Мы попрощались, и она ушла. Я подождала, когда дверь закроется, и лишь тогда сказала: – Она немного властная, тебе не кажется? Джек улыбнулся своей фирменной улыбкой: – А по-моему, замечательно, когда женщина не боится показать, что она главная. Волна тепла захлестнула меня, стоило мне вспомнить, сколь замечательным он это находил. Поставив свою вместительную сумку на пол, я вытащила ручку и блокнот, а также телефон, чтобы делать снимки. – Давай делать это систематически, – сказала я. – Двигаемся слева направо, сзади наперед. Ты держишь портрет, а я записываю имя, которое написано на табличке на раме, а потом сфотографирую. Я уже подготовила таблицу, в которой мы сможем сопоставить… – Мелли! – прервал меня Джек. Я подняла голову от блокнота, в котором до этого нумеровала строки. – Что? – Можем мы просто посмотреть на портреты? Вдруг на них есть что-то такое, что способно помочь нашему расследованию? Их всего двенадцать, так что это не займет много времени. Если мы что-то найдем, тогда мы сможем делать и все остальное. Хорошо? Я посмотрела на портреты. Они так и просили, чтобы их систематизировали и классифицировали с помощью моих методов, которые наверняка превосходят методы любого музея. – Пожалуй. – Я положила блокнот рядом с сумкой, взяла из коробки две пары перчаток, присела на корточки рядом с Джеком и протянула ему одну пару. Для меня стало приятным сюрпризом, что картины были расположены в хронологическом порядке, причем самые старые – впереди. Было приятно осознавать, что, если мне когда-нибудь надоест продавать дома, я могу подумать о карьере музейного куратора. Или библиотекаря. На первых четырех портретах были изображены самые ранние Вандерхорсты, жившие раньше в доме на Трэдд-стрит. Поскольку я жила в доме их потомков и была близко знакома с некоторыми членами их семейства, сопоставлять лица с именами на генеалогическом древе было сродни тому, как если бы я обнаружила давно ушедших родственников. С той разницей, что они не были моими родственниками и они не совсем исчезли. Джек быстро пробежался по картинам. На одной была изображена скаковая лошадь, на другой – куст камелии в полном цвету. Затем помедлил у третьей, на которой был изображен павлин с раскинутым во всем его великолепии хвостом. – Здесь написано Элизабет Гровнер, – сказал он. У меня перехватило горло. Я вспомнила шпиона времен Войны за независимость, который помог мне найти рубины, закопанные на кладбище Галлен-Холл. Я подняла телефон и сделала снимок. – В какой-то момент нам нужно будет найти способ вернуть его в Галлен-Холл, чтобы повесить рядом с портретом Элизы на лестничной клетке. Но я не намерена спрашивать Энтони. Просто не имеет смысла держать картину здесь, спрятанной в хранилище. Я сфотографировала следующую картину. На ней был изображен Кэрролтон Вандерхорст, в жилете и бриджах колониальной эпохи – тот самый Кэрролтон, который построил мавзолей в Галлен-Холле и использовал кирпичи старого мавзолея для постройки цистерны у нашего дома на Трэдд-стрит, что теперь доставляло мне всевозможные проблемы. Он также убил своего сына, который, однако, его простил, а я даже стала свидетельницей их воссоединения. Прямо перед тем, как Марка некая сила затащила в мавзолей, а Джек едва не погиб. Джек ничего не ответил, но как только я сделала снимок, перевернул картину. Он медленно просмотрел несколько следующих картин, зачитывая знакомые имена из восемнадцатого и девятнадцатого веков, затем остановился. – Ага, вот на эту мы должны взглянуть повнимательнее! – Он отодвинул в сторону картины, которые мы уже просмотрели, и встал так, чтобы поднять картину, на которой был изображен офицер Конфедерации верхом на лошади и с саблей на боку. Его серые глаза строго смотрели прямо на зрителя. – «Капитан