Я не раз видел Эшли с разбитым сердцем – после того как прекратила существование ее театральная труппа, когда она не получила большую роль, для которой «создана», и после самой большой трагедии, когда умер ее отец. Она всегда извинялась, что «залила меня слезами», но я не возражал. Мне нравилось быть рядом, утешать ее, если жизнь подкинула проблем. – Ты цела, он цел, – успокоил я, притянув ее в объятья. За долгие годы мы много раз обнимались, и у меня не было причин считать, что сейчас что-то изменилось. Пока она не заговорила о нашем уговоре: – Джордан… Ты помнишь наше соглашение? Насчет тридцатилетия? Нет, нет-нет-нет! К этому я не был готов. – Мы заключили соглашение? – тупо ответил я, надеясь, что она поверит в мое притворное замешательство. Конечно, я не забыл о соглашении. Я вспомнил ее точные слова («Давай будем друг для друга запасными супругами!») и как она рассмеялась, когда я сказал: «Ладно». Вспомнил и поцелуй. И как мне пришлось сдерживаться, чтобы он не перерос в нечто большее, потому что я хотел ее, но не после трех рюмок текилы и всего выпитого. Если уж заниматься сексом, то на трезвую голову. – Ну, не совсем соглашение, – сдала назад она. – Просто ты всегда рядом. И мне это нравится. И может, ну… что, если так будет всегда? Именно об этом мы и говорили. Я сталкивался с разными пугающими ситуациями: проигрывал одно очко за пять секунд до конца матча, делал свой первый надрез не на трупе, говорил молодому и полному надежд диабетику, что не получится спасти его палец, ступню, ногу… Но ничто так не пугало меня, как Эшли, говорящая, что хочет выполнить уговор. – Брандо ждет. Пойду переоденусь. Я оттолкнул ее не потому, что не хотел выполнить уговор. А потому, что именно этого и хотел. Но не так. Как я отступил после того поцелуя, потому что хотел для Эшли большего, чем секс по пьяни, о котором она может пожалеть, в точности так же я уклонился от ее вопроса о браке, потому что хотел для нее большего, чем непримечательное предложение, которое ей пришлось делать самой. Счастливчикам делают только одно предложение за всю жизнь. Не стоит довольствоваться тем, которое проскользнуло невзначай. Я знал, как обручились родители. Достаточно того, что я родился через четыре месяца после свадьбы. Мама всегда отрицала, что это был брак по необходимости, но я видел ее взгляд, когда подруги рассказывали, как им сделали предложение на вершине горы, о бархатных коробочках и шампанском, спрятанных в деревьях. А ее просто спросили: «Да? И что будем делать?» Я не хотел обручаться под тусклым флуоресцентным светом на кухне с мебелью из 70-х. Я тоже хотел забраться на горную вершину. Почти все наши школьные друзья из Висконсина уже были женаты. Моя лента в Фейсбуке[6] состояла из сплошного потока обручальных колец и объявлений о свадьбе. Я просматривал фото с «белых вечеринок» в роскошных отелях и «гавайских вечеринок» на озере. Незнакомые люди становились родственниками, две семьи сливались в одну. Защитник из нашей футбольной команды только что заказал футболки с надписью «Она сказала да», и наши бывшие товарищи по команде надели их на его мальчишнике. По стандартам Среднего Запада, мы с Эшли далеко отстали: старый, просроченный, почти испорченный товар. Здесь, в Лос-Анджелесе, нет ничего удивительного в том, чтобы оставаться холостым в тридцать, а то и в сорок. Местные ловили возможности, и я не имею в виду ничего плохого, мы ведь и сами приехали сюда за этим. Но такой образ жизни сказывался и на всем остальном. Мы как будто держались до последнего на всех фронтах – а вдруг появится что-то (или кто-то) получше. И я некоторое время цеплялся за эти возможности. Мне хотелось узнать, почему «Бич бойз»[7] мечтали, чтобы все девушки были из Калифорнии, поэтому я и пытался перезнакомиться со всеми. Но через семь лет свиданий понял, что самая лучшая возможность всегда спала в соседней комнате. Я повернулся к соседке спиной. Мне не хотелось видеть ее лицо. И совсем не хотелось, чтобы она увидела панику на моем. Заключая то соглашение, мы были пьяны, но это не значит, что я не готов его выполнить. – Не нужно, – сказала она. – Я сама за ним схожу. Я слышал в голосе Эшли разочарование. Я не хотел ее обидеть, просто ждал подходящего момента для нашей горной вершины. И теперь я знал, что пьяное обещание не было шуткой, поэтому обязательно дождусь. Глава 13. Нейтан Я почти добрался до поворота на шоссе, как зазвонил телефон. И вдруг звонок резко прервался. Я посмотрел, кто это был: Луиза. Я нажал «перезвонить», но включился автоответчик. На светофоре горел зеленый, и я остановился на обочине, чтобы попробовать еще раз. Опять автоответчик. Дома меня никто не ждал, за исключением пива и игры по телевизору, как каждый вечер. Если я не проверю, в чем дело, то буду терзаться от неизвестности. Я не страдаю от тревожности, но частенько касаюсь утюга, чтобы еще раз проверить, выключен ли он, несколько раз хлопаю по карманам, не забыл ли ключи, бумажник и телефон. К тому же все эти разговоры о завещании и смерти немного меня встревожили. Поэтому при первой же возможности я развернулся и поехал обратно к Луизе – мимо «Данкин донатс», бургерной, заправки и целых двух «Старбаксов». В этом районе до боли скучно и серо, и на удивление много суши-баров и маникюрных салонов. Однако стоит только пересечь бульвар Вентура и двинуться вверх по склону, как ты словно переносишься из пресного Канзаса в изумрудные леса страны Оз. Район Луизы был буквально оазисом в пустыне – желанным отдыхом от монотонности долины и песчаного, перенаселенного анклава Манхэттен-Бич, где обитал я. Свернув в круто поднимающийся вверх тупиковый переулок, ведущий к дому Луизы, я выключил радио. Я никогда не встречал соседей Луизы, но если они такие же колючие, как она, лучше их не беспокоить. Подъездная дорога к тетиному дому выглядела ужасно неприветливо, но я уже давно бросил попытки убедить Луизу привести ее в порядок. Всю карьеру она любовалась на идеально ухоженные брови, наманикюренные ногти, а также сшитые лучшими портными платья и костюмы – может быть, ее привлекал контраст? Или просто нравилась колдовская атмосфера, которую излучал переулок, ведь она хотела, чтобы ее оставили в покое. Шелестел лес, мимо которого я проезжал. Мне всегда казалось, что в подлеске что-то движется – лабиринт из палой листвы и ветвей служил идеальным убежищем для крыс, енотов и прочих грызунов. Но, подъехав к дому, я увидел только одного дикого зверя – Луизу. Она стояла на крыльце с револьвером над головой, как знаменитая Энни Оукли из шоу «Дикий Запад». – О Господи, – пробормотал я, остановив машину. Я подумывал даже поднять руки вверх на пути к Луизе, чтобы она не приняла меня за Буффало Билла. – Тетя Луиза! Господи, что с тобой? Что случилось? – Кто-то проник на территорию. – Ради бога, скажи, что ты никого не пристрелила. Я не из тех, кто умеет обращаться с оружием. Я все-таки адвокат, а не снайпер и убиваю словами, а не пулями. – Не говори ерунды, – фыркнула она. Судя по визгливым ноткам, тетя была взбудоражена. Поэтому я предложил: – Давай я сделаю чай. Мне больше не хотелось чая, да и она тоже наверняка пить не станет, но это был способ заверить, что я останусь, пока она не успокоится. Иногда Луиза испытывала мое терпение, но я воспринимал ее как мать, даже больше, чем свою настоящую. У меня были хорошие отношения с мамой, но я старший из четырех детей, и, видимо, для меня ее ласки уже не хватало. Луиза начала названивать мне примерно в то же время, когда перестала мама. В отличие от тети, я не жаловался на то, что меня отвергли, но мы оба понимали, как нас негласно сближает ощущение, что нас сочли нежеланными и недостойными. Электрического чайника у Луизы не было, и я вскипятил воду по старинке, в пузатом черном чайнике на старой плите. Вытащил из сушилки еще влажные чашки, из которых мы недавно пили, и промокнул их изнутри льняным кухонным полотенцем, которое повесил на дверцу духовки всего несколько минут назад. Я заварил ромашку, потому что она успокаивает, и принес в гостиную весь набор – чайник и фарфоровые чашки с блюдцами. Только я расставил чашки, как услышал странный звук. Как будто кто-то скреб пол под нашими ногами. – Оставайся здесь. И не вздумай меня пристрелить! Я зачем-то взял кочергу, которую сунула мне тетя, хотя все равно никого не сумел бы ударить, и вышел во двор. Люди считают, будто в Лос-Анджелесе все времена года одинаковые, но хрустящий ковер листьев под ногами служил доказательством, что у нас есть осень, как в любом другом месте. Держась поблизости от дома, потому что именно так поступают проницательные люди, я обогнул его, пробираясь к заднему двору. И на секунду остановился, прислушиваясь. Мне нравились ночные звуки: кваканье лягушек, стрекот сверчков, уханье совы вдали. Были близкие звуки, например шелест ветра в ветвях деревьев над головой, и более далекие, такие как скрип тормозов какого-то грузовика на бульваре. Я жил в кондоминиуме и слышал только ровный гул кондиционера, круглосуточно охлаждающего мою квартиру наверху. Я предпочел бы глубину и особенности леса, но в своей холостяцкой жизни и монотонной ночной музыке мог винить только себя и собственное неверное решение. Стоя во дворе Луизы, я вспоминал тот звук, который мы слышали в гостиной. Легкий и резкий, как будто ногти (или когти) царапают сетку на двери. Я опустил взгляд на лаз в подпол… и увидел два смотрящих на меня больших карих глаза. – Ну привет, привет. – Я отложил кочергу и присел, посмотрев в перепуганные глаза мохнатого незваного гостя. – Ты что, застрял? Я отодвинул заслонку и достал бедолагу. Тот завилял лохматым хвостом. Прямо-таки комок шерсти и благодарности; он напомнил, что, помогая Луизе, я часто помогал и себе. – Давай-ка пойдем в дом. Хозяйка пса объявилась спустя десять минут. Уже по голосу в телефоне я понял, что она симпатичная, и не был разочарован. Из-под бейсболки струились густые каштановые волосы, а когда она улыбалась, то морщила нос, как крохотный аккордеон. – Не хотите войти? – поинтересовался я не только потому, что Луиза заявила о желании извиниться. – Я и так злоупотребила вашим гостеприимством. Как только она заговорила, ее пес соскочил с дивана и бросился к ней, как мяч в ворота. От натиска она покачнулась, и на секунду я испугался, что девушка скатится с крыльца. Я чуть не протянул руку, чтобы ее схватить, но она восстановила равновесие, прежде чем я успел что-то предпринять. Поначалу меня удивило, когда Луиза попросила показать гостье дом. Но потом мне пришло в голову, что тетя почувствовала химию, проскакивающую между нами, как мячик в пинг-понге, и понадеялась, что я наконец начну с кем-то встречаться. Нежданная гостья выглядела милой, но я не заслужил такую девушку и постарался, чтобы солировал только дом со своей эклектикой и лабиринтами. Я показал ей ванную, столовую, любимую библиотеку тети, но гостья оживилась, только когда мы вошли в кабинет и ее взгляд упал на святилище Луизы. – Это Барбра Стрейзанд? – Да, – подтвердил я. Кинозвезды не приводили меня в восторг – в конце концов, они обычные люди, я никогда не понимал, почему вокруг них поднимают столько шума. Судя по рассказам Луизы, большинство совершенно чокнутые, что неудивительно, ведь мы обращаемся с ними как с единорогами. Тур был бы неполным, не загляни мы в тайный проход к кладовке. Эшли предсказуемо задохнулась от восторга, когда мы протиснулись через книжный шкаф, который на самом деле был дверью. – Чудесно! – воскликнула она, когда мы оказались в крохотной комнатке рядом с кухней, где Луиза хранила все известные человечеству консервы. – Этот дом полон секретов, – подтвердил я. Я не стал погружаться в более темные тайны, которые хранила эта крепость посреди леса, потому что пока сам их не знал. – Ну вот, мы вернулись туда, откуда начали, – объявил я, проведя ее через кухню обратно к Луизе, которая ждала нас на диване с высокой спинкой в гостиной. – Спасибо, что позволили посмотреть ваш чудесный дом. Когда она назвала себя актрисой, я не удивился. Все признаки были в наличии – симпатичное личико, кипучая энергия и неутомимая любознательность. Конечно, в этом городе полно актрис. Однако реакция тети меня удивила. – Я двадцать пять лет занималась подбором актеров и могла бы вам помочь! В чем помочь? – За то время, что ты на пенсии, многое изменилось, – напомнил я. – Что ты в этом понимаешь! Ты же занимаешься недвижимостью!