывал вышибалой. С директрисой кафе был связан мой коллега по секции Серый, а я дежурил один-два раза в неделю, когда он не мог. Если я признаюсь ментам, то не только подставлю кафе, где, кстати, от меня все открестятся, но и подведу Серого. Так что надо молчать… – Дома я был. – Соседи говорят, не было. Я смахнул пот со лба: – А вы им верьте поменьше. Они что, за мной в щелку подглядывают? Был, не был – откуда им знать? Я ж, когда дома, не шумлю, музыку громкую не включаю… То же мне, свидетели нашлись! – Между прочим, среди них есть члены партии, – вкрадчиво сказал Цыганков и, прежде чем я переварил значение этого аргумента, нанес тяжелый удар: – Название «Сказка» тебе что-нибудь говорит? – Сказка? – Кафе такое на Просвещения. Я понял, что им все известно, и Цыганков просто играет со мной, как кошка с мышонком. Что ж, сегодня матч по его правилам и на его поле, при всем желании я не смогу угадать, какие действия он предпримет и какие тузы спрятаны у него в рукаве. – Был я в этом кафе пару раз. – С кем ты там был? – Я не помню. Может, с девчонкой какой… – А может, с мальчишкой! Не получается, Константин Андреич, у нас с тобой разговора. В кабинет зашел его напарник. Стоя у двери, вопросительно посмотрел на Цыганкова, и тот развел руками: – Все, зови следователя! – Понял, сейчас приведу. Когда дверь закрылась, Цыганков, похлопывая ладонью по своей папке, равнодушно сказал: – Напрасно ты отпираешься. Добрынин про ваши дела все подробно записал, можно сказать, по минутам. Ты, наверное, про эти бумаги не знал? Мы их нашли в квартире после убийства… 3 Следователь допросил меня очень подробно, затратив на это почти три часа. По его лицу нельзя было угадать, насколько мои ответы совпадают или расходятся с имеющейся у них информацией. Расположившийся за моей спиной Петр Сергеевич иногда вставлял едкие реплики. Цыганков в разговор не встревал, но время от времени начинал прохаживаться от письменного стола к окну, и это действовало на нервы не меньше, чем треск допотопной машинки, на которой следователь печатал протокол. – Читайте, – закончив печатать, он придвинул ко мне четыре листа, покрытых прыгающими бледными строчками. Я читал долго. – Правильно? Я ничего лишнего не придумал? – Правильно. – Тогда вон там, под текстом, напишите: «С моих слов записано верно и мною прочитано». Мне показалось, что я расписываюсь в своем приговоре. После этого Петр Сергеич пригласил из коридора понятых, и мне предъявили для опознания несколько фотографий. – Посмотрите внимательно, не торопитесь. Может, узнаете кого-то из изображенных здесь лиц. Сказав это, следователь демонстративно отвернулся, а Цыганков и Петр Сергеевич, наоборот, придвинулись ближе и так вперились в меня тяжелыми взглядами, что, кажется, читали мои мысли насквозь. Я вздохнул и указал пальцем одну фотографию: – Вот этого я, кажется, где-то видел. – Где? – Петр Сергеевич уронил на стол пепел от папиросы. – Надо подумать… – Я еще раз вздохнул, чувствуя, что капитально загоняю себя в угол. – В «Сказке» он был, на прошлой неделе. Короткие черные волосы, прямоугольное лицо с высокими скулами, горящие глаза комсомольца времен строительства Днепрогэса… Даже куртка, насколько можно было судить по некачественному черно-белому снимку, та же самая, которую он оставлял в гардеробе кафе: джинсовая «варенка» на молнии, с накладными карманами, погончиками и широким воротником. – Ну вот, а говорил, не знакомы. Это ж Добрынин и есть! – усмехнулся Петр Сергеевич. Следователь недовольно поморщился, но ничего ему не сказал, а мне протянул небольшой календарик, чтобы я мог уточнить число. – Во вторник он приходил, около девяти. – Я подчеркнул ногтем нужную дату.