Джон Вандерхорст, первый кавалерийский полк Южной Каролины», – прочитал Джек надпись на табличке. – Это та самая картина, которую Ивонна посоветовала нам попытаться приобрести, поскольку, по ее словам, она принадлежит дому. Это он стоял за историей с бриллиантами, – сказала я, – да и сейчас источник немалых тревог. – А также тот, кто спас нас от финансового краха. – Верно, – согласилась я. – Но как бы мне ни было приятно знакомство с его внучкой Луизой, мы бы избежали многих проблем, если бы он просто появился и поговорил со мной, согласен? – Может, нам нужна доска для спиритических сеансов. Я быстро перекрестилась, хотя и не была католичкой. – Не говори так. Никогда. Ничего хорошего от использования доски для спиритических сеансов не было и нет. Я уверена: будь у капитана Вандерхорста желание со мной поговорить, он бы уже что-нибудь сказал. – Я прищурилась, глядя на лицо на портрете, пытаясь разгадать его секреты. – Будь в этом слухе про Алмаз Надежды хотя доля правды, он бы наверняка знал, не так ли? Джек уже опускал портрет, чтобы вернуть его к остальным. – Думаю, да. Но в этой истории нет правды. Поверь мне, считай я, что она есть, я бы уже подумал о доске для спиритических сеансов. Но правды в ней нет. Я уверен на все сто. Я открыла было рот, чтобы напомнить Джеку об опасности спиритических досок, но он перебил меня: – Эй, ты это видела? Он положил картину обратно на стол и указал на фон, который я проглядела, так как мое внимание было приковано к лицу капитана. Джек указал на небольшое побеленное сооружение вдалеке. – Похоже, это то место, где сейчас задний сад… видишь железную ограду? Когда был написан этот портрет, за домом был только пустырь. – Он наклонился и прищурился. – Видишь дым из трубы? Готов спорить, это кухонный домик. Джек наклонился ближе к картине. – Предполагаю, что капитан Вандерхорст заказал портрет. Но в большинстве заказных картин персонаж стремится продемонстрировать свои достижения, богатство или что-то еще, чем он больше всего гордится. Поправь меня, если я ошибаюсь, но из того, что я помню о генеалогическом древе Вандерхорстов, Джон умер позже на войне, но его вдова и сын Уильям остались живы. Я надела очки и подошла ближе к картине. – Так почему же он заказал свой портрет на лошади и в военной форме, а затем изобразил кухню, а не дом и семью? – Я наклонилась, чтобы рассмотреть картину поближе. Мое внимание привлекло нечто, что сначала я приняла за большой коричневый камень на ступеньках кухонного домика. Мои глаза полезли на лоб. – Это собака. – Где? – Джек наклонился ко мне, наши щеки почти соприкасались. Он был так близко, что я едва не забыла, что говорила. Я указала: – Вот… видишь? Если присмотреться, можно разглядеть хвост и уши. – Я выпрямилась. – Это Отис. – Отис? – Пес, которого я видела в гостиной, он играл с нашими собаками. И в заднем саду. Я думаю, он принадлежал девушке-призраку, преследующей Нолу. Вот откуда мы знаем, что его кличка Отис. Нола сказала, что ей так якобы сказала та девушка. – Девушка с расплавленным лицом. Эванджелина. Я кивнула и продолжила рассматривать картину. – По крайней мере, мы знаем, что говорим о верном историческом периоде, поскольку мы видим Отиса в 1861 году, по-видимому, еще до пожара. Просто хотелось бы знать, где получить ответы на остальные наши вопросы. Потому что всякий раз, когда мы задаем вопрос, мы вместо ответа просто получаем еще один. – Я взяла телефон и сделала крупный план кухонного домика и собаки. – Как я уже говорил, мы всегда находим ответы, – раздался рядом с моим ухом голос Джека. – Вот почему мы с тобой такая замечательная команда. Наши взгляды встретились. – Меня не нужно в этом убеждать. Его взгляд переместился на мои губы. – Я хочу… В дверь постучали, и на пороге появился молодой человек в жилете, галстуке-бабочке и с «ирокезом» на голове. – Мэнди только что послала меня спросить, не нужно ли вам что-нибудь. Может, стакан воды? Джек отступил. – Мне нет, но спасибо. – Мне тоже, – сказала я. – Мы почти закончили. – Хорошо. Меня зовут Тим, если передумаете, просто позвоните на стойку регистрации. – С этими словами Тим закрыл за собой дверь, но Джек уже переключил свое внимание на оставшиеся портреты. – Ух ты. – Джек сел на пятки. – Это могло бы стать отличной обложкой для моей книги, будь она опубликована. – Он поднял маленькую картину, примерно три на два фута, в золоченой раме. – «Луиза Гиббс Вандерхорст, 1921 год». Я видела черно-белые фото Луизы, но эта картина маслом передавала ее красоту и изящество красноречивее любой фотографии. Как будто художник запечатлел в красках ее дух, превратив его в трехмерное изображение, недоступное для быстрого снимка фотоаппарата. Я видела ее всего лишь как тонкую, полупрозрачную нить, но это изображение Луизы в полном цвете вернуло ее к жизни. – Эх, будь у нас деньги, чтобы купить у музея эту картину, – сказала я. – Она должна вернуться в дом, где ей самое место, а не пылиться в какой-то кладовой, где ее никто не увидит. – Я подняла телефон и сделала снимок. Остальные две картины были акварелями с изображением цветущих роз Луизы и дуба, который более века стоял на страже во дворе дома. На свисавших качелях сидел маленький мальчик, и, хотя табличка умалчивала, кто это такой, я знала: это Невин Вандерхорст в детстве. – И эти тоже, – сказала я, делая последние снимки, и подошла ближе, чтобы запечатлеть мальчика на качелях. – Они – часть нашего дома и его истории. Они принадлежат дому. – Мой голос сорвался, чем удивил меня. Я почти услышала, как мистер Вандерхорст шепчет мне на ухо. Это часть истории, которую можно подержать в руке. С тех пор как считала свой унаследованный дом просто кирпичами и известковым раствором, я прошла долгий путь. И все же неким образом я позволила фундаменту рухнуть. Без Джека я больше не ощущала его семейным гнездом. Перед моим затуманенным взором появился свежевыглаженный носовой платок. Я посмотрела на него с удивлением – не потому, что Джек носил с собой носовой платок, а потому, что я плакала. – Все будет хорошо, Мелли. Обещаю тебе. У меня хорошее предчувствие, что победа будет за нами, а Марк будет ломать голову над вопросом, что же поразило его. Я вытерла глаза и кивнула, отчаянно желая сказать ему, что большую часть моих часов бодрствования и сна мне не давали покоя отнюдь не наши финансы. Пока я собиралась с мыслями, Джек расставил все картины в их прежнем порядке и, выйдя вслед за мной из кабинета, зашагал в вестибюль музея. Мэнди все еще была на совещании, поэтому мы оставили сообщение на стойке регистрации, что мы закончили. После чего молча вышли из здания музея, погруженные в собственные мысли. Я хотела знать, почему он настолько уверен, что все будет в порядке. Либо он был большим оптимистом, чем я думала, либо знал что-то такое, чего не знала я. Джек завел двигатель фургона, но не включил передачу. Вместо этого он смотрел на лобовое стекло, как будто вид уродливых коричневых кирпичей его завораживал. Посидев так с минуту, он наконец повернулся ко мне. – Я думаю, что это был бы почти поцелуй номер семь, если бы ты на днях не напала на меня у подножия лестницы. Так что теперь нам, возможно, следует вернуться к началу. – Я не нападала на тебя! И даже если бы да, напала, ты уж точно бы не сопротивлялся. Его улыбка сказала мне, что этот хитрец знал, что достиг своей цели, вытащив меня из моего мрачного настроения. Прежде чем он успел что-то сказать, его телефон запищал, известив о текстовом сообщении. Джек посмотрел вниз. – Это от Мэнди